Во времена правления Анны Иоанновны и Елизаветы Петровны при дворе процветал иноземный театр. К эпохе «дворцовых переворотов» вполне применим афоризм, согласно которому «придворная жизнь была сплошным воплощением театра, а театр был сплошным воплощением придворного этикета». При Анне Иоанновне тон развлечениям задавали обер–гофмаршал Левенвольде, саксонский посланник Линар, которому покровительствовал сам Бирон. Первый был поклонником итальянских актрис, второй выписал одну из лучших немецких трупп Каролины Нейбер. После падения Бирона немецких актеров выпроводили из страны, не выплатив им положенного жалованья — таковы тогда были нравы.
Вступившая на престол императрица Елизавета старалась ни чем не уступать версальскому двору, при ней ставили спектакли французская, итальянская и прибывшая новая немецкая труппы. В декабре 1750 года она подписала указ, разрешавший «обывателям», кои «похотят для увеселения честные компании и вечеринки с пристойною музыкою или… русские комедии иметь, в том позволение им давать и воспрещения не чинить, токмо с таким подтверждением, чтоб при тех вечеринках никаких непорядков и противных указом поступок, и шуму, и драк не происходило, а на русских комедиях в чернеческое и протчее касающееся до духовных персон платье не наряжались и по улицам в таком же и в протчем приличном к комедиям ни в каком, нарядясь, не ходили и не ездили» (140, 15). Благодаря этому указу в Петербурге впервые на Руси появится профессиональная труппа.
Внесет в это дело свою долю и Сухопутный кадетский шляхетский корпус, готовивший высших офицеров и чиновников для государственной службы. Кадеты приобщались к европейской культуре — занимались литературой, изучали иностранные языки, обучались правилам светского этикета, танцам, фехтованию и активно участвовали в представлениях иностранных трупп в придворном театре. В корпусе обучался и Сумароков, который участвовал в созданной кадетами драматической труппе, поставившей на придворной сцене в 1750 году его первые трагедии «Хорев» и «Гамлет». Его вскоре нарекут «российским Расином», и он станет первым прославленным драматургом учрежденного Российского драматического театра.
Выше уже отмечалось, что вступление на престол Елизаветы ознаменовалось окончанием господства немецкого владычества и грубых немецких нравов, им на смену пришли французские вкусы, моды, одежда и манеры. «В числе этих французских мод и развлечений, — пишет В. Ключевский, — и театр стал тогда серьезным житейским делом, страсть к спектаклям усиливается и при дворе и в высшем обществе. Усиленный спрос на драматические развлечения вызвал с французским и немецким театром и театр русский, который /тогда впервые завелся в Петербурге. Припомните, что то было время первых русских драматургов и артистов, время Сумарокова и Дмитриевского. Вслед за столичным стали появляться и русские театры по провинциям» (121 т. V, 149).
Сумароков находился и у истоков русской комедии, чья популярность основывалась на традициях смеховой культуры с ее сатирой. Не случайно, он в своей «Епистоле о стихотворстве» пишет о том, что главная задача комедии — осмеять обличаемый на сцене порок: «Свойство комедии издевкой править нрав»:
«Смешить и пользовать прямой ее устав.
Представь бездушного подъячего в приказе,
Судью, что не поймет, что писано в указе,
Представь мне щеголя, кто тем вздымает нос,
Что целый мыслит век о красоте волос.<…>
Представь латынщика на диспуте его,
Который не соврет без ерго ничего…» (261, 20).
В своих комедиях Сумароков бичует педантизм, хвастовство, преклонение перед французской модой, кокетство, скупость; лицемерие и злоязычие. Подлинным создателем русской самобытной комедии является Д. Фонвизин; его комедия представляла собою комически заостренное исследование нравов общества. Фонвизинская пьеса «Бригадир» открыла зрителю нравы русского поместного дворянства в качестве объекта комедийной сатиры. Оригинальная же русская стихотворная комедия создана М. Херасковым, где «от противного» доказывается наличие пороков:
«Что кривды нет в судах, божатся в том судьи,
Что будто грабят всех — так, может быть, то ложно.
Не лицемерствуют они, живут набожно,
Отцы своих детей умеют воспитать,
И люди взрослые не знают, что мотать.
Законники у нас ни в чем не лицемерны;
Как Еве был Адам, женам мужья так верны» (259, 15).
В целом, русская комедия вскрывала и в художественной форме показывала порочные нравы XVIII столетия, хотя Екатерина II считала необходимым заменить сатиру на общественные пороки критикой слабостей, присущих всем людям.
Вполне естественно, что театр выполнял свою воспитательную функцию — в екатерининский век актеры и театр привлекали внимание общества. Тогда существовали записные театралы из всех слоев общества, первая постановка какой–нибудь трагедии, комедии или оперы вызывала общий интерес и порождала всюду споры и обсуждения. «Театр времен Екатерины, — пишет М. Пыляев, — можно было назвать отражением тогдашнего утонченного тона, источником. изящества, стиля и т. д. Театры, как и актеры, в то время были мастера при случае сложить мадригал и расшаркаться по всем правилам салона. На сцене как ни была пламенна любовь Федры, Андромахи или Роксаны, но оне всегда умели сохранить в обращении приемы придворных» (220, 374). Старые театральные рецензенты тоже были учтивыми и вежливыми, непременно в печатных отзывах перед именами артистов ставили ласкательные эпитеты типа славный, незабвенный, единственный, а кое–кого воспевали и виршами, например, «Вальберхова Дидона достойна трона».
И в начале XIX века, по воспоминаниям С. Жихарева, «театральные дела как на самой сцене, так и за кулисами трактовались с некоторою важностью… тогда всякая порядочная актриса и даже порядочный актер имели свой круг приверженцев и своих недоброжелателей; между ними происходили столкновения в мнениях, порождавшие множество случаев и сцен… Словом, для театра и театралов было Золотое время» (89, 18). Действительно, театр как мир лицедейства в своем существовании слагается из актеров, публики и репертуара и это определяет различия театральных эпох и мест, например, театральная жизнь Петербурга и Москвы в императорской России со своими нравами различалась довольно основательно.
В. Белинский в статье «Александрийский театр» показывает, что именно Александрийский театр есть «норов» Петербурга: «Но кто хочет узнать внутренний Петербург, не одни его дома, но и тех, кто в них, познакомиться с его бытом, тот непременно должен долго и постоянно посещать Александрийский театр преимущественно перед всеми другими театрами Петербурга» (293, 160). Выстроенный в 1832 году выдающимся архитектором К. Росси и названный в честь жены Николая I, Александрийский театр отличался от Михайловского театра, где спектакли шли на французском языке, и Большого, в котором по преимуществу исполнялись оперы и балеты, разнообразным репертуаром оригинальных и переводных пьес — от трагедий и драм до народных водевилей. В его труппе участвовали выдающиеся и популярные актеры: В. А.Каратыгин, А. Е.Мартынов, Е. Я.Сосницкая и др.
Публика же в нем была массовой, складывалась из представителей недворянских сословий. «В состав ее, — писал Н. Некрасов в 1845 году, — входило так много разнородных элементов разноплеменного петербургского народонаселения, что подвести ее под общий уровень, уловить в ней общий определенный характер едва ли было возможно. Представьте себе толпу юношей, только что выпущенных из школы… Потом представьте себе доброго, смиренномудрого и довольного собою чиновника, вечно занятого службой… Потом представьте себе купеческое семейство… Сидельцы — большие охотники до драматической крови… Наконец… обратите внимание на раек, набитый сверху донизу… Боже милостивый! какое изумительное разнообразие, какая пестрая смесь! Воротник сторожа, борода безграмотного каменщика, красный нос дворового человека, зеленые глаза вашей кухарки, небритый подбородок выгнанного со службы подъячего…» (178 т. V, 426–429). И эта–то публика не любила пьесы Гоголя, тогда как для московской публики комедии Гоголя — верх совершенства, ибо в Москве люди разных сословий живут потому, что в ней весело жить.
Петербургский русский театр — это представитель европейского классицизма, который передавался от Дмитриевского через Яковлева и Семенову до Каратыгина. «Это классическое время было блестящею эпохою русского театра в Петербурге, — пишет Белинский, — тогда в нем принимали участие и высшая публика столицы, и замечательнейшие литераторы того времени» (293, 165). На него трудились сначала Сумароков, Княжнин, Фонвизин, а потом Озеров, Жандр, Гнедич и другие. Пушкин еще помнит пышный закат классического величия русского петербургского театра: