„Необходимо выяснить, — подчеркивал Н. Ленге, — какова в действительности та выгода, которую принесло им уничтожение рабства. Говорю с горечью и вполне откровенно: вся выгода состоит для них в том, что их вечно преследует страх голодной смерти, — несчастье, от которого, по крайней мере, их предшественники в этом низшем общественном слое были избавлены“{26}.
Особенно много писали об общественных классах и классовой борьбе в годы Великой французской революции. Не приводя больше имен, ограничимся высказыванием французского просветителя и ориенталиста Константена Франсуа Шосбефа, более известного под псевдонимом Вольнея (1757–1820). „Невежество и алчность, — писал он в работе „Руины, или размышления о расцвете и упадке империй“ (1791), — породив тайное брожение внутри каждого государства, разделили граждан, и каждое общество распалось на угнетателей и угнетенных, на хозяев и рабов“{27}.
Таким образом, идея общественных классов и классовой борьбы возникла задолго до французских историков эпохи Реставрации. Но никакой историологической концепции этого явления до них не существовало. Первая концепция общественных классов и классовой борьбы, которая была использована для понимания хода истории, была создана лишь ими.
Между взглядами отдельных представителей этой школы существуют определенные различия, да и воззрения каждого из них в течение жизни претерпевали изменения. Не вдаваясь ни в какие детали, попытаемся проследить логику движения их мысли, которая завершилась созданием концепции общественных классов и классовой борьбы.
Начнем с общей характеристики эпохи, к которой относится начало их научной деятельности. В 1815 г. после второго и окончательного отстранения Наполеона от власти во Франции вновь утвердились Бурбоны. Французским королем стал брат обезглавленного Людовика XVI — Людовик XVIII. Вместе с ним к власти во Франции вновь пришло дворянство. Конечно, социально-экономический строй страны не претерпел существенных изменений. Франция, ставшая в годы революции страной буржуазной, ею и осталась. Дворянство было вынуждено считаться с интересами буржуазии, однако к власти последнюю не допускало. Буржуазию это не устраивало. Она повела борьбу за власть, в ходе которой опиралась на поддержку широких масс населения.
Политическая классовая борьба с неизбежностью сочеталась с идеологической. Идеологи дворянства оправдывали его претензии на политическую власть. И для этого обращались к истории. Была воскрешена концепция, которая в свое время была изложена в работе графа Анри де Буленвилье (1658–1722) „История древнего правительства Франции“ (1727), в которой права дворян обосновывались тем, что они были потомками франков, завоевавших страну и подчинивших себе ее коренных обитателей.
Граф Франсуа Доминик Рене де Монлозье (1755–1838) в книге „О французской монархии“ (1814) рассматривал борьбу третьего сословия против дворянских привилегий как бунт рабов против их законных хозяев, а результат этой борьбы — как узурпацию законных прав дворянства. „Порода вольноотпущенных, — писал он, обращаясь к буржуазии, — племя рабов, освобожденных из рук наших, народ данников, народ новый! Это вам была дарована свобода, вам, а не нам, благородным; для нас все существует по праву, для вас все по милости“{28}.
Идеологи буржуазии приняли вызов. Целая плеяда блестящих историков обратилась к прошлому страны с тем, чтобы обосновать претензии именно этого класса на политическое господство. „В 1817 г., — писал О. Тьерри, — я начал в книгах по истории искать доказательств и аргументов в подтверждение моих политических взглядов“{29}. Особое внимание было уделено детальному исследованию того периода истории Франции, когда дворянство было отстранено от власти, т. е. эпохи Великой революции. И когда люди, которые сами были активными участниками классовой борьбы, приступили к изучению хода революции, то им бросилось в глаза, что в эту эпоху вся страна раскололась на два лагеря, которые вели между собой борьбу не на жизнь, а на смерть. И было совершенно ясно, что от исхода этой борьбы зависела судьба Франции.
Сразу же возникал вопрос о том, возникли ли эти две силы только в ходе революции или они существовали и раньше. И когда историки эпохи Реставрации под таким углом зрения подошли к историческому материалу, то ответа на него долго искать не пришлось. Можно было только удивляться тому, как историки этого раньше не замечали.
Эти две общественные силы, эти два общественных класса существовали в течение всей истории Франции. И на протяжении всего этого времени между ними шла, то обостряясь, то принимая более умеренные формы, непрерывная борьба.
„Революция и контрреволюция, новая Франция и старый режим, — писал Ф. Гизо, — это те две силы, которыми мне хотелось бы определить соответствующую ситуацию со времен Реставрации и вплоть до сегодняшнего дня. Других целей я не ставил в этом сочинении. Прежде всего следовало бы, таким образом, обозначить эти две силы и определить общий и определяющий характер их взаимоотношений. Его я усматриваю в войне, то публичной и кровавой, то в дальнейшем и чисто „политической“, которая велась в ходе становления нашей монархии, с одной стороны, дворянством и духовенством, а с другой — третьим сословием. Революция мне казалась исходом этой войны, то есть окончательной победой третьего сословия над дворянством и духовенством, которые долгое время владели Францией, да и самим третьим сословием“{30}.
Следующий вопрос: из-за чего шла борьба, чего добивались борющиеся силы? Весь ход Великой революции неопровержимо говорил о том, что борьба шла за власть. Совершенно ясно было, что основным вопросом революции был вопрос о власти. „Все те шесть лет, которые мы рассмотрели (1789–1795 гг. — Ю.С.), — писал Ф. Минье в „Истории Французской революции“, — прошли в стараниях утвердить господство одного из классов, составляющих французскую нацию. Привилегированные классы мечтали утвердить свое господство, противопоставив его двору и буржуазии, с помощью сохранения сословий и Генеральных штатов; буржуазия жаждала установить свой порядок вещей, направленный против толпы, знати и духовенства, учреждением Конституции 1791 г., толпа старалась захватить власть для себя против всех и вся Конституцией 1793 г.“{31}.
Но ради чего шла борьба за власть, зачем она была нужна как тому, так и другому классу? Это был, пожалуй, самый важный вопрос, который вставал перед историками эпохи Реставрации. Борьба за власть велась не ради самой власти. Власть нужна была каждому из борющихся классов для защиты и реализации своих интересов, для сохранения или создания выгодного ему общественного порядка.
У классов были различные, более того, противоположные интересы. И эти интересы были объективными. Шли века, сменялись поколения, а деление на классы с разными интересами сохранялось. Интересы классов не зависели от сознания и воли отдельных людей. Наоборот, эти существующие независимо от сознания и воли людей интересы определяли их сознание и волю, тем самым их общезначимые действия и, в конечном счете, ход истории. „Господствующие интересы, — писал Ф. Минье в работе „О феодализме“, — определяют ход социального движения. Это движение пробивается к своей цели сквозь все стоящие на его пути препятствия, прекращается, когда оно достигло цели, и замещается другим, которое на первых порах совершенно незаметно и которое дает о себе знать лишь тогда, когда оно становится наиболее мощным. Таков был ход феодального строя. Этот строй был нужен обществу до того, как он установился в действительности, — это первый период его; затем он существовал фактически, перестав быть нужным, — второй его период; и это привело к тому, что он перестал быть фактом“.{32} Так был сделан решающий шаг к открытию в истории того фактора, который, существуя независимо от воли и сознания людей, определял их сознание и волю.
Было совершенно ясно, что корни классовых интересов заключены не в биологической природе человека. И дворяне, и буржуа, и крестьяне по своей биологической природе не отличались друг от друга. А интересы были разными.
Проще всего было раскрыть корни различия интересов дворянства и крестьянства. Дворяне владели землей, которую обрабатывали крестьяне, и в силу этого имели право на часть продукта, созданного последними. Они были кровно заинтересованы в сохранении такого рода поземельных отношений, ибо они обеспечивали их существование. Крестьяне же, наоборот, были кровно заинтересованы в уничтожении такого рода поземельных отношений. Они хотели стать полными собственниками земли, которую обрабатывали, хотели избавиться от эксплуатации со стороны дворян.
