уложил на куртку.
— Вытаскивай на поверхность, Ксанф поможет.
— А ты?
— Через малое время приду.
Арзак повернулся к пролому спиной. Ему было страшно, сердце стучало так сильно, что в ушах поднялся звон. Ноги сделались войлочными, отказываясь повиноваться. Он пересилил постыдную слабость и двинулся в чёрную пасть прохода, мимо мёртвых коней, сброшенных в яму в парадной сбруе, мимо конюхов в ярких кафтанах, с гривнами вокруг шеи. Привалясь к стене, недвижные конюхи сидели, как стражи, у входа в главное помещение. Арзак переступил порог и высоко поднял плошку с ярким язычком пламени. Мрак отступил к бревенчатым стенам.
Стал виден помост. В середине под тростниковым навесом лежали Савлий и Гунда. По правую руку царя высилась груда оружия. Арзак посветил, и светлыми бликами вспыхнуло золото, осуждённое на вечную темноту: мечи, акинаки, гориты, точильные камни, оправленные в пластины, обручи. Плошка с язычком пламени двинулась влево. Засверкали гривны, браслеты, кольца, бронзовые зеркала — всё, что лежало около Гунды. Заставив себя смотреть на лицо, застывшее под высоким венцом со щитками подвесок, Арзак подошёл ближе.
— Благоденствуй в вечной жизни, супруга царя, — произнёс он плохо слушавшимися губами. — Я пришёл вернуть тебе долг, чтобы всё было оплачено. Ты сама придумала уговор, по которому меняла Одатис на три золотых браслета. Я предлагал браслеты маленькому человечку, вызволившему меня из беды, — он отказался. Я хотел отдать их взамен на сонное зелье, но врачеватель не взял. Теперь Одатис со мной, и браслеты по праву принадлежат тебе. Прими своё золото и не мсти нам, оставшимся жить на земле.
Арзак сдёрнул с запястья браслеты с оленями и конями. Громко звеня, они упали в сверкавшую золотую груду.
Как ярко светило солнце! Каким праздничным было синее небо в убранстве из распушённых облаков-перьев!
Арзак подошёл к побратимам и склонился над спящей Одатис. Сон оставался по-прежнему крепким. Поглощавший лепёшки с салом Лохмат не забывал то и дело лизать хозяйку. От прикосновения шершавого языка у Одатис даже ресницы не вздрагивали.
— Утром проснётся, — сказал Арзак. — Филл, пригони из ложбины коней.
— Слушаюсь, предводитель.
— Исправим, что порушили, и в путь.
Засыпать подкоп было легче, чем вырыть. Арзак и Ксанф быстро разделались с этой работой. Сверху для верности набросали камней, чтобы могильные воры не догадались о лазе. Арзак не хотел оказаться сообщником охотников за царским имуществом. К тому времени, когда подкоп был завален, подоспел Филл с четвёркой коней, оставленных у Волчьей пасти. Белоног и Лохмат так обрадовались встрече, что, глядя на их прыжки, Филл сказал:
— Наверное, эти двое однажды на закате выпили чашу братства и с той поры сделались побратимами.
Арзак рассмеялся.
— Звери могут дружить, как люди. Белоног с Лохматом знают друг друга с рождения.
Он развернул персидское платье, которым снабдил его маленький человечек, и надел поверх платья Одатис, на случай нечаянной встречи.
— Если кто и увидит мою невесту, решит, что три скифа везут пленного перса, — сказал Филл, и маленький отряд покинул стойбище Вечности.
Одатис лежала в седле Арзака. Предназначенный ей Олешек скакал пока налегке. Ксанф и Филл ехали каждый на своей лошади. Лохмат бежал следом за Белоногом. Иногда, радуясь воле, он описывал большие круги и оказывался около Тавра.
— Привыкай к хозяину, верный кути Лохмат! — кричал тогда Филл. — В Ольвии будешь жить в моём доме.
Потом наступил вечер. Длинный, полный событиями день подошёл к концу. С заходом солнца разбили привал и, когда все успокоились, Филл, сидевший рядом с Одатис, произнёс:
— Готовь щит, Арзак. Праща раскручена, камень летит.
— Боя не будет, брат, спрашивай, — тихо ответил Арзак.
— Я буду говорить долго.
— Наше время — вся ночь.
— Тогда слушай. У моей матери была сестра. Её все любили. «Боги дали ей красоту и вложили в грудь благородное сердце» — такими словами вспоминают о ней в нашем доме и в доме великого врачевателя Ликамба. Ликамб и сестра моей матери были мужем и женой. Сначала они жили в Пантикапее — городе на другой стороне Понта, потом из-за целебных источников Ликамб решил перебраться в Ольвию. Он выехал первым, но жены не дождался. Буря разбила корабль, на котором она плыла, и все, кто был на корабле, утонули. Море выбросило на берег только обломки мачты. В нашем доме до сих пор вспоминают, как страшно страдал Ликамб.
Одатис спала. Арзак, Ксанф и Филл сидели тесным кружком. Их колени соприкасались, глаза смотрели в глаза.
— Знаешь, почему мы с Ксанфом оказались в степи? — повысив голос, с вызовом задал вопрос Филл.
— Говори.
— Мы отправились в степь, чтобы вернуть Ликамбу его жену. Готовься, Арзак. Камень летит. Вот он: её звали Миррина?
— Да.
— Почему ты скрывал это от нас?
— Она закляла меня молчать. Я плохо выполнил клятву. Красота ваших храмов и статуй вырвала имя, и ты его подобрал.
— Это так. Ты выдал себя на агоре, и я стал прислушиваться к каждому твоему слову. Я понял, что тебе знаком город, хотя ты в Ольвии не был, я услышал, что ты напеваешь песни, которые пела мне мать. Потом я подслушал твой разговор с Ликамбом, хотя добродетельный Ксанф хватал меня за хитон, чтобы удержать от дурного поступка. Скажи, Арзак, скиф из племени царских скифов, ты знал, что Миррина была женой врачевателя?
— Миррина рассказывала о героях и храмах. О себе она говорить не любила. Я не знал, кто был её мужем, но догадался об этом, когда Ликамб говорил со мной в подземелье.
— Догадался и промолчал?
— Я передал бы Миррине каждое слово, сказанное Ликамбом, я сказал бы ей: «Возвращайся», но я не мог нарушить запрет.
— Последний вопрос, Арзак. Почему Миррина так не хотела, чтобы мы узнали о ней? Разве наши два дома не заплатили бы за неё любой самый большой выкуп?
— Дело не в выкупе. Старик и так бы её отпустил.
— Что же её держало?
— Ты сказал, что в памяти близких она осталась красивой. Наверное, она не хотела показать Ликамбу своё изуродованное лицо. Она и здесь прикрывала щёку длинной прядью волос.
— Но ведь он всё равно бы её любил!
Наступило молчание. Сделалось слышно, как ветер перебирает траву. По ногам поползла ночная прохлада.
На небе вспыхнули звёзды. Они зажигались то по одной, то по нескольку вместе и, вспыхнув, роились мерцающими светлячками.
— Смотрите, как ярко светит маленькая звезда над осью Колесницы [14], — сказал Филл, вставая. — Смотрите, — повторил он настойчиво, — маленькая, яркая. Она в стороне от других и посылает
