Чтобы прийти к подобному заключению, предкам нашим достаточно было для всех равно доступного наблюдения: в ту минуту, когда человек умирает, первое, что должно было поражать окружающих его родичей, — это прекращение в нем дыхания; перед ними лежал усопший с теми же телесными органами, как и у живых; у него оставались еще глаза, уши, рот, руки и ноги: но уже исчезло дыхание, а с ним вместе исчезла и жизненная сила, которая управляла этими органами. Отсюда возникло убеждение, что душа, расставаясь с телом, вылетает в открытые уста вместе с последним вздохом умирающего.
Такое представление не только поэтический образ, а действительное представление души в образе ветра или воздуха. Оно подтверждается и народным поверьем, по которому завывание ветра считается плачем- покойников, а разрушительное действие бури на крыши домов считается их недовольством. Русские же поселяне даже утверждают, что вслед за тем, как человек повесится, удушится или утопится, тотчас же начинаются грозы, вихри и непогода, т. е. душа-ветер, исторгнутая из тела через задушение, устремляется в бурном полете в небесные пространства11.
По сохранившемуся до сих пор народному преданию, душа человеческая представляется еще искрой небесного огня, которая сообщает очам блеск, крови жар, а всему телу внутреннюю теплоту; такое свойство первобытный человек, будучи младенчески развит, перенес и на ее душевные движения, так чувству он дает эпитеты горячее, пылкое, теплое; о любви, вражде и злобе выражается, что они возгорелись и погасли12; саму же жизнь человеческую сближает сгорением: «гаснуть — чахнуть — умирать». Отсюда, как следствие, образовались у него приметы, по которым он старался определить как продолжительность, так и счастье или несчастье своей жизни. Приметы эти были следующие: если у жениха или невесты погаснет под венцом свеча, то это предвещает ему или ей скорую смерть; затем, у кого из стоящих под венцом свеча сгорит больше, тот и умрет скорее. В точно таком же направлении младенческий ум человека сделал заключение и о том, что яркое пламя подвенечных свечей сулит счастливое супружество — светлую жизнь, и наоборот, когда свечи эти горят тускло — жизнь новобрачных будет печальная13.
Отождествление души с огнем послужило основанием для древнего человека представлять ее и под образом звезды, потому что последняя, по его воззрению, считалась тоже огнем. Это сближение усматривается в тех метафорах, которые и до сих пор придаются ей простолюдинами: «заря потухает, звезды горят». На этом основании сложилось верование, что рождение каждого человека обусловливается появлением на небе особо принадлежащей ему звезды, а смерть его — падением таковой; вследствие чего простолюдины, увидя падающую звезду, говорят, что кто-нибудь умер14.
Идя далее в своих представлениях о душе, предки наши олицетворяли ее и в образе дыма, к чему их привело, можно думать, непосредственное наблюдение за процессом горения. Они, замечая, что огонь сопровождается дымом, естественно отождествили ее и с дымом. Следы такого верования или представления усматриваются в Софийском временнике, где о смерти Великого князя Василия Ивановича сказано:
«и виде Шигона дух его отшедше, аки дымец мал»15. Дым — тот же воздух, ветер, только может быть познан более чувственно, так как подлежит ощущению внешних чувств зрения и обоняния.
Наблюдая явления природы, первобытный человек не мог не заметить и того обстоятельства, что дым или пар в пространстве принимает вид облака. Это, в свою очередь, дало ему повод представлять душу и в образе облака. Остатки такого представления можно видеть в плачах по умершим, где говорится:
Как душа да с белым телом ликовалася, Быв как облако она да подымалася16.
Облака вообще имеют различное значение в народном сознании. Они считаются даже горами и лесами, например, мать, оплакивая свою крестную дочь, причитывает:
Удалилася моя белая лебедушка За горушки она за высокие,
За облачка она за ходячие,
К красну солнышку девицы во беседушку,
К светлу месяцу она в приберегушку!17
В другом плаче племянницы по двоюродному дяде говорится:
Приукрылся наш желанный, родной дядюшка.
Он за темны леса, за дремучие,
За высокие горы, за толкучие,
За синие моря, да за глубокие,
Вровень он с облачками со ходячими,
Ко луны он наш свет да подвосточной™.
Здесь под выражением «горушки высокие, толкучие, темные леса дремучие» нужно подразумевать облака, которые поэтическая фантазия древнего человека отождествила, на основании сходства впечатлений, с отдаленными горами, сходства столь близкого, по которому непривычный глаз путника нередко принимает их (горы) за облака; оба эти понятия были тождественны19. Справедливость этого подтверждается еще тем обстоятельством, что в приведенных причитаниях речь идет не о солнце, а о душе умершего, которая не может заходить за горы, как вообще представляется, потому что она прямо возносится на небо, «к красну солнышку на приберегу шку»20, где, по древнейшему народному представлению, «царствует вечное лето, цветет вечная зелень, сюда скрывается зимой вся жизнь природы и улетают птицы»21.
Подобного рода представления, очевидно, имеют свою историю; они создаются не вдруг, а постепенно — вместе с поступательным движением народной жизни, медленным усвоением умом и памятью внешних явлений природы. Младенчески неразвитый народ считает истиной все то, что видит его глаз. Вследствие этого вышепоименованные стихийные представления души в образе ветра, огня, звезды, дыма и облака могли сложиться в то время, когда человек жил под неотразимым влиянием природы и в явлениях небесной сферы видел действия и борьбу живых существ. Он догадывался о душе как о силе только по тем проявлениям творческой деятельности, какие замечал в окружающем его воздухе, огне и других вещественных элементах.
Когда же первобытный человек стал различать то, что он видел, от того, что побуждало видимое к действию, словом — различать внутреннее от внешнего, — тогда представление души из области стихийной перешло в область зооморфическую, и в этом направлении он стал представлять ее в образе птиц, бабочки или вообще крылатого насекомого. Основание такого представления, по объяснению г. Афанасьева, таится в отдаленных веках язычества, когда молниям придавался мифический образ червя, гусеницы, а ветрам — птицы; душа человеческая роднилась с теми и другими стихийными явлениями и, расставаясь с телом, могла принимать те же образы, какие давались грозовому пламени и дующим ветрам; к этому воззрению присоединилось еще убеждение, что после кончины человека душа его не умирает, а только начинает новую жизнь, как это он заметил и в животном царстве, где, например: а) раз рожденная гусеница, умирая, вновь воскресает в виде легкокрылой бабочки или другого крылатого насекомого, и б) птица, рождаемая первоначально в форме яйца, потом, как бы нарождаясь вторично, вылупляется из него цыпленком.
В Ярославской губернии под влиянием такого воззрения мотылек называется душечка, а на юге России поселяне, увидев мотылька, летающего около свечки, совершают поминовение о родных: этот мотылек, по их верованию, душа какого-нибудь родственника. В — Малороссии старухи, возвращаясь с кладбища после похорон, садятся на целую ночь караулить душу усопшего и ставят на стол сыту, т. е. мед, разведенный водой; они убеждены, что душа непременно прилетит в образе мухи и станет пить приготовленный для нее напиток. В уездах Мосальском и Жиздренском Смоленской губернии в течение шести недель после чьей-либо смерти стелят на окно белое полотенце, выпуская один его конец на улицу, а на полотенце кладут хлеб и верят, что душа покойника есть та самая птица,
которая станет прилетать к окну и клевать положенный хлеб22. На этом основании у крестьян Курской губернии до сих пор соблюдается обычай кормить птицу в продолжение шести недель после смерти родственника, и с этой целью родственники умершего каждое утро осыпают могилу хлебными зернами23.
В похоронных же надгробных причитаниях представление души в образе птиц есть самое употребительное, вследствие чего родственники умершего по преимуществу обращаются к покойникам с такими словами: «прилизь же ты до мене, мий братику, хоть сизым голубем, хоть ясным соколом, хоть билым либидем»24; или же так:
Появись — приди надежная головушка. Хоть с чиста поля явись ясным соколом, С темных лесов явись сизым голубем, Хоть с глубоких озер серойутушкой2Ъ.
Но более любимое представление души — это представление ее в образе кукушки, плачущей над моги — лой. Простолюдины, оставаясь верными такому воззрению, обращаются к покойнику со словами: «Прилетай же ко мне кукушечкой, прокукуй мне свою волюшку»26. Они до сих нор убеждены, что кукушка может предсказывать им срок их жизни, и потому, увидя ее, обращаются к ней с такими словами: «кукушка, кукушка, сколько мне лет жить?» и по числу ее кукования, полагая каждое за год, заключают, сколько лет осталось до смерти.
