Вскоре, таким образом, выяснилось, что у нас будет полный офицерскими кадр не для одной только, а для двух дивизий, которые и были намечены к сформированию. Лично я был против этого, считая, что сперва надо набрать солдатский состав и организовать на деле одну полную дивизию и затем только уже приниматься за другую, но мои сотрудники так настаивали, так были окрылены надеждами и были так уверены, что люди будут, что их можно будет получить по мобилизации в Воронежской губернии, что у меня не хватило духу противиться и я согласился. На практике я оказался прав: нам не удалось набрать состава нижних чинов даже на полный комплект одной дивизии боевого состава. По существу же были правы, я думаю, они, и, не уйди немцы с Украины так скоро, как это случилось в действительности, Южная армия развернулась бы фактически в 2 дивизии и представила бы грозную силу.
Но на деле случилось иное. Центральные государства были разбиты, и в начале ноября произошла германская революция. Понятно, что с установлением в Германии республики субсидии русской монархической армии, даже секретного военного фонда Германии должны были прекратиться. Но затруднения в этом отношении стали ощущаться уже задолго до революции. Ассигнованные нам незначительные суммы приходили к концу. Когда я приходил к немцам просить дальнейших ассигнований, то они мне очень любезно отвечали, что наличных средств у них в Киеве больше нет, что они просят таковых у военного министерства в Берлине, и просят настойчиво, но что там все больше и больше сказывается влияние социалистических партий и что поэтому военное министерство вынуждено обращаться с тайными финансами очень осторожно и т. д. и т. д. Как показало ближайшее затем время, причины эти были основательны; отчасти, впрочем, их не удовлетворяли организаторские способности деятелей Южной армии. Какой из этих двух мотивов преобладал – судить не берусь; вероятно, играли роль оба. Но факт был тот, что впереди средств у нас в виду не было и надо было изыскивать другой способ спасти те русские силы, которые уже были организованы, и продолжать уже начатое дело дальше.
При таком положении дел исход был только один: передать всю Южную армию в ведение и на содержание атамана Краснова, которому она была пока подчинена лишь в военном, строевом отношении. Приходилось отказываться от автономии, и это было многим моим сотрудникам очень неприятно. М.Е. Акацатов, в частности, очень горевал, что ему так и не придется вводить в Воронежскую губернию «свою администрацию» и способы управления. Я же лично считал, что так для пользы дела будет лучше: для успеха нужно было иметь под ногами основательную базу в лице уже организованного района или, еще лучше, государственного образования. В данном случае такими могли быть Украина, или Дон, или, еще лучше, оба вместе.
На деле так и вышло. Я поехал к Скоропадскому, у которого, начав организацию Южной армии, я стал бывать гораздо реже, чтобы не причинить ему неприятных запросов со стороны его украинских социалистов, и объяснил ему положение дел. Он снесся с Красновым, который согласился принять Южную армию на донскую службу – она могла быть ему очень полезной для ведения военных операций вне пределов Войска Донского, и было решено, что штаб Южной армии в Киеве будет переименован и будет исполнять функции лишь вербовочного бюро для армии, давая директивы остальным бюро в провинции, под руководством союза «Наша Родина», а что содержание, вооружение, снаряжение и прочее довольствие армия будет получать от Дона, по соглашению с Украиной. Военный штаб на Дону и начальствующие лица назначались уже не нами, а атаманом Красновым. Но пока все эти переговоры тянулись, наши средства иссякали и нам всем, а мне в особенности, пришлось пережить очень тяжелые дни и нравственные терзания! Ведь выходило так, что мы могли «подвести» честных русских людей, офицеров и солдат, доверившихся нам. Наконец, однако, 20 октября/3 ноября на станции Скороходово состоялось между Скоропадским и Красновым свидание, на котором они заключили между собою союз для борьбы с большевиками и решилась судьба Южной армии. Донской атаман испросил у гетмана на армию 76 миллионов рублей и снаряжение. Это было обещано и скоро начало приводиться в исполнение. 1/14 ноября приказом донского атамана была сформирована новая «Южная армия», во главе коей стал генерал Н.И. Иванов. Ядром этой армии стали уже сформированные нами части нашей Южной армии, вошедшей в новую армию под наименованием Воронежский корпус; части Астраханской армии, формировавшиеся под руководством крайне правых наших русских организаций в Киеве, вошли туда под наименованием Астраханский корпус, и немногочисленные формирования Саратовской армии, руководимые группой земских деятелей Саратовской губернии неопределенного политического направления, вошли туда под наименованием Саратовский корпус. Под опытным руководством атамана Краснова и генерала Иванова новая Южная армия стала быстро развиваться и крепнуть. Но еще до этого переустройства Воронежский корпус не без доблести сражался с большевиками в бою на станции Лиски. Это был единственный плод наших трудов, который нам, инициаторам организации Южной армии, пришлось еще увидеть.
Вскоре последовал разгром австро-германских армий, революции в Германии и Австрии и, как следствие их, частичное разложение австро-германских оккупационных армий на Украине, затем вынужденный уход их оттуда; незамена их союзническими силами; двойная игра союзников с гетманом и Петлюрой; восстание последнего на Украине и падение гетманского правительства.
В этом восстании вербовочные бюро Южной армии в разных городах и формировавшиеся при них некоторые небольшие части ее доблестно боролись с оружием в руках против украино-большевистских банд Петлюры, тщетно надеясь на обещанный приход и помощь союзников, и многие из них погибли в неравном бою, как и другие вооруженные отряды русских людей, надеявшихся еще спасти в лице Украины надежную базу для восстановления России. Союзники не помогли. Власть перешла к Петлюре и украинской «Директории», а русским деятелям на Украине оставалось лишь спасать свою шкуру кто как мог, ибо петлюровцы расправлялись со своими политическими противниками совершенно по-большевистски. Бежали они с тяжелой уверенностью, что союзники совершают непоправимую ошибку, предавая гетманскую Украину, что от Директории до торжества большевиков – один только шаг, и, увы, не ошиблись. Очень скоро выяснилось все бессилие Директории противостоять большевикам; достоянием последних скоро сделались сперва вся Украина, за нею Дон, а потом и Кубань, и Крым… Западноевропейские «демократии» торжествовали по всей линии, нас, «проклятых царистов», пытавшихся открыть им глаза на истинное положение дел в России, не слушали и слушать не хотели. Пусть же пеняют на самих себя, если у них среди русских эмигрантов осталось мало партизан: те, кто видел, что нарождалось на юге России в 1918 году и как все сделанное разлетелось во прах вследствие недомыслия союзников, как исчезали, одна за другой, надежды на спасение России от большевистского кошмара и во что она теперь, вследствие всего этого, превратилась, – те не могут питать сочувствия к тем союзным правительствам, которые допустили весь этот ужас! Теперь эти народы и правительства начинают как будто уже жалеть о содеянном, понимать свою ошибку, понимать, что были не правы, не слушая голоса тех, кто думал прежде всего о своей Родине, о России, а не об «ориентациях». Но не поздно ли?
Раздел 3
ОБОРОНА КИЕВА ОТ ПЕТЛЮРОВЦЕВ
В НОЯБРЕ-ДЕКАБРЕ 1918 ГОДА
В. Хитрово[65]
КИЕВСКАЯ ЭПОПЕЯ 1918 ГОДА [66]
События, разыгравшиеся в Киеве в ноябре и декабре 1918 года, неоднократно описаны участниками, и если я к ним возвращаюсь, то делаю это потому, что мне пришлось быть активным участником драмы, подробности которой почти никому не известны.
* * *
В ночь с 30-го на 31 октября (все даты по старому стилю) 1918 года мы с женой покинули советскую Россию. Переодетые крестьянами, абсолютно без всякого багажа, с транспортом мешочников, отправлявшихся на Украину за сахаром и мукой, проехали мы через нейтральную зону. Пограничный советский пост миновали благополучно, так как начальник его спал, остановивший же нас и собиравшийся обыскивать красноармеец, получив несколько «керенок», не только не стал ничего проверять, но, взгромоздившись на повозку, проводил до околицы.
Дальнейший путь наш лежал через Белгород и Харьков на Киев. В поезде между Белгородом и Харьковом пассажирских вагонов не было, ехать пришлось в теплушках; и первое, что нас поразило, – это большевистское настроение толпы. Разговоры в теплушке не оставляли сомнения в том, что гетману приходит конец и что это не произойдет безболезненно.
