Раскол общества на классы заметил и младший современник Н. Макиавелли Томас Мор (1478–1535). В своей знаменитой „Утопии“ (1516; рус. пер.: Пг., 1918; М., 1947; 1953) он подчеркивает, что богачи и знать — паразиты, живущие за счет эксплуатации обреченных на нищету тружеников. „Какая же эта будет справедливость, — пишет Т. Мор, имея в виду первых, — если эти люди совершенно ничего не делают или дело их такого рода, что не очень нужно государству, а жизнь их протекает среди блеска и роскоши, и проводят они ее в праздности или в бесполезных занятиях? Возьмем теперь, с другой стороны, поденщика, ломового извозчика, рабочего, земледельца. Они постоянно заняты усиленным трудом, какой едва могут выдержать животные; вместе с тем труд этот настолько необходим, что ни одно общество не просуществует без него и года, а жизнь этих людей настолько жалка, что по сравнению с ними положение скота представляется более предпочтительным“{15}.
И Т. Мору совершенно понятна причина такого положения вещей — частная собственность. На страже частной собственности и интересов богачей стоит государство. „При неоднократном и внимательном созерцании всех процветающих ныне государств, — продолжает автор, — я могу клятвенно утверждать, что они представляются не чем иным, как некиим заговором богачей, ратующих под вывеской и именем государства о своих личных выгодах“{16}.
О расколе общества на богачей, ведущих праздный образ жизни, и замученных непосильным трудом бедняков писал другой утопист — Джан Доменико (в монашестве — Томмазо) Кампанелла (1568–1639) в работе „О наилучшем государстве“ (1637), (рус. пер.: Кампанелла. Город солнца. М., 1954). И причину его он видел в частной собственности.
Не просто на классы, а на классовую борьбу обратил внимание Джамбаттиста Вико (1668–1744) в своих знаменитых „Основаниях новой науки о общей природе наций“ (1725), (рус. пер.: М., 1940; М.; Киев), 1994, и последняя играет немалую роль в его исторической концепции. Согласно его представлениям, именно борьба зависимых, клиентов против патриархов привела к появлению государства и тем самым к переходу от века богов к веку героев. Государство возникло как орудие в руках знати для удержания в повиновении угнетенных. В дальнейшем в результате борьбы плебеев против благородных произошла смена аристократической республики республикой народной, демократической, а тем самым и переход от века героев к веку людей.
XVIII в. во Франции был временем вызревания предпосылок революции и соответственно обострения классовых противоречий. Поэтому многие мыслители, жившие в эту эпоху, заметили и общественные классы, а значительная их часть — и классовую борьбу.
„Первым злом, — писал Жан Мелье (1664–1729) в своем знаменитом „Завещании“ (рус. пер.: Т. 1–3. М., 1954), — является огромное неравенство между различными состояниями и положениями людей; одни как бы рождены только для того, чтобы деспотически властвовать над другими и вечно пользоваться всеми удовольствиями жизни; другие, наоборот, словно родились для того, чтобы быть нищими, несчастными и презренными рабами и всю жизнь изнывать под гнетом нужды и тяжелого труда. Такое неравенство глубоко несправедливо, потому что оно отнюдь не основано на заслугах одних и проступках других, оно ненавистно, потому что, с одной стороны, лишь внушает гордость, высокомерие, честолюбие, а с другой стороны, лишь порождает чувство ненависти, зависти, гнева, жажды мщения, сетования и ропот“{17}.
Такой же взгляд развивал Морелли в книге „Кодекс природы, или истинный дух ее законов“ (1755), (рус. пер.: М.; Л., 1957) и Габриэль Бонно де Мабли (1709–1785) в труде „О законодательстве, или принципы законов“ (1776). „Повсюду, — писал последний, — общество было подобно скопищу угнетателей и угнетенных“{18}. Все названные мыслители видели причину существования классов в частной собственности. Они считали классовое неравенство несправедливым и мечтали об обществе, где не будет частной собственности.
Иную позицию занимал Вольтер (Франсуа Мари Аруэ) (1694–1778). Видя деление общества на классы, он считал его неизбежным. „На нашей несчастной земле, — утверждал Вольтер в статье „Равенство“ в „Философском словаре“ (1765–1769), — невозможно без того, чтобы, живя в обществе, люди не были разделены на два класса: один класс богатых, которые командуют, и другой класс бедных, которые служат“{19}.
О разделении людей в цивилизованных обществах на две основные группы, из которых одна эксплуатирует другую, писал Жан-Жак Руссо (1712–1778) в работе „Рассуждение о происхождении и основаниях неравенства между людьми“ (1755), (рус. пер.: Руссо Ж.-Ж. Трактаты. М., 1969 и др.). „Несчастье почти всех людей и целых народов, — писал Клод Антуан Гельвеций (1715–1771) в труде „О человеке“ (1769; 1773), — зависит от несовершенства их законов и от слишком неравномерного распределения их богатств. В большинстве государств существует только два класса граждан: один — лишенный самого необходимого, другой — пресыщенный излишествами. Первый класс может удовлетворить свои потребности лишь путем чрезмерного труда. Такой труд есть физическое зло для всех, а для некоторых — это мучение. Второй класс живет в изобилии, но зато изнывает от скуки. Но скука есть такое же страшное зло, как и нужда“{20}.
„Чистый равномерно распределенный продукт, — вторил ему Дени Дидро (1713–1788) в одной из статей своей знаменитой „Энциклопедии“, — предпочтительнее большей сумме чистого дохода, который был бы распределен крайне неравномерно и разделил бы народ на два класса, из коих один преобременен избытком, а другой вымирает от нищеты“{21}. О распадении общества „на два класса: на очень малочисленный класс богатых и очень многочисленный класс бедных граждан“ Д. Дидро говорил и в работе „Последовательное опровержение книги Гельвеция „О человеке“{22}.
Идея общественных классов и классовой борьбы нашла свое выражение в труде Гийома Тома Франсуа Рейналя (1713–1796) „Философская и политическая история учреждений и торговли европейцев в обеих Индиях“ (1770; 1780). По его мнению, после Крестовых походов в Европе начала водворяться собственность среди частных лиц и борьба вокруг нее. „Все нации, — пишет Г. Рейналь, — кажутся разделенными на две непримиримые части. Богатые и бедные, собственники и наемники, т. е. господа и рабы, составляют два класса граждан, к несчастью, противоположных. Напрасно некоторые современные писатели хотели установить посредством разного рода софизмов существование мирного соглашения между этими двумя состояниями. Повсюду богатые стремятся получить с бедного как можно больше, а издержать как можно меньше; бедные же всюду стремятся продать свой труд как можно подороже. На этом слишком неравном рынке богатый всегда будет устанавливать цену“{23}.
Брат Г.Б. де Мабли философ Этьен Бонне де Кондильяк (1715–1780) в работе „О выгодах свободной торговли“ (1776) писал, что существуют два класса граждан: класс собственников, которым принадлежат все земли и все производства, и класс наемных работников, которые, не владея ни землей, ни средствами производства, существуют на заработную плату, получаемую ими за свой труд.
Блестящий публицист и ученый Симон Никола Анри Ленге (1736–1794) в книге „Теория гражданских законов, или фундаментальных принципов общества“ (1767) придерживался такого взгляда на классовое деление общества, которое в известной степени было пронизано историзмом. Он считал, что первой формой эксплуатации человека человеком было рабство, которое он не отличал от крепостничества. Рабство возникло в результате покорения охотниками хлебопашцев и пастухов. В более позднее время на смену рабам, в число которых Н. Ленге включал и крепостных крестьян, пришли наемные рабочие.
Современный рабочий есть прямой преемник раба. „Отменяя рабство, вовсе не имели в виду уничтожить ни богатство, ни его преимущества… — подчеркивал Н. Ленге, — А поэтому все, кроме названия, должно было остаться по-прежнему. Наибольшая часть людей всегда должна была жить на заработную плату, находясь в зависимости от ничтожного меньшинства, присвоившего себе все блага. Таким образом, рабство было увековечено на земле, но под более мягким названием“{24}.
Положение наемных рабочих, по мнению Н. Ленге, не только не лучше положения рабов, а гораздо хуже. „У них, говорят, нет господ… — пишет Н. Ленге. — Но это явное злоупотребление словом. Что это означает: у них нет господ? У них есть господин, и притом самый ужасный, самый деспотичный из всех господ: нужда. Он ввергает их в самое жесткое рабство. Им приходится повиноваться не какому-либо отдельному человеку, а всем вообще. Над ними властвует не какой-нибудь единственный тиран, капризам которого должны угождать и благоволения которого должны добиваться, — это поставило бы известные границы их рабству и сделало бы его более сносным. Они становятся слугами всякого, у кого есть деньги, и в силу этого их рабство приобретает неограниченный характер и неумолимую суровость“{25}.
