Многое зависело от быстроты продвижения 4-й армии с юга. Гитлер обязал Гота оставить один танковый корпус на Кавказе, после чего у генерала остались только 28-й и 4-й танковые корпуса. Так что положение германских войск можно охарактеризовать словами генерала Штрекера: «Чем ближе к Сталинграду, тем мизернее ежедневные результаты».
Куда более ожесточенная оборона готовилась в самом городе. Комитет обороны Сталинграда издал приказ: «Не сдадим город немцам!». 27 августа, впервые за последние пять недель, прошел дождь. Дороги моментально превратились в жидкое месиво, что, конечно, задержало продвижение армии Гота. Однако не только плохие дороги стали причиной задержки на правом фланге. В районе озера Сапра немцы наткнулись на яростное сопротивление советских войск. Особенно отличился штрафной батальон, входивший в состав 91-й стрелковой дивизии. Политотдел Сталинградского фронта позднее докладывал Щербакову: «Солдаты искупили свою вину героизмом и должны быть реабилитированы. Их следует вернуть в те подразделения, в которых они служили раньше». Но, прежде чем хоть что-то было сделано, почти все солдаты погибли.
Спустя два дня, когда генерал Гот перебросил из калмыцкой степи 28-й танковый корпус, наступление немецкой армии возобновилось. Главное преимущество вермахта состояло в тесном взаимодействии танковых дивизий и Люфтваффе. Во время сражения, ход которого постоянно менялся, немецкие солдаты использовали красный флаг со свастикой в качестве ориентира, чтобы их не бомбили свои же самолеты. Основной причиной того, что немецкая авиация могла по ошибке атаковать своих же, был быстрый характер танкового боя.
Лейтенант Макс Плакольб, командир управления Люфтваффе, был прикомандирован к штабу 24-й танковой дивизии. В то время как 14-я и 24-я танковые дивизии совместно с 29-й моторизованной пехотной дивизией огибали юго-восток Сталинграда, Плакольб сидел у рации. Передовые части 24-й танковой передвигались куда быстрее, чем ее соседи. Внимательно вслушиваясь в переговоры, Плакольб вдруг поймал следующее сообщение: «Концентрация техники противника», после чего шли координаты 24-й танковой дивизии. Не теряя ни секунды, потому что самолеты были уже на подлете, Плакольб связался с командиром эскадрильи и приказал отказаться от атаки. Дивизия была спасена.
Продвижение 28-го танкового корпуса было столь молниеносным, что уже к вечеру 31 августа передовые его части достигли железнодорожной ветки Сталинград – Морозовская. Казалось бы, подвернулась прекрасная возможность отрезать от основных частей остатки 62-й и 64-й советских армий. Пехотные дивизии Паулюса, медленно двигавшиеся на восток с Дона, так и не смогли обойти русских с тыла. Единственной возможностью было послать 14-й танковый корпус с Рыночного коридора, дабы он замкнул кольцо. На этом и настаивал штаб немецкого командования. Однако такой маневр представлялся Паулюсу крайне рискованным, и он предпочел отказаться от данного плана. По его мнению, генерал Хубе должен был развернуть свои танки и, не вступая в серьезные бои с противником, сконцентрировать все силы на севере.
Еременко, прекрасно сознавая опасность создавшегося положения, поспешил вывести остатки армии из кольца. Правда, в некоторых случаях отступление диктовалось скорее паникой, нежели приказом. Расчеты зенитных батарей 64-й армии бежали, бросив свои орудия. Этот случай в глазах вечно недоверчивых комиссаров выглядел как настоящая измена и сговор с врагом. Позднее утверждалось, что один из предателей-зенитчиков повел батальон немецких пулеметчиков против 204-й стрелковой дивизии Красной Армии.
На северном фланге Паулюса 14-му танковому корпусу скучать тоже не приходилось. Русские постоянно совершали диверсионные атаки по обе стороны коридора. Ответные удары генерала Хубе на эти плохо организованные выпады были молниеносны и сокрушительны. 28 августа Хубе перенес свой штаб в глубокий овраг, что обеспечивало лучшую защиту от ежедневных авианалетов. Сам Хубе спал в устланной сеном яме под днищем танка. Русские бомбардировщики атаковали противника и днем и ночью. Черные выхлопы немецких орудий ПВО обозначали появление в небе советской авиации.
28 августа русские истребители попытались атаковать новый аэродром Люфтваффе близ Калача, но эскадрилья «Мессершмиттов-109» дала противнику решительный отпор. Гордые своей победой летчики Германии бросились было в погоню, чтобы добить непрошеных визитеров, но их командир, более известный под кличкой Принц, запретил пилотам покидать пределы аэродрома. Он даже отдал приказ, который крайне не понравился Рихтгофену. «Господа, – говорилось в нем, – полеты ради собственного удовольствия и пари должны прекратиться. Каждый самолет, каждая капля топлива, каждый час полета – на счету. Пора прекратить ту легкую сладкую жизнь, что мы ведем на земле, а в воздухе и подавно. Если в небе нет целей, каждый выстрел должен идти на помощь пехоте». Летчики встретили его слова недовольным ропотом.
Как это часто бывает в конце августа, погода резко переменилась. В субботу 29 дождь зарядил на целые сутки. Солдаты промокли до нитки, а окопы наполнились водой. «Ох уж эта проклятая Россия!» – таков был общий лейтмотив немцев в письмах домой. Вот уже четыре месяца шли они к тому, что считали своей последней целью.
И вдруг задержка! Солдаты 16-й танковой дивизии, расположившейся на берегу Волги, уже не испытывали прежнего оптимизма. Бахчи и сады, в которых немцы укрывали свою технику, были превращены русской артиллерией в грязное месиво. К тому же германское командование было сильно обеспокоено тем, что русские наращивают силы на северном фланге. Если бы Фроловский железнодорожный узел был ближе к фронту и русские смогли бы быстро перебрасывать пехоту на передовую, генералу Хубе, пожалуй, пришлось бы сдать свои позиции.
В то время как 1-я гвардейская армия русских готовилась к контратаке, 24-я армия воссоединилась с 66-й. Формирования прямо с поездов начинали продвижение вперед, зачастую даже не зная своего истинного местоположения. Командир 221-й советской стрелковой дивизии не только не располагал данными о позиционных координатах и силах противника, но и не знал того, к какой армии относится его дивизия. 1 сентября он приказал разведроте разбиться на группы по 10 человек и выяснить, где же все-таки находятся немцы. Разведчики двинулись за железнодорожное полотно Сталинград – Саратов. Дивизия последовала за ними. Возвращавшиеся с налета «мессершмитты» заметили перемещение войск противника и поспешили на базу, чтобы пополнить боезапас. Когда же самолеты вернулись, прежней цели уже не было. Дивизия успела рассредоточиться. Вернувшиеся вскоре разведгруппы доложили, что видели немецкие отряды, но вычертить линию фронта для своего командира были не в состоянии. Ее просто не существовало в привычном понимании этого слова.
Пехота русских численно превосходила немецкую, но танков и артиллерии у них было куда меньше. Противотанковые орудия только что начали прибывать. Боевой дух армии был практически на нуле. К тому же немецкая авиация уничтожила полевой госпиталь, и в ходе налета погибло большое количество врачей и медицинских сестер. Раненые, доставленные в тыл, рассказывая об ужасах войны, сеяли панику среди новобранцев, остающихся пока в резерве. Дезертирство приняло массовый характер. Один комдив лично казнил каждого десятого солдата в подразделении, запятнавшем себя трусостью. Жуков, недавно назначенный заместителем Верховного Главнокомандующего, прибыл в Сталинград 29 августа. Вскоре он обнаружил, что все три армии, предназначенные для боевых действий, крайне плохо вооружены, состоят из немолодых уже резервистов и испытывают недостаток в боеприпасах и артиллерии. Связавшись со Сталиным, Жуков попросил отложить наступление на неделю. Сталин согласился, но соединение корпуса Вейдлица с 4-й танковой армией и продвижение немцев в западную часть города сильно его встревожило. 4 сентября Сталин позвонил начальнику Генерального штаба генералу Василевскому и потребовал доложить реальную дислокацию войск. Узнав от Василевского, что немцы уже в городе, Сталин обрушился на Жукова и остальных генералов. «Да что с вами такое! – то и дело восклицал он. – Неужели непонятно, что, сдав Сталинград, мы отрежем юг страны от центра и уже не в силах будем его защитить. Неужели вы не понимаете, что это катастрофа не только для Сталинграда? Потеряв этот город, мы лишимся главной водной артерии, а вскоре и доступа к нефти». Василевский предложил перебросить войска в наиболее уязвимые места и выразил надежду, что для Сталинграда еще не все потеряно. Сталин ничего не ответил на это предложение, но позже велел соединить его с Жуковым. Он приказал немедленно начать наступление, независимо от того, все ли дивизии имеют артиллерийскую поддержку и заняли намеченные места дислокации. «Промедление сейчас подобно гибели! – настаивал Сталин. – Ведь уже завтра Сталинград может пасть!» После долгого спора Жукову все же удалось уговорить Верховного Главнокомандующего подождать еще два дня. Трудно сказать, кто из них был прав, а кто нет. Тем временем Паулюс усилил свой 14-й танковый корпус, а самолеты Люфтваффе успели уничтожить множество целей в открытой степи. 12-я гвардейская армия русских смогла продвинуться вперед всего на несколько километров, а 24-я армия даже была вынуждена вернуться на прежние позиции. Пусть это наступление не имело успеха, но оно, по крайней мере, отвлекло на себя резервы Паулюса в самый критический момент.
