Надо честно сказать: подавляющее большинство сотрудников министерства обороны, занимающихся планированием стратегического взаимодействия, – умные, образованные, целеустремленные люди, понимающие роль гражданского общества в сопротивлении радикализму. Все, с кем я встречался и работал, были глубоко заинтересованы в победе. Их проблемой были советники, с которыми приходилось иметь дело. По моим оценкам, более 90 % экспертов, работающих по контрактам, перед которыми поставили задачу одержать победу в этой войне идей, категорически противились распространению демократии. Армию, советники которой не желают победы, очень легко сокрушить.
В 2005 г. меня пригласили в Вашингтон на конференцию, посвященную изучению проблемы террористов-смертников, организованную командующим CENTCOM генералом Джоном Абизаидом. Около ста лучших экспертов приняли участие в мероприятии, посвященном жизненно важному вопросу. Абизаида интересовала в первую очередь идеологическая платформа, на которой зиждется Istishaad (джихадистское мученичество). Из короткой беседы перед началом конференции я понял, насколько большое значение имеет идеологическая война с точки зрения долгосрочной конфронтации в регионе – в том числе и военной. Я предвкушал серьезную дискуссию на тему развития демократических сил в гражданских обществах в тех регионах, в которых проживают террористы-смертники.
Вместо этого я с удивлением обнаружил, что большинство ученых и консультантов на конференции обсуждают совершенно оторванные от жизни теории о психологии террористов-смертников. Истеблишмент вашингтонских консультантов, зачастую щедро финансируемый правительством, заранее исключил из обсуждения любое начинание в области поддержки демократии как средства защиты от террористов, даже из соображений национальной безопасности. Режимы региона глубоко проникли в «индустрию» по производству идей для американского руководства. Военные стратеги всегда удивлялись, когда им говорили, что диссиденты региона готовы действовать и продвигать в массы идеи плюрализма и прав человека. «Это не то, что мы слышали от эксперта такого-то и профессора такого-то», – так звучал наиболее распространенный ответ.
В конце 2008 г. официальные лица из Пентагона попросили меня организовать панельное заседание в Национальном университете обороны, в котором должны были принять участие мусульмане-диссиденты. Среди участников встречи были бывший исламист Тауфик Хамид, в настоящее время эксперт по вопросам реформирования ислама, проживающий в Вашингтоне, и Омран Салман, руководитель «Арабских реформаторов» – группы авторов, публикующихся в Интернете. Участники, представители различных военных ведомств, имеющих отношение к стратегическому взаимодействию, с трудом смогли поверить, что мусульманские интеллектуалы – противники джихадистов не только существуют, но и дают им серьезную информацию. Когда из аудитории был задан вопрос, почему американские военные и более широкая национальная аудитория никогда не слышали ничего подобного, ответ не заставил себя ждать: «Вы никогда нас не слышали, потому что никогда не приглашали».
В этом и заключается суть дела. Приходилось вести чуть ли не свою войну, убеждая ответственных лиц в Америке и на Западе, что битва за демократию возможна, но только при условии установления контактов с демократами региона. Другой лагерь понял это гораздо раньше. Они смогли занять намного более выгодную позицию, чтобы перекрыть американским организациям путь к диссидентам в регионе.
Зимой 2009 г. меня вместе с тремя другими экспертами по Среднему Востоку пригласили на ланч с Дэвидом Петреусом и несколькими его помощниками, чтобы обсудить, как можно повлиять на Иран и Сирию, чтобы эти страны умерили свой радикализм. В ходе беседы оказалось, что я единственный, кто выступает за установление стратегических контактов с диссидентами и реформаторами обеих стран. Мне показалось, что новый командующий CENTCOM, который сам является профессором политических наук, услышал мои слова. Но трое других ученых упорно выступали за диалог с Дамаском и Тегераном – в полном соответствии с заявленным президентом Обамой «новым направлением», к тому времени уже озвученным в ходе президентской кампании и подтвержденным позднее в обращении к мусульманскому миру, сделанном в июне того же года в Каире. Я рекомендовал устанавливать контакты с реформаторами Среднего Востока в целом и с сирийскими и иранскими оппозиционерами в особенности, потому что, как я убеждал генерала Петреуса, их день все равно придет, и мы должны быть готовы встретить их посередине пути. Я доказывал, что взаимодействие с реформаторами может избавить нас от будущих военных конфронтаций на Среднем Востоке.
В тот момент мне показалось, что Верховный главнокомандующий американскими силами на Среднем Востоке воспринял мои идеи, поскольку попросил развить их поподробнее. Однако из-за грубой риторики другой стороны, воспользовавшейся «перезагрузкой» президентской политики, продолжения не последовало. Любопытно, но всего через несколько месяцев в Тегеране и других иранских городах состоялись массовые демонстрации; миллионы людей вышли на улицы. Если бы США и международное сообщество были готовы вступить в контакт с иранскими реформаторами, эта страна уже была бы на пути к свободе.
Из десятилетних дискуссий с представителями военных кругов я сделал один общий вывод: эксперты, нанятые министерством обороны, которые должны были давать советы, как вести себя с гражданскими обществами в регионе, погубили продемократический вариант. Вооруженные силы США имели возможность наладить взаимодействие с теми сегментами гражданских обществ, которые были готовы проводить демократические изменения при поддержке Америки и ее союзников. Для «братства против демократии» было критически важным сделать так, чтобы пропагандистские проекты министерства обороны США провалились.
Глава 5
Свобода и ее противники
Правящие силы на Ближнем и Среднем Востоке оказали неистовое сопротивление кампании по продвижению демократии, которую администрация США начала проводить после событий 11 сентября 2001 г. Эта невероятно трудная борьба, которую не всегда осознавала и замечала общественность, разворачивалась в международной дипломатии и предусматривала привлечение диссидентов и СМИ.
Продемократическая дипломатия
До 11 сентября у США не было серьезной стратегии противостояния радикалам на Ближнем Востоке или их пособникам в Америке. Кроме того, американская внешняя политика не сосредотачивалась на продвижении свободы и демократии в регионе. Во время моих многочисленных встреч в конгрессе, Государственном департаменте, на брифингах для конгрессменов, сотрудников внешнеполитического ведомства в 1990-х гг. я был потрясен тем, какая непроницаемая стена была возведена вокруг проблем прав человека в арабском и исламском мире. Несмотря на некоторые шаги, предпринятые законодателями, в том числе проведение слушаний и принятие законов о религиозных преследованиях в регионе, к стратегическим переменам США не стремились.
Весной 1997 г. по предложению сената США администрация Клинтона развернула «проактивную» политику. На состоявшихся 1 мая 1997 г. беспрецедентных слушаниях в подкомиссии по Ближнему Востоку и Южной Азии комиссии Сената по международным отношениям из пяти человек, в том числе член палаты представителей Франк Вульф (республиканец от штата Виргиния), Бат Еор, Нина Ши и я, высказали свое мнение по проблеме религиозных преследований на Ближнем Востоке. Конгрессмен Вульф, которого я консультировал по ходу разработки закона «О международной свободе вероисповеданий», на слушаниях отстаивал мнение, что кардинальное изменение политики США в отношении угнетенных меньшинств и преследуемых групп населения будет иметь значительное влияние на мировое сообщество. Стивен Дж. Коффи, первый заместитель помощника госсекретаря в Бюро демократии, прав человека и труда Государственного департамента США был пятым, кто выступал перед подкомиссией. Коффи сделал решительное заявление о политике США: «В феврале мы созвали первое заседание совещательного комитета при Государственном секретаре по свободе вероисповеданий за рубежом. В новый комитет входят двадцать известных религиозных лидеров, активистов и мыслителей Америки, которые помогут нам сформировать новые политические директивы в области свободы вероисповеданий»1. Я понял, что это исторический момент, Америка наконец готова оказаться на высоте положения.
Заявление Коффи, казалось, означало, что США будут вести политику, которой не было раньше. И действительно, многие десятилетия Вашингтон безучастно взирал на угнетение меньшинств в целом и на религиозные преследования в частности: на геноцид в Биафре и на юге Судана, преследования коптов, ассирийцев и бахаистов. Я наблюдал это равнодушие, еще когда жил на Ближнем Востоке, задолго до своей эмиграции. Почти десятилетие спустя после развала СССР и многих лет давления, которое оказывал конгресс, администрация Клинтона стала проявлять хоть какие-то признаки заинтересованности положением религиозных меньшинств. Я же чувствовал, что бюрократы теряют время. Преграды, которые возводила «длинная рука» нефтяных режимов в правительстве США, были непреодолимы. Успехи, о которых заявлял Госдепартамент (такие, как открытие новых ведомств и запуск новых программ), на самом деле не слишком помогли в противостоянии деспотам, режимам и сторонникам джихада. Заявление о том, что все будет прекрасно, как только разрешится арабо-израильской конфликт, все еще было главным в политической риторике американской дипломатии.
