победы на голосовании одни и те же методы: предоставляли блага друзьям и использовали силу по отношению к еще не определившимся избирателям или противникам. Различие между либералами и консерваторами, таким образом, во многом носило характер противоборства двух клиентелистских групп, которые соревновались за различные блага или за то, чтобы подобрать крошки со стола власти.
В то же время политика не сводилась к личным интересам, так как политической элите империи нужно было работать по таким значительным вопросам, как государственное устройство, публичные свободы, представительство, рабство. Разделялись ли мнения по этому вопросу согласно партийному признаку и если да, то что это означало? Оставим сейчас в стороне вопрос о рабстве, так как он требует специального рассмотрения, и обратимся к другим перечисленным проблемам.
Вопрос о централизации или децентрализации власти разделял консерваторов и либералов. При этом на практике это разделение было значимым в 1830-е гг., когда оба политических течения еще не стали партиями. Политика «возвращения» и провозглашение совершеннолетия Педру II, проводившиеся самими либералами, означали победу централизаторской модели. В дальнейшем к ней присоединились обе партии, хотя либералы продолжали вполголоса защищать децентрализацию.
Защита свобод и более широкого политического представительства граждан были лозунгами либеральной партии. По этим вопросам позиция партии менялась. Только с 1860-х гг. эти вопросы обрели значимость, одновременно с вновь озвученными предложениями децентрализации. У так называемой новой либеральной партии, возникшей в 1870 г. при поддержке известных консервативных политиков Набуко де Араужо и Закариаса де Гоиша, в программе значились прямые выборы в крупных городах, ограничение срока мандата сенаторов, уменьшение полномочий Государственного совета, гарантия свободы совести, образования, торговли и производства, а также постепенная отмена рабства.
Если между двумя партиями и существовала определенная разница в идеологии, рассмотрим, с чем это связано. Историк Жозе Мурилу де Карвалью, проанализировав состав имперских кабинетов, пришел к некоторым важным выводам. По его мнению, в 1840-е и в особенности в 1850-е гг. консервативная партия представляла собой коалицию землевладельцев и правительственных чиновников, к которым примыкал слой крупных коммерсантов, озабоченных волнениями в городах. Либеральная же партия объединяла преимущественно землевладельцев и лиц свободных профессий.
Важное различие коренилось в региональной базе обеих партий. Консерваторы получали свое основное влияние и силу из таких провинций, как Баия и Пернамбуку, а либералы превосходили их в Сан-Паулу, Минас-Жерайс и Риу-Гранди-ду-Сул. Ядром централизаторской политики, которую отстаивали консерваторы, был союз между чиновниками (в особенности судейскими) и крупными землевладельцами Рио-де-Жанейро.
Идея устойчивой и сплоченной империи, исходившая от правительственных сановников, разделялась землевладельцами провинции Рио-де-Жанейро, тесно связанными с делами двора как географически, так и благодаря деловым связям. Землевладельцы Баии и Пернамбуку, принадлежавшие к консервативной партии, уже знали по своему прошлому и нынешнему опыту, что такое борьба за автономию провинции, связанная с народными движениями. Это могло быть их основным мотивом для поддержки идеи центрального правительства, облеченного значительной властью.
В свою очередь, поначалу либеральные предложения о децентрализации исходили из таких областей, как Сан-Паулу и Риу-Гранди-ду-Сул, где у правящих классов была традиция автономии. В случае с провинцией Минас-Жерайс либерализм исповедовался как землевладельцами, так и населением тех старых городов, которые были обязаны своим появлением горнорудной промышленности.
С другой стороны, обращение к теме большего политического представительства и упор на роль общественного мнения были связаны с присутствием в рядах либеральной партии лиц свободных профессий из городов, Подобное присутствие стало значимым лишь с 1860-х гг., когда стали развиваться города и увеличилось число лиц с высшим образованием.
Отметим, наконец, что на рубеже 1870-х гг. в особенности в Сан-Паулу в ходе социально-экономических изменений возникла прослойка производителей кофе, которые со всей последовательноcтью приняли к исполнению один из лозунгов децентрализации — выступление в защиту автономии своей провинции. Одновременно с этим среди таких различных социальных групп, как подобная новая кофейная буржуазия и городской средний класс, возникло новое убеждение: неверие в то, что реформы по децентрализации или увеличение политического представительства могут происходить в рамках монархии. Так зарождалось республиканское движение.
* * *
Почему же Бразилия не раскололась на части, а сохранила территориальное единство, унаследованное со времен колонии? Восстания в провинциях и сомнения относительно формы организации центральной власти показывают, что целостность страны вовсе не была гарантирована после провозглашения независимости. Сохранение территориального единства стало результатом разрешения конфликтов как силой, так и ловкостью, а также следствием проводившейся правящими кругами политики, нацеленной на создание централизованного государства. В любом случае, несомненно то, что в этом процессе возможность отделения провинций всегда была менее вероятной, чем поддержание единства.
В бразильской историографии существуют достаточно противоречивые мнения на этот счет; высказываются конфликтующие между собой точки зрения, где упор делается на разных элементах — от социокультурных явлений до природы элит. Но представить себе некий комплексный ответ, учитывающий все подобные объяснения, все же возможно. В структурном плане основой такого объяснения станет указание на систему рабовладения. Стремление сохранить рабовладение побудило наиболее значимые провинции отвергнуть возможность отделения от империи, так как это безмерно ослабило бы их в условиях международного давления в пользу отмены рабства (возглавляла и направляла этот нажим Англия). В то же время Англия поощряла сохранение территориального единства страны, которая представляла собой ее самый обширный латиноамериканский рынок и являлась относительно стабильной монархией, окруженной бурлящими и неспокойными республиками.
В свою очередь, формирование однородной элиты, получившей образование сначала на факультете права университета Коимбры, а затем на факультетах учебных заведений Олинды-Ресифе и Сан-Паулу, воспитанной в духе иерархии и консерватизма, способствовало осуществлению такой политики, целью которой было создание централизованной империи. Перемещение этой элиты по стране, занятие ею административных постов в различных провинциях способствовало включению ее в аппарат центральной власти и ослаблению влияния, которое на нее могли оказывать различные региональные интересы.
2.3. Социально-экономическая структура и рабство
Значительным новшеством бразильской экономики в первые десятилетия XIX в. стало возникновение производства кофе на экспорт. Внедрение кофейного дерева в Бразилии связано с именем Франсишку де Мелу Пальеты: в 1727 г. он привез первые семена этого растения в провинцию Пара. Поначалу его использовали для внутреннего потребления; на рубеже 1760-х гг. кофе добрался до Рио-де-Жанейро, где его возделывали на маленьких участках в садах в окрестностях столицы.
При этом необходимые условия для первого значительного распространения производства кофе в рыночных масштабах сложились в обширной долине реки Параиба, пересекающей часть провинций Рио-де-Жанейро и Сан-Паулу. Эта местность была известна; ее пересекали дороги и пути, которые со времен горнопромышленного бума вели в Минас-Жерайс; здесь наличествовали незанятые земли и благоприятный климат. Кроме того, близость порта Рио-де-Жанейро (несмотря на сложности с транспортом) облегчала
