(Раннеэлладский II) был временем активного возвышения знати над рядовым населением. Ярким свидетельством служит золотой сосуд, имеющий типичную для XXIV—XXIII вв. форму «соусника». Он происходит из Гереи, на берегу Алфея, в западной части Аркадии [27].
Нет необходимости перечислять остальные, правда, пока еще немногочисленные [28], археологические факты, бесспорно свидетельствующие о социальных взрывах, происходивших в отдельных местностях Греции во второй половине III тысячелетия. Этот процесс нельзя представить прямолинейно и думать, что он равномерно охватывал всю территорию. Вероятно, в начальных фазах развитие шло в отдельных центрах, на периферии которых в дальнейшем происходили новые взрывы, ведшие к возникновению новых очагов.
К сожалению, нам известны лишь общие черты этой социальной революции — перехода раннегреческого общества от первобытнообщинного к раннеклассовому строю. Впервые в материковой Европе происходило формирование классового общества и государства. Естественно, что процесс этот шел медленно. О многих деталях его можно лишь догадываться.
В частности, следует отметить сложность политического аспекта происходивших изменений. Так как органы власти в племенном мире не являлись специальным аппаратом угнетения широких масс (эти органы имели авторитет благодаря устоям первобытной демократии), наступление на исконные племенные институты, очевидно, вели не все свободные общинники, но слой военной аристократии, становившийся все более активным. Конкретные условия играли большую роль в сложении групп, враждебных устоям племенной демократии. Одно несомненно — здесь не могло быть какого-то единовременного переворота, изменение политических органов шло весьма постепенно [29].
В то же время в духовной жизни общества можно предполагать конфликты традиционных норм племенного строя с воззрениями и стремлениями слоев, становившихся господствующей силой в нарождающемся новом социальном порядке. Тот принцип борьбы нового со старым, который пронизывает самые древние пласты греческой мифологии, вероятно, отчасти отражает эти давние столкновения в области идеологии.
Безусловно, рассматриваемый процесс имел паузы, а иногда и частичные отступления. Последние должны были происходить в такие периоды, когда передвижения племен или межплеменные войны выдвигали в качестве ведущей политической силы племена с более крепким первобытнообщинным строем. Отмеченные явления могли оказывать большее воздействие на обитателей материковой Греции, тогда как племена, заселявшие острова, представляли более монолитную по уровню развития массу [30]. Все же и в основном массиве греческих земель, несмотря на локальные задержки, исторический процесс не изменял главного направления — движение шло от первобытнообщинного к раннеклассовому обществу.
Рассматривая историю Греции в конце III — начале II тысячелетия, необходимо внести уточнения в предложенную нами ранее характеристику этого времени. Нельзя считать только этот период «временем гибели институтов родо-племенного строя, выразившейся прежде всего в обособлении племенной знати» [31], или полагать, что лишь в XVIII—XVII вв. завершился процесс перерастания власти племенных вождей в царскую и началось дальнейшее развитие наследственной монархии [32]. В некоторых землях начало отмеченных процессов нужно отнести еще к середине III тысячелетия, причем в отдельных очагах раннегосударственные формы жизни складываются еще в XXIV—XXIII вв. Весьма важно обстоятельство, что дворец в Лерне почти на 200 лет предшествует древнейшим критским дворцам (2100—1900 гг.). Это означает, что на материковых землях одновременно с островными шло становление раннеклассовых отношений. Разница заключалась в том, в скольких отдельных очагах происходила кристаллизация новых экономических и социальных явлений и притом в такой степени, чтобы возникло новое качество: чтобы ход исторического процесса определялся уже не первобытнообщиным строем, но качественно иными отношениями, присущими раннеклассовому устройству.
Синхронность процессов становления не означает повсеместной одновременности их завершающей фазы. На более ограниченной территории социальные пертурбации оказывались более результативными, так как полнее охватывали все население. Видимо, поэтому на Крите происходит резкий скачок еще в XXV—XX вв., тогда как в материковой Греции перелом столь же широкого диапазона приходится на XIX—XVII вв., хотя Лерна и городище и некрополь в долине Нидри являют собою примеры очень раннего вызревания новой социально-политической системы [33]. Несомненно, некоторая замедленность развития социальных форм имела место во внутренних областях Эллады, однако возможно, что скудность имеющихся ныне источников излишне усугубляет данное впечатление. Необходимо еще раз вспомнить о том, что памятников первой трети II тысячелетия известно еще очень мало. Так, более или менее крупные некрополи Среднеэлладского периода (около 2000 — около 1600 гг.) обнаружены пока лишь в 6 местах (Афидна, Аргивский Герейон, Коринф, Микены, Элевсин, Сескло), хотя отдельные захоронения внутри и вне поселений известны во всей Греции [34]. Между тем материал из массовых могильников проливает яркий свет на многие стороны социальной истории того времени.
Нам представляется весьма полезным привести данные об имущественном состоянии жителей селения, расположенного почти на месте будущего Коринфа. В середине и второй половине XVII в. на небольшом участке здесь было произведено 11 захоронений, мастерски исследованных К. Блегеном [35].
Погребальный обряд захоронений на Северном некрополе Коринфа ничем не отличается от заупокойного ритуала других среднеэлладских погребений, что было отмечено и самим Блегеном, и позднее Милонасом [36]. Неглубокие грунтовые могилы расположены без системы, некоторые имели стенки, обложенные рваным камнем. Погребения были засыпаны землей, сверху могилу накрывали грубоотесанной плитой, одной или двумя-тремя. Заупокойные дары во всех погребениях скудные — черта, присущая погребальным обрядам во всех землях Греции в этот период. Однако коринфский некрополь представляет и некоторые исключения — инвентарь могил № 2 и 3.
Содержание загробных даров могилы № 2 следующее: А. Изделия из серебра — браслет и проволочная петля; Б. Изделия из бронзы — перстень, 2 булавки и 3 проволочных витка; В. Украшения — 1 каменная буса и несколько пастовых; Г. Терракотовые катушки и два пряслица; Д. Три простых лепных горшка.
Судя по инвентарю, здесь было захоронение женщины из зажиточной сельской семьи, достаток которой позволял иметь немногие серебряные и бронзовые украшения. Некоторую параллель представляет мужское захоронение в могиле № 5, где обнаружен бронзовый кинжал и 4 глиняных горшка. Для представителей этого слоя сельчан бронзовые украшения и оружие составляли значительную ценность, однако семья имела, по-видимому, достаточно средств, чтобы снабдить своего усопшего родича этими вещами и для загробной жизни.
Оба отмеченных погребения выделяются качеством своего инвентаря среди остальных, однако все они далеко уступают заупокойным дарам из могилы № 3 (интересно, что здесь отсутствовала накрывающая плита). Погребенному в этой яме покойнику были положены: А. Золотые изделия — диадема длиною в 0,157 м, максимальной шириною в 0,022 м, сделанная из очень тонкого листа, украшена вдавленным точечным орнаментом; Б. Серебряные изделия — фрагмент подвески; В. Бронзовые изделия — 4 проволочных витка и 1 трубчатая буса; Г. Пастовые изделия — 4 бусы; Д. Керамика — 1 кувшин высотою в 0,314 м, сделан
