славного прошлого. Вера эта непоколебима, и если поэт горестно призывает Ювенала взглянуть, до какой степени пала Франция, где ныне попрано все прекрасное, то он и тут не утрачивает веры в родину:
… О родина моя! Из пропасти твоей
Ты выйдешь изменясь и во сто крат светлей! [88]
Политический опыт Гюго, приобретенный им за годы Второй республики, когда он из сторонника конституционной монархии превратился в республиканца-демократа, позволяет поэту поставить и важный вопрос: какова же та реальная земная сила, от которой зависит освобождение его родины? Гюго знает, что много сил готово работать для этой цели: и свободолюбивые традиции Франции, и стойкость ссыльных, и непреклонность эмигрантов-революционеров. Но самая главная сила, ясно ему, — это народ.
Не раз обращаясь мыслью к народу, к его горькой жизненной доле, Гюго в сатире «Веселая жизнь» противопоставлял оргиям правящей клики Второй империи зрелище народной нищеты. Поэт вспомнил здесь о тех потрясающих впечатлениях, которые ему довелось, как члену правительственной комиссии Июльской монархии, видеть в 1830-х годах при обследовании жизненных условий бедноты города Лилля. Вот что он пишет:
О нищета! Мы спим, мечтой объяты сладкой, —
А там, где юный стыд раздавлен мертвой хваткой
И голода, и зла, —
Отец, впуская дочь из-под ночного неба,
Не смеет, у нее приняв полфунта хлеба,
Спросить: «Где ты была?»
…………………………………………
Подвалы лилльские! Их своды гробовые!
Там, плача, слышал я хрипенье агонии
Средь полной темноты;
Я видел девушку, что лишь косой одета,
Ребенка-призрака у мертвой груди… Это,
Дант, видывал ли ты? О принцы!
Эта скорбь — источник наслаждений
Для вас. О богачи! Вас кормят эти тени!
Поймут ли, наконец:
По каплям собран он, поток богатств позорных —
Вот с этих стен сырых, вот с этих сводов черных,
Из этих вот сердец!
Да, народ бесконечно измучен и обездолен. Но ведь этот же народ был творцом Июльской революции, как и революции 1848 г.! Пусть он теперь в нищете, скован и порабощен по вине Второй империи. Он должен проснуться и спасти Францию от ее насильников. В стихотворении «Народу» поэт обращает к нему страстный призыв:
Везде рыданья, крики, стоны…
Так что ж ты спишь во тьме бездонной?
Ты мертв? Не верю! Не понять!
Так что ж ты спишь во тьме бездонной?
Нельзя в такое время спать.
Разбудить народ — одна из важных задач «Возмездия». И в эти призывы поэт вкладывает всю силу простых, ясных и убедительных доводов:
Вы безоружны? Вздор! А вилы?
А молот, труженика друг?
Берите камни! Хватит силы
Из двери тяжкий вырвать крюк!
И станьте, дух вручив надежде,
Великой Францией, как прежде!
Парижем вольным станьте вновь!
Свершая праведное мщенье,
Себя избавьте от презренья,
С отчизны смойте грязь и кровь!
Домье.
«Возмездие»
И с торжественной уверенностью звучат знаменитые строки «Возмездия», столько раз перепечатывавшиеся прессой героических бойцов Сопротивления в годы борьбы с гитлеризмом:
Живые — борются! А живы только те,
Чье сердце предано возвышенной мечте,
Кто, цель прекрасную поставив пред собою,
К вершинам доблести идут крутой тропою
И, точно факел свой, в грядущее несут
Великую любовь или священный труд!
Высказывания Гюго о народе обычно беглы. В некоторых из них поэт еще не чужд высокопарных романтических представлений о нем, как о «пророке» и «мессии», но другие уже создают в своей совокупности конкретный образ труженика мастерской или полей: народ — это кузнец, выковывающий права всего человечества, это бескорыстный баррикадный боец-рабочий, который всегда боролся за правду и тем более не должен, по мнению поэта, складывать оружия, когда заветы Христа о любви попраны ненавистью реакционеров. Сама революция воплощается для Гюго в образах простого труженика, бедняка в лохмотьях.
В этих общих, суммарных, очень беглых очертаниях и предстает в «Возмездии» образ народа как будущего и, по-видимому, главного участника такого восстания, которое свергнет Вторую империю. А так как «Возмездие» только и призывает к ее свержению, то Гюго предоставляет народу высокую и прекрасную миссию освободителя своей родины.
Это так, но ведь Гюго был современником всего бурного социального движения 1830–1840-х годов, которое должно было заставить его приглядеться к рабочим и их нуждам. Для автора «Клода Гё» уже не были тайной социальные противоречия, борьба труда и капитала, эксплуатация, которой подвергаются рабочие. Но в «Возмездии» этих тем Гюго не касается даже мимоходом. Если народ страдает от ужасающей нищеты, то она истолкована здесь лишь существованием монархии, Второй империи. Таким образом, Гюго призывает народ только и единственно к восстанию против политического гнета Империи во имя свободы, республики и достоинства Франции.
Эта позиция поэта отвечала требованиям буржуазно-демократической революционности на этапе ее возрождавшейся борьбы за республиканский строй, и Гюго, вслед за Беранже, назначал народу роль борца за те общенациональные цели, которые не являлись чуждыми для трудовых масс, но уводили их в сторону от все более определявшихся задач собственной революционной борьбы. Вдобавок Гюго мечтал о воскрешении республики 1848 г. со всеми ее великодушными надеждами, в неосуществимости которых давно уже убедился трудовой народ, но которые продолжали хранить для поэта свое прежнее мечтательное очарование.
В том, что Гюго не захотел «осложнять» образ народа присущими ему социальными требованиями, отразилось то же неверие поэта в путь самостоятельной народной борьбы, которое владело им в июне 1848 г. и которое определит его позицию в дни Парижской Коммуны.
Однако неполнота обрисовки поэтом образа народа не представляет ущерба для «Возмездия». Пусть политическая лирика Гюго 1853 г. оказывалась запоздалым воскрешением национально-патриотической темы и в области идейной отставала от революционной мысли лучших поэтов-рабочих 1848 г. В силу необъятно великого таланта Гюго «Возмездие» стало
