В. С. Вузик
1. Федотов ГСтихи духовные (Русская народная вера по духовным стихам). М., 1991.
2. Ад // Мифы народов мира: Энциклопедия. Т. 1.М., 1987. С. 36–39.
3. Рай /'Мифы народов мира: Энциклопедия. Т. 2. М., 1988.С. 363–366.
4. Мптрофаи, монах. Загробная жизнь.
5. Семенов О. П. Смерть и душа в поверьях и в рассказах крестьян и мещан Рязанского, Раненбургского и Данковского уезцов Рязанской губернии '/ Живая старина. — Вып. 2. СПб., 1898,
6. Виноградов Г С Смерть и загробная жизнь в воззрениях русского старожилого населения Сибири // Сб тр. проф. и преп. Гос. Иркутского у-та. — Вып. 5. 1923.
7. Одно из изданий: Голубиная книга: Русские народные духовные стихи XI–XIX вв. М., 1991.
8. Никитина С. Е «Стихи духовные» Г. Федотова и русские духовные стихи. — В кн.: Федотов Г. Стихи духовные (Русская народная вера по духовным стихам). М., 1991. С. 137 153.
9. Народная проза // Библиотека русского фольклора. М., 1992.
10. ЛурьеМ Л, Тарабукин А. В. Странствия души по тому свету в русских обмираниях // Живая старина. С. 21–26.
11. Чистяков В А Представление о дороге в загробный мир в русских похоронных причитаниях XIX–XX вв. // Обряды и обрядовый фольклор. М., 1982. С. 114–127.
12. Пигин А. В Каргопольские экспедиции Петрозаводского университета // Живая старина. 1997. № 4. С. 43–45.
РУССКИЕ НАРОДНЫЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ О ЗАГРОБНОЙ ЖИЗНИ НА ОСНОВАНИИ ЗАПЛАЧЕК,
ПРИЧИТАНИЙ, ДУХОВНЫХ СТИХОВ
Один из вопросов, имеющих весьма важное значение для всех и каждого, есть вопрос о загробной жизни. Как бы ни жил человек и в какие условия жизни поставлен ни был, представление о посмертном существовании души с ним неразлучно. Оно преследует его на всех ступенях развития, так что избежать его он не может, с одной стороны, в силу пытливости человеческого духа знать свою будущность и за гробом, а с другой стороны, этого требует и сама душа, для которой нет высшего блага, как благо жизни, и нет чувства естественнее, как желание продолжать эту жизнь и по смерти. Такая потребность души настоятельнее бывает там, где чувствуется цена жизни, святости уз родства и дружбы, любви и привязанности. Если так, то человеку еще с глубокой древности неизбежно было иметь представление о загробной жизни. И действительно, история народов вполне оправдывает это; мы видим, что где существовала хоть какая-нибудь связь семей и поколений, там уже было представление о загробной жизни.
Рассматривая наши русские народные представления о загробной жизни на основании заплачек, причитаний, духовных стихов и т. п., мы тоже убеждаемся, что происхождение их относится к отдаленным временам истории. В них отражаются следы верований разных доисторических эпох относительно духовного бытия, смерти и посмертного существования: в народном сознании, видно, сталкивались и пересекались разные миросозерцания, образовывались целые религиозные наслоения, которые в свою очередь не совсем вытеснены христианским учением. Здесь, таким образом, строго оправдалось то положение, что всякое старое верование, смененное новым, не уничтожается окончательно, а долго живет с последним, пока через взаимный ряд уступок не образует новый организм.
В силу этого народные представления о загробной жизни, при всей своей видимой простоте, представляют затруднения для понимания. В них нелегко узнать, что унаследовано от язычества и что внесено уже христианством, потому что то и другое смешалось, изменив свое первоначальное значение. И вот для того, чтобы глубже вникнуть в содержание народного представления о загробной жизни и изобразить его в возможно систематической связи, нам необходимо обратить внимание сначала на то, как народ вообще смотрит на душу после разлучения ее с телом, т. е. духовно или материально, — затем, в каком виде он ее представляет и где именно отводится ей место, по его воззрению, — и потом уже обрисовать, в чем состоит ее жизнь за гробом и чем обусловливается. Ответив на все это, мы получим цельное народное представление о загробной жизни.
Русские народные представления о загробной жизни, бу; гучи древними по своему происхождению, не характеризуются высшим или, по крайней мере, правильным пониманием. Они стоят на грубо — чувственной материальной почве и отражают в себе младенческое понятие народа: они указывают на тот период времени, когда человек жил под неотразимым влиянием природы и видел в ней живое существо. Мы до сих пор выражаемся: солнце восходит или садится,
буря воет, ветер свистит, гром ударяет, хотя и не думаем при этом, что солнце обладает ногами для ходьбы, что ветер производит свист губами, гром бросает молнии руками. Между тем древний человек соединял с этими названиями самые конкретные понятия обозначенных ими предметов, потому что явления природы он мог понимать только через сближение со своими собственными ощущениями и действиями, а так как эти последние были выражением его воли, то он естественно должен был заключить о бытии другой воли, подобной человеческой, кроющейся в силах природы. Так, для простого неразвитого народа земля, например, не была бездушной; он наделял ее чувствами и волей. К ней обращался во время жатвы, заговариваясь от нечистой силы1, называл ее святой, верил в ее карающую силу2. Народ наш до сих пор называет небо отцом, батюшкой, а землю матушкой, кормилицей'1. Богатыри, поражающие лютых змеев, в ту минуту, когда им грозит опасность быть затопленными кровью чудовища, обращаются к земле с просьбой: «Ой, ты еси мать сыра земля! Расступися на четыре стороны и пожри кровь змеиную» — и она расступается и поглощает в себя потоки крови4. При таких взглядах на природу человек не мог возвыситься далее чувственного, материального, и это можно видеть прежде всего в языке.
Язык, как орган выражения душевной жизни человека, был всегда непременным спутником его мыс — ли, и последняя являлась действительной настолько, насколько говорила о ней ее форма выражения; вследствие этого слово является как зеркало, в котором отражается первоначальное понимание человека. Вникая в коренное значение слов, нельзя не заметить, что человек первоначально понимал свою душу не иначе как в связи с явлениями мира внешнего. Это подтверждается следующими словами: душа, дышать, воз-вздыхать, дух (ветер), дуть, дунуть, духом-быстро, скоро, воз-дух, воз-дыхание, вз-дох В силу этого душа почти на всех славянских наречиях удерживает материальный смысл и преимущественно в тех выражениях, которыми обрисовывается кончина жизни, как например: «человек испускает дух, выпускает, отдает душу, душа выходит, улетает, выскакивает из тела, положить душу, душу брать с белых грудей, у меня душа не на месте» и т. д. Такие выражения были бы невозможны, если бы с понятием души не соединялся материальный образ. Слово понимается каждым согласно с его образом мыслей, а народ, образуя язык, находится в периоде бессознательного обоготворения сил природы: следовательно, весь язык, пройдя этот период, удерживает на себе следы первоначального мышления. Изобразительность в наименовании духовных способностей произошла не от недостатка в словах и не от ограниченности самосознания, но от свежести воззрений на природу и от веры в тайное общение с ней человеческой души.
Первобытному человеку все представлялось чудесным, божественным. Он во всем видел проявление одной живой силы и потому легко отождествлял физические явления с духовными, свойства первых переносил на последние и обратно. Отсюда материальное представление души является у него как бы неизбежным. Оно не ограничивается давностью времени, а, напротив, живо хранится в народном сознании из рода в род и рельефно отражается в разных верованиях, причитаниях, духовных стихах и т. п.
Обращая внимание на народные верования, мы вполне убеждаемся в материальности представления души. В них она изображается как существо, которое может пить, есть, где-нибудь встать, за что-нибудь ухватиться. В северо-западном крае, например, до сих пор приносят на могилы блины, яйца, водку и т. п. и приглашают усопших «хлеба-соли откушать»5; кроме того, в некоторых местах на Руси родственники умирающего, чтобы облегчить ему смертную борьбу или расставание души с телом, снимают над ним потолок или приподнимают матицу, т. е. брус в потолке8; затем, как только умрет, немедленно отворяют окно, на которое иногда ставят чашку с водой и вешают полотенце, чтобы душа, улетая, могла умыться и утереться7. В «Слове о полку Игореве» прямо говорится, что душу можно выронить из тела, как нечто вещественное: «один же изрони жемчужну душу из храбра тела чрез злато ожерелье»8.
В народных причитаниях по умершим материальное представление души получает еще более опреде — ленный характер, чем в языке и верованиях. Тут выделяются уже и образы, под которыми она мыслится. Они хотя не так ясны, но все-таки помогают пониманию дела. Так, разбирая их, мы прежде всего замечаем стихийное представление души: «и душа и дух — ветер»9. Она как будто приносится ветрами и сама в себе есть ветер, повышающий и понижающий человеческую грудь10.
