Ознакомительная версия.
Большевики же, в свою очередь, получив второе количество голосов на выборах в Учредительное собрание (24 %), еще надеясь предотвратить Гражданскую войну 5 января 1918 г., созвали Учредительное собрание, потребовав от него добровольной передачи власти Советам, на основе объединения всех социалистических партий, набравших на выборах в Учредительное собрание 84 % голосов. Только этот шаг, по мнению В. Ленина, мог предупредить возникновение масштабной гражданской войны: «есть абсолютно бесспорный, абсолютно доказанный фактами урок революции, что исключительно союз большевиков с эсерами и меньшевиками, исключительно немедленный переход всей власти к Советам сделал бы Гражданскую войну в России невозможной», – утверждал он{33}.
Не добившись своего, большевики распустили Учредительное собрание. Однако это не привело к развязыванию Гражданской войны, по свидетельству самих эсеров-депутатов, как и «белых» генералов Учредительное собрание, как и ранее Временное правительство никто не защищал{34}. Ключевую роль в этом сыграла поддержка, оказанная большевикам левыми эсерами. Ленин в то время имел все основания заявить, что «за большевиками, при поддержке их левыми эсерами, поддержке, давно уже осуществляемой на деле, несомненное большинство»{35}.
Предложение о сотрудничестве эсеро-меньшевистским Советам лидер большевиков делал еще в июле 1917 г., однако оно было отклонено. Только накануне революции левые эсеры откликнулись на призыв большевиков и вошли в состав нового правительства. «12(25) октября в Петрограде создается Военно-революционный комитет (ВРК), призванный практически осуществить захват власти, и в него входит более двадцати левых эсеров; 21 октября ВРК окончательно оформляется, и его председателем избирается левый эсер П.Е. Лазимир… После захвата власти левый эсер М.А. Муравьев назначается главнокомандующим Петроградским военным округом и начальником обороны города от «контрреволюционного» наступления войск Краснова – Керенского. 6(19) ноября Всероссийский центральный исполнительный комитет Советов (ВЦИК) избирает свой Президиум, и в него входят шесть большевиков… и четыре левых эсера… 24 ноября (7 декабря) левый эсер А. Колегаев стал наркомом земледелия… К концу 1917 года левые эсеры заняли уже семь постов (из имевшихся тогда восемнадцати) в Советском правительстве и оставались на своих постах до 18 марта 1918 года, когда они категорически выступили против Брестского мира (как и многие большевики). Доля левых эсеров во всех властных органах того времени составляла не менее 35–40 %… А в ВЧК, два (из трех) заместителя председателя, то есть большевика Ф.Э. Дзержинского, – В.А. Александрович и Г.Д. Закс – были левыми эсерами и сохраняли свои посты даже до июля 1918 года»{36}.
«Большевики с начала октября 1917 и до середины марта 1918-го действовали в теснейшем союзе с партией левых эсеров»{37}. Не случайно с Октября 1917 по март 1918 г. Советская власть была установлена по всей стране. В 79 крупных городах из 97 она укрепилась мирным путем.
Помимо союза с левыми эсерами большевики совершенно сознательно пошли на ряд дополнительных мер, направленных на предупреждение возникновения Гражданской войны. «С целью предотвратить столкновение, – отмечает С. Кара-Мурза, – большевиками было сделано много примирительных жестов: отмена смертной казни (первый декрет II Съезда Советов), освобождение без наказания участников первых антисоветских мятежей, в том числе их руководителей (генералов Корнилова, Краснова и Каледина); многократные предложения левым партиям образовать правительственную коалицию; отказ от репрессий по отношению к членам Временного правительства и перешедшим в подполье депутатам Учредительного собрания, даже отказ от репрессий против участников опасного мятежа левых эсеров в июле 1918 г. в Москве (были расстреляны лишь 13 сотрудников ВЧК, причастных к убийству посла Мирбаха) и амнистия в честь первой годовщины Октября. В целях примирения Советская власть смотрела сквозь пальцы на нарушение официальных запретов: летом 1918 г. издавалась газета запрещенной партии кадетов, выходили газеты меньшевиков и анархистов… Первые месяцы Советской власти породили надежды на мирный исход революции без крупномасштабной войны. О том, что эти надежды советского руководства были искренними, говорят планы хозяйственного и культурного строительства и особенно начавшаяся реализация крупных программ. Например, открытие в 1918 г. большого числа (33) научных институтов, организация ряда геологических экспедиций, начало строительства сети электростанций…»[9] «Никто не начинает таких дел, – замечает С. Кара-Мурза, – если считает неминуемой близкую войну»{38}.
Союз с левыми эсерами, выступавшими за продолжение войны с Германией, был разрушен «Брестским миром». И именно подписание Брестского мира, по словам лидеров белого движения, стало переломной точкой, вынудившей их ради спасения России от «немецкого ига» и выполнения союзнического долга выступить против большевиков.
Однако большевики оказались здесь последними, кто отказался продолжать войну. Первым 2 (15) марта 1917 г. отрекся от престола Император и Верховный главнокомандующий Русской армией Николай II. Подписывавший отречение Николая II лидер октябристов А. Гучков сложил с себя полномочия военного министра Временного правительства спустя всего два месяца – в мае, «не желая разделять ответственность за тот тяжкий грех, который творится в отношении родины». «Есть какая-то линия, за которой начинается разрушение того живого, могучего организма, каким является армия»{39}. Реакцию среднего московского обывателя на этот шаг передавал сторонник кадетов, современник событий: «Отказался от обязанностей военного министра А.И. Гучков. Уж если он, которому доступны все тайны войны, пришел в отчаяние от настоящего положения, то кто же теперь будет верить в доведение войны до победного конца?»{40}
Адмирал А. Колчак бросил командование Черноморским флотом в мае 1917 г. без приказа, оправдываясь: «я был поставлен в такое положение, что не мог больше командовать»{41}. В мае Колчак утверждал на заседании правительства: «гораздо проще было идти совершено открытым путем, просто-напросто распустить команды и прекратить деятельность флота, потому, что при таких условиях флот все равно никакой пользы не принесет»{42}. Верховный главнокомандующий русской армией ген. М. Алексеев в начале мая заявит: «Армия на краю гибели. Еще шаг – и она будет ввергнута в бездну, увлечет за собой Россию и ее свободы, и возврата не будет. Виновны все. Вина лежит на всем, что творилось в этом направлении за последние два с половиной месяца»{43}. В сентябре начальник штаба Ставки Верховного главнокомандующего М. Алексеев также уйдет в отставку.
В июле началось наступление русской армии, которое на деле подтвердило – русской армии больше не существовало. Отступление русской армии, по словам Керенского, приняло «поистине катастрофический размах… Ни доводы, ни убеждения больше не действуют, вызывая только угрозы, порой даже стрельбу. Некоторые части оставили позиции, даже не дожидаясь приближения противника… Войска часто покидают позиции при первом огневом залпе противника. Бесчисленные колонны дезертиров, с оружием и без, растянулись на сотни верст, нисколько не думая о своевременном наказании. Порой, таким образом, дезертируют целые части…»{44} В августе из разговора с русскими миссиями в Лондоне Колчак «вывел…, что они смотрят на положение вещей очень мрачно и считают, что это неминуемо кончится проигрышем войны и вынужденным соглашением с немцами…»{45}
Армия во главе со своим высшим командованием проголосовала за мир своими ногами, задолго до того, как большевики пришли к власти. Своим призывом «воткнуть штыки в землю» они лишь констатировали факт самоуничтожения армии, свершившийся еще до того, как они стали реальной политической силой.
На эту данность указывал, например, Колчак: на Черноморском флоте еще «официально такой партии большевиков не существовало… не было такого термина “большевик”», но уже «произошел общий и внутренний развал во флоте»{46}. Деникин в свою очередь признавал: «Когда повторяют на каждом шагу, что причиной развала армии послужили большевики, я протестую. Это неверно. Армию развалили другие…»{47} В начале того же мая 1917 г. Колчак констатировал: «Для меня стало ясно, что войну, в сущности говоря, надо считать проигранной, и я положительно затруднялся решить, что предпринять для того, чтобы продолжить войну… фронт у нас в настоящее время разваливается совершенно… оказать сопротивление неприятелю невозможно»{48}.
Ознакомительная версия.
