Следующим утром генерал Чуйков был вызван в штаб на совместный военный совет Сталинградского и Юго-Западного фронтов. Ему понадобились целые сутки, чтобы найти новый штаб среди развалин Сталинграда. Свет от пылающих домов был таким ярким, что, даже находясь на восточном берегу, генералу не понадобилось зажигать фары своего джипа. Когда Чуйков на следующее утро наконец встретился с Еременко и Хрущевым, они поставили его перед следующим фактом: поскольку о сдаче Сталинграда не может быть и речи, а командующий 62-й армией не верит в то, что город можно удержать, ему предлагается взять командование на себя. «Товарищ Чуйков, как вы понимаете свою задачу? – спросил Хрущев. „Мои войска будут защищать город. Выстоим или умрем“, – ответил генерал. Хрущев, смерив его глазами, заметил, что свою задачу он понял верно.
В тот же вечер Чуйков с двумя танками Т-34 отправился из Красной Слободы на пароме к центральному сталинградскому причалу, который находился чуть выше места впадения реки Царица в Волгу. Как только паром коснулся берега, сотни людей, в основном гражданское население, надеявшееся бежать из города, безмолвно поднялись из воронок. Чуйков молча прошел мимо них и в сопровождении своих офицеров отправился искать штаб. После долгих блужданий комиссар саперной роты вывел их к Мамаеву кургану, известному также, как высота 102/102 (действительная высота холма в метрах). Там-то и располагался штаб 62-й армии, где Чуйкова встретил начальник штаба генерал Николай Иванович Крылов. Резкий и прямолинейный Чуйков не сразу нашел общий язык с Крыловым, отличительной чертой которого был чрезмерный педантизм. Однако впоследствии оба эти человека прекрасно поняли друг друга и верно оценили ситуацию. Существовал единственный способ удержать Сталинград – оплатить его защиту жизнями русских солдат. Как выразился впоследствии Чуйков: «Время – это кровь».
При поддержке Крылова и Кузьмы Андреевича Гурова, мрачного вида армейского комиссара с бритой головой и густыми бровями, Чуйков провел среди командиров разъяснительную работу. Ни один его подчиненный и мысли не должен был допускать об отступлении. Кое-кто из высших офицеров спешно переправился на противоположный берег, бросив своих солдат. После ряда подобных случаев Чуйков приказал в обязательном порядке досматривать все плавсредства. Все дезертиры, независимо от звания, расстреливались на месте. О ненадежности войск свидетельствовали случаи и совершенно другого рода. Так, например, в 6-й гвардейской танковой бригаде старший сержант застрелил командира боевого экипажа, а затем, угрожая пистолетом водителю и радисту, вынудил их выбраться из танка. Захватив таким образом боевую машину, обезумевший сержант погнал ее к позициям 76-й немецкой дивизии. Поскольку у сержанта был с собой белый флаг, который он не замедлил укрепить на башне танка, сотрудники НКВД, расследовавшие это дело, заключили, что сержант изменник, который заранее спланировал все детали своего мерзкого, плана. Солдат, покинувших машину под угрозой пистолета, обвинили в трусости. Позднее они предстали перед военным трибуналом и, скорее всего, были расстреляны.
К сентябрю 1942 года от 62-й армии осталось лишь 20 000 человек и всего 60 танков. Многие машины были без траков и годились только как неподвижные огневые точки. Правда, следует отметить, что у Чуйкова было более семисот пушек и дальнобойных орудий. Кроме того, он хотел всю тяжелую артиллерию вернуть на восточный берег. Основной задачей генерала на данном этапе стало противоборство с Люфтваффе, для того чтобы хоть как-то сокрушить их подавляющее превосходство в воздухе. Чуйков успел заметить, что немцы неохотно атакуют на низких высотах, особенно в ночные часы. Чтобы окончательно измотать германских летчиков, необходимо было сделать так, чтобы каждый их пилот постоянно чувствовал себя под прицелом русского пулемета. Чуйков принял на себя командование незнакомыми войсками на новых позициях, да еще в тот момент, когда противник готовился к решительному наступлению. Генерал не раз говорил, что обнаруженные им защитные сооружения больше напоминали ветхие баррикады, которые с легкостью протаранил бы даже самый маломощный грузовик. Что касается штаба 62-й армии, то здесь наблюдался перекос совсем в другую сторону. Это были мощно укрепленные позиции с глубокими бункерами и дотами. Как вскоре обнаружили русские командиры, реальным препятствием для наступающих немцев стали городские развалины.
12 сентября Паулюс вместе с Гальдером и главнокомандующим группы армий «Б» Вейсом прибыл в ставку Гитлера под Винницей. Отчеты об этом военном совете весьма разнятся. Паулюс утверждает, что именно он поднял вопрос о левом фланге, растянутом от Дона до самого Воронежа. Если ему можно верить, то планы Гитлера базировались на твердом убеждении, что ресурсам русских пришел конец, а донской фланг может быть усилен за счет союзных армий. Фюрер, занятый исключительно Сталинградом, хотел знать, как скоро падет город. Паулюс повторил оценки, данные накануне Гадьдеру, – десять дней боев плюс две недели на перегруппировку.
Первая фаза немецкого наступления началась на следующее утро в 4.45 по берлинскому времени (6.45 по московскому). На левом фланге 295-я пехотная дивизия атаковала Мамаев курган, а на правом 76-я и 71-я пехотные дивизии пытались захватить центральную железнодорожную станцию и центральный причал на Волге. Офицеры 295-й дивизии постарались внушить своим солдатам мысль, что Волги необходимо достичь одним рывком. Артподготовка и авианалеты на русские позиции за сутки до этого были особенно интенсивны. «Тучи „мессершмиттов“ ринулись на Сталинград, – писал домой ефрейтор 389-й пехотной дивизии. – Трудно поверить, что после их налета хотя бы мышь осталась жива».
Бомбардировки продолжались и 13 сентября. Чуйков наблюдал за боем в бинокль со своего командного поста на Мамаевом кургане. Кирпичная пыль окрасила небо в бледно-бурый цвет. Земля сотрясалась от мощных взрывов. Внутри бункера песок сыпался из щелей между бревнами потолка словно в песочных часах. Офицеры штаба и связисты были покрыты пылью.
Снаряды и бомбы то и дело разрывали провода полевой телефонной связи. У солдат, посланных восстановить ее, было очень мало шансов остаться в живых. Нередко латать оборванный провод посылали даже молоденьких девушек-телефонисток. Чуйкову удалось связаться с Еременко всего один раз за весь день, а после полудня он совершенно потерял связь со своими дивизиями на западном берегу. Пришлось прибегнуть к помощи посыльных, продолжительность жизни которых в этих условиях была еще ниже, чем у связистов.
Хоть немцам и удалось продвинуться вперед на западной окраине города и захватить небольшой аэродром и казармы, все их попытки прорваться на север оказались безуспешными. Бой велся намного ожесточенней, чем можно было предположить. В тот день немецкие солдаты поняли, что, возможно, им придется всю зиму провести в Сталинграде.
Ночью Чуйков решил вернуться в старый штаб – тоннель, начинавшийся от устья реки Царица и имевший запасной выход на Пушкинскую улицу. Русло Царицы служило естественной границей между армиями Паулюса и Гота. Пока дивизии Зейдлица на севере пробивались к Мамаеву кургану, к главной железнодорожной станции, 14-я и 24-я танковые дивизии Гота вместе с 94-й пехотной дивизией на юге двигались вперед, чтобы нанести удар по прямоугольному бетонному элеватору, возвышавшемуся над Сталинградом. Весть о том, что 71-я пехотная дивизия прорвалась в центр Сталинграда, была встречена в ставке фюрера с огромной радостью. К вечеру та же информация достигла Кремля. Сталин как раз обсуждал с Жуковым и Василевским возможность мощного стратегического контрудара под Сталинградом, когда в кабинет вошел секретарь Сталина Поскребышев и сообщил, что у телефона генерал Еременко. Поговорив с ним, Иосиф Виссарионович передал генералам неприятные известия. Немного помолчав, Сталин повернулся к Василевскому и сказал: «Немедленно прикажите 13-й гвардейской дивизии Родимцева пересечь Волгу и подумайте, какие еще войска можно послать Чуйкову на подмогу». Часом позже Жуков уже летел в Сталинград.
На рассвете 14 сентября Чуйков в сопровождении штабных офицеров ехал к бункеру у реки Царица. Путь лежал через разрушенный город. Заваленные обломками рухнувших зданий улицы были труднопроходимы, и приходилось часто останавливаться. Чуйков торопился. Он отдал приказ контратаковать и теперь хотел быть наготове. В нескольких местах русским удалось застать немцев врасплох, но на восходе солнца все атаки красноармейцев захлебнулись во многом из-за атак Люфтваффе. Единственной ободряющей новостью для Чуйкова было то, что ночью 13-я гвардейская стрелковая дивизия должна форсировать Волгу. Однако продвижение германских войск оказалось столь мощным к быстрым, что многие начали сомневаться, удастся ли войскам Родимцева высадиться на западном берегу.
