«Бог вездесущ, говорил Филарет в другой проповеди [310], и наипаче здесь во храме есть имя Его, и очи Его, и сердце Его. Если Бог вездесущ, то и дом Его везде. Долго ли надобно искать того, чего потерять не где? Те, которые стали бы говорить таким образом, через сие самое признались бы, что еще они, как должно не искали жительства в доме Господнем. Иначе не думали бы обладать оным так беспечно».
Проповедник указывал на необходимость прилепляться к св. церкви, в ее храмовом богослужении находить в нем для себя духовное освящение, а не искать его, полагаясь на вездесущие Божие, где бы то ни было, в любом человеческом жилище. Филарет советовал не увлекаться учением мистиков и следовать учению православной церкви. — «Есть многие и благолепные гласы, говорил он [311], поражающие внутренний слух, но не все есть глас Господа Бога, ходяща в раи, — дано было в раи глаголать и змию. Есть многие и светлые виды, встречающиеся духовному оку, но не все есть истинный свет Христов, — и сатана преобразуется в ангела светла. Познай же, куда обращаться должно, чтобы не быть увлечену призраками. Имамы известнейшее пророческое и апостольское слово, дабы внимать ему яко светильнику чистейшего света».
Признавая всю пользу мистического учения в духе православия, Филарет был противником всякого уклонения его от этого направления. Он ясно понимал, что в мистике самый важный вопрос — это отношение ее к церкви и церковным учреждениям. Всякая обособленность могла принести только вред, а не пользу. Точно такого же мнения был и M.М.Сперанский. Он находил, что современный ему мистицизм зашел слишком далеко, вообразил, что открыл какой-то особый путь к истине, наиболее удобный и более чистый, чем тот, который представляет нам церковь со всеми ее установлениями. Сперанский видел в этом заблуждение и гордое и плачевное.
«Лабзина, — писал он [312], — еще при мне подозревали в каких-то сокровенностях, но я думал, и теперь еще думаю, что он сам распустил о себе сии слухи, по свойственному ему самолюбию и чванливости. Как бы то ни было, вообще нельзя не желать, чтобы менее было мистицизма и более приверженности к истинной вере и любви к человекам, ибо в сем одном состоит, по моему мнению, вся тайна нашей религии.
«Как будто, — писал Сперанский П.А.Словцову [313], — отвергнув слова, фигуры, формы и изображения, церковью принятые, мудрецы сии не принуждены были ввести также свои слова, формы и изображения, церковью не принятые; как будто перед Богом метафизическая наша истина всегда словами, т. е. формами и умственными начертаниями, представляется чище и ему угоднее, нежели обряды церковные, и как-будто сей чистейший дух понимает метафизическое наше лепетание и им измеряет наши пред ним достоинства. Установления церковные по истине удовлетворяют всем человеческим положениям. Одна литургия Иоанна Златоустого или Василия Великого может занять на всю жизнь и даже поглотить в себе все размышления самого глубокомысленного испытателя, если только он будет размышлять с надлежащим совести и духа очищением».
Таковы были противники, нападавшие на общее направление тогдашнего мистицизма, а вслед за тем явились лица, горячо осуждавшие направление «Сионского Вестника» и деятельность Лабзина вообще. Его обвиняли в расколе и говорили, что он вводит учение, противное обрядам и установлениям Вселенских Соборов, не соглашается с истинами Символа веры и объявляет себя противником внешней церкви.
«Если бы половина того, что вам сказали о Лабзине, — писал Сперанский [314], — была правда, то он был бы чудовище. Как мало еще просвещения в Петербурге! Из письма вашего я вижу, что там еще ныне верят бытию мартинистов и иллюминатов. Старые бабьи сказки, коими можно пугать только детей.
«Впрочем, писатель, который в течение двадцати лет непрестанно занимается изданием христианских книг, по необходимости должен быть ненавидим и злословим. Для меня сие не новость, а сие злословие именно составляет его достоинство. Люди без религии никак не понимают, как можно ею заниматься постоянно, не быв сумасшедшими или лицемерами»...
Такое лицемерие и любочестие видели в Лабзине его враги — защитники православия. Еще до возобновления «Сионского Вестника» многие порицали его деятельность по переводу книг мистического содержания.
«В прошлом 1815 году, — писал Степан Смирнов императору Александру [315], — на российском языке издана книга под названием «Победная повесть», в коей, под видом изъяснения Апокалипсиса, содержатся оскорбительные хуления христианства, наипаче греческого исповедания. Все древние ереси нагло проповедуются в сей книге, именно: отрицается Божество Иисуса Христа, приписуется ему неведение будущего, христианские храмы называются языческими, святые иконы — идолами, вселенские соборы и учители церкви почитаются преобразователями христианства во язычество. Сверх того, отвергается вечность мучений, магометанство смешивается с христианством, предвозвещаются революции всему христианству, подобные французской; наконец, в противность запрещению Господа, назначается год, именно 1836-й, в который якобы воспоследует второе пришествие Господа».
Перечисляя ряд книг, изданных в 1815 и 1816 годах [316], Смирнов говорил, что все они имеют благовидную наружность, но гибельную внутренность, ведущую к потрясению христианства, престолов и к образованию тайных обществ. стремящихся владычествовать над всем миром.
«Всемилостивейший государь! — писал Смирнов в заключении своего письма, — не попусти в Богоспасаемой России владычествовать завету беззаконников. С верой к Богу исчезнет верность и к гражданским уставам. Хаос смятений и расстройство поглотит тогда народное благо. Появление богоотступных и возмутительных книг пронзает горестью сердца благомыслящих твоих подданных».
Такое обличение оказывалось пока рановременным; реакция еще не наступала. Князь Голицын был в полной силе, разделял и сочувствовал учению мистиков, и по ходатайству его, спустя год после письма Смирнова, стал выходить «Сионский Вестник». Первым явным противником журнала явился известный уже нам ректор Петербургской семинарии, преосвященный Иннокентий (Смирнов). Он написал письмо князю A.Н.Голицыну, в котором говорил: «вы нанесли рану церкви, вы и уврачуйте ее». Князь Голицын отправился к митрополиту Михаилу и, показывая ему письмо, прибавил: «вот что пишет ваш архимандрит». Митрополит призвал к себе Иннокентия, выговаривал ему, но тот отвечал, что действует по убеждению [317]. Михаил приказал, однако же, Иннокентию съездить к князю Голицыну и извиниться, но это мало помогло делу. Партия противников Лабзина росла и, с выходом каждой новой книжки, его все более и более упрекали в проповедовании богоотступного учения. Возможность такого явления в нашей литературе объясняли тем, что не только «Сионский Вестник», но и другиея издания Лабзина, печатались с дозволения гражданской цензуры в частных типографиях, и что, наконец, сам он был светское, а не духовное лицо.
«Страсть блистать вымыслами и остроумием, — говорилось в одном из критических разборов «Сионского Вестника» [318], — часто увлекает писателей светских за границы строгой нравственности и приличия. Ласковыми и красивыми словами, говорит апостол, обольщают сердце простодушных (Римл. 16,18)». Такое обольщение читателей видел и автор рукописи под заглавием: «Беспристрастное мнение о «Сионском Вестнике» 1817 года» [319]. Критик останавливается прежде всего на том, что журнал этот, — учитель христианского смиренномудрия, — как печатающийся вопреки устава с разрешения гражданской цензуры [320], ознаменовал первый шаг свой законопреступлением, ибо «противляяйся власти Божию повелению противляется».
«Сионский Вестник», — сказано далее, — посвящен Господу Иисусу Христу. Посвящение это занимает особый листок, точно в той же фигуре [321], как и обыкновенное посвящение при книгах знатным особам или друзьям. Этот церемониальный вид потому замечателен, что ни одна еще христианская книга не отличалась таким началом. Обыкновенно в церковных книгах начинается просто, в строку, следующими смиренными словами: «Во славу Святыя единосущныя, животворящия и нераздельныя Троицы, Отца и Сына и Св.Духа». Но есть причины думать, что посвящение «Сионского Вестника» не может быть Иисусу Христу жертвою благоприятною, ибо в «Сионском Вестнике» находятся статьи, не имеющие никакого отношения к славе имени Иисуса Христа. Таковы суть монгольские сказки, догматы квакеров, разрушающие христианство, акростих Хвостовой [322] и т. п.
