Деревья с цветами и плодами, — над которыми витает настоящий запах вина — деревья нестареющие и без изъяна, — листья у которых золотого цвета.
Мы с самого начала времен, — без старенья, без кладбищенской ямы, — мы не ждем возраста бессилья, — нас не поражают недуги».[476]
Именно поэтому в Другой Мир уходили так охотно. Смерть не являлась для древних кельтов ни избавлением от жизни, полной тягот и слез, ни воздаянием за множество дурных деяний. Она была, используя выражение Лукана, серединой долгой жизни; и наиболее изящным, одним из самых привлекательных сюжетов островной мифологической литературы был сюжет о богинях, которые приходят в поисках смертных и уводят в свое вечное блаженство тех, кому они подарили свою любовь.
Но счастливые обладатели этих божественных благ должны уберечь себя от ностальгии. Один из спутников Брана, описание «плавания» которого (Immram) представляет собой чрезвычайно любопытный текст, познал это на собственном печальном опыте: «Им казалось, что они пробыли там один года, а прошло уже много, много лет.
Тоска по дому охватила одного из них, Нехтана, сына Кольбрана. Его родичи стали просить Брана, чтобы он вернулся с ними в Ирландию. Женщина сказала им, что они пожалеют о своем отъезде. Они все же собрались в обратный путь. Тогда она сказала им, чтобы они остерегались коснуться ногой земли.
Они плыли, пока не достигли селения по имени Мыс Брана. Люди спросили их, кто они, приехавшие с моря. Отвечал Бран:
— Я Бран, сын Фебала.
Тогда те ему сказали:
— Мы не знаем такого человека. Но в наших старинных повестях рассказывается о Плавании Брана.
Нехтан прыгнул из ладьи на берег. Едва коснулся он земли Ирландии, тотчас же обратился в груду праха, как если бы его тело пролежало в земле уже много сот лет.
После этого Бран поведал всем собравшимся о своих странствиях с начала вплоть до этого времени. Затем он простился с ними, и о странствиях его с той поры ничего не известно».[477]
Итак, у нас нет причин сомневаться в том, что учение о бессмертии души и. о бесконечно продолжающейся жизни в Другом Мире не является единственной традиционной доктриной друидов, которая была во всеобщем употреблении. Ирландские и уэльсские документы ясно показывают, что бессмертие души и метемпсихоз имели две смежные, но отличные друг от друга сферы приложения: бессмертие было обычным и естественным уделом человеческой души, тогда как реинкарнация и метемпсихоз выпадали на долю только исключительных личностей, имевших особое предназначение, мифи-логических персонажей.
Нам остается лишь установить элементы различия — так же, как и сходства — в этих случаях реинкарнация, которая, по-видимому, не длилась бесконечно, но представляла собой простые кратковременные метаморфозы, зачастую добровольные и нередкие в повествованиях. Обитатели сида, которые обращаются в оленей, или в коров, или, чаще всего, в птиц;[478] богиня войны, в зависимости от ситуации становящаяся либо рыжей коровой, либо угрем, либо вороной, — все они просто обладают даром перевоплощения; напротив, богиня Этайн, которая за тысячу двенадцать лет перед, тем, как родиться дочерью Этара и стать супругой Эохаида Аирема, родилась дочерью Айлиля и была женой бога Мидера,[479] явно демонстрирует случай метемпсихоза. Но и. те и другие персонажи связаны с великой традицией религиозного зооморфизма, существовавшей у кельтов.[480] При этом речь не может идти о тотемизме, — приписывание его кельтам всегда основано на ложных аналогиях. Не следует так же смешивать, как это иногда делают, зооморфизм и зоолатрию. Кельты почитали коня вовсе не потому, что одно из кельтских божеств имело облик этого животного. Если друид оборачивается коровой,[481] то это происходит не ради шутки, но в особо тяжелых обстоятельствах и лишь потому, что его сан ставит его Выше положения и пределов возможностей обычного человека. По словам Помпония Мелы, жрицы острова Сейн также приписывали себе такую привилегию. Они говорили, что могут «принять облик любых животных, каких захотят» (seque in quae selint animalia vertere).[482]
Здесь самое место упомянуть об определении, даваемом в «Соответствие имен» (§ 149), где проводится различие между теми, кто обрабатывает землю (trebhta, «земледельцы»), и теми, кто обладает тем или иным искусством (aes dana «артисты» или «ремесленники»). Оседлые земледельцы — это «не-боги» (andee), иными словами, они соответствуют индийским вайшьям;[483] ремесленники, или «люди искусства», как их также называют, согласно другому буквальному переводу термина «aes dana», являются «богами» (dee). Поэтому Кухулин вправе обратиться к Морриган следующим образом: «Да будешь ты благословлена богами и не-богами» ((bennacht de; ande; fort).[484] В Ирландии и, разумеется, в Галлии «богом», в действительности, был всякий, кто обладал каким-нибудь техническим навыком или умственным знанием: кузнец, плотник, лекарь, поэт или друид.[485] Классические авторы, не способные вникнуть в эти хитрые тонкости, неминуемо впали в заблуждение: «Нет никакой связи между этим рассказом (о двух жизнях Этайн) и пифагорейским метемпсихозом. Возможно, однако, что легенда о Мидере и Этайн была принесена в Галлию (или рассказана там) друидами и сделалась причиной заблуждения греческих ученых, которые приписали друидам веру в метемпсихоз Пифагора».[486]
Это замечание справедливо. Когда мы в ирландском или вообще кельтском тексте сталкиваемся со случаем метемпсихоза, то он либо непосредственно, либо, опосредованно, в эпической обработке, восходит к мифу, а вовсе не к сомнительному пифагорейскому влиянию.
III. ПОТУСТОРОННЕЕ И СМЕРТЬ
Если, как говорят или побуждают думать древние авторы, привилегию метемпсихоза следует относить и к простым, реальным людям, мы могли бы присовокупить к нашему исследованию еще весьма обширную «главу нелепостей», тогда как для того чтобы прояснить все ситуации, о которых повествуют тексты, достаточно отделить «реальное» бессмертие от «мифологического» метемпсихоза.
Именно верой в бессмертие души можно объяснить то, что Фергус является в полном военном снаряжении во время заклинания (evo-katio), когда его просят рассказать «Похищение быка из Куальнге».[487] В ней же мы находим объяснение тому, что умерших хоронили с оружием, а иногда вместе со скотом и слугами.[488] Но по своей форме и направленности это верование было совершенно отлично от догматов, провозглашаемых христианством, и как раз на этом основании один из королей отказывался принять крещение: «Ниел, отец мой, не дозволил мне уверовать, и я хочу быть погребенным на высотах Тары, как воин, в воинском снаряжении, так как у язычников в обычае в могиле пребывать вооруженным, с оружием наготове, лицом к врагу, до самого дня эрдатхе, который для магов (то есть, друидов) есть день господнего суда».[489]
Дохристианское представление о дне эрдатхе с трудом поддается точному определению,[490] однако при погребении можно наблюдать идентичную церемонию: «Затем тело Лоегайра унесли и похоронили во всем его вооружении на юге, перед королевской крепостью Лоегайра в Таре, лицом обращенным к Лейнстеру, как если бы он выступил на битву с его жителями, чьим врагом он был при жизни. Крепость Лоегайра была тогда пиршественным залом верховного, короля, и по этой причине он просил, чтобы его погребли там».[491]
IV. ОРИЕНТАЦИЯ В ПРОСТРАНСТВЕ
Слово «ichtar» в ирландском языке обозначает одновременно «низ» и «север», тогда как «tuas» — вместе и «верх», и «юг»; в бретонском языке сохранились следы этой первобытной пространственной ориентации в диалектах островов Маяны и Сены: «an tu dehou», «правая сторона», обозначает юг, a «an tu kleiz», «левая сторона» — относится к северу. То же обнаруживается в валлийском со словами «dehau» и «gogledd».[492] У наблюдателя, стоящего лицом к восходящему солнцу, юг будет находиться справа, север — слева, а запад — позади; солнце, проходящее с востока на запад, весь день остается на юге: это светлая половина мира, предоставленная живым, — по крайней мере, не утаенная от них. В течение ночи солнце пребывает на севере: для живых это темная и скрытая половина, обитель мертвых, мифологических существ, героев и богов, — сид. Друид Катбад преподает ученикам свою науку[493] именно на востоке от Эмайн Махи — на пороге владений дня.
При передвижении желательно сохранять направление движения солнца, слева направо, что сопоставимо с римскими представлениями о (dexter-sinister (правый-левый)). Так, возничий королевы Мэдб поворачивает поводку вправо, желая отвратить сгустившиеся недобрые предзнаменования.[494] Это «deisil» («des», «правый»), и такой обычай, должно быть, сохранялся в Ирландии достаточно долго, — во время похорон процессия один или три раза обходила вокруг кладбища по ходу солнца.[495]
