из Рио-де-Жанейро, Жоакима де Соузы Бревеша, возглавившего либеральное восстание 1842 г., канула в прошлое. В середине XIX в. империя добилась поддержки со стороны крупных коммерсантов и землевладельцев, среди которых выделялись «кофейные бароны» из провинции Рио-де-Жанейро. Это утверждение, впрочем, не нужно понимать как заявление о том, что данные социальные классы «присвоили» себе государство. Между государством и господствующими классами существовали разногласия. На это указывает, в числе прочего, тот факт, что президентов провинций избирали не из среды местных элит. Это предотвращало безусловное сращивание назначаемого главы провинции с местными интересами. С помощью такого приема центральное правительство могло действовать независимо в каждой провинции и проводить там свою политику.
Император и чиновничество империи отвечали основным интересам господствующих классов, поддерживая общий порядок в стране, постепенно решая проблему рабства и т. д. Но действуя в этом направлении, император и его сановники порой противоречили установкам собственной социальной базы. Примером тому может стать принятие «закона о свободном чреве» [68]: император предложил его, несмотря на практически общую оппозицию плантаторов. Согласно представлению упоминавшегося выше историка Жозе Мурилу де Карвалью, советники императора воспринимали империю как гелиоцентричесую систему, главным в которой было солнце (государство), вокруг которого вращались крупные планеты (консервативно настроенные классы), а в отдалении — мириады звезд (основная масса народа).
Бразилия — это кофе, а кофе является черным. Данная фраза, которая нередко звучала в правящих кругах первой половины XIX в., верна лишь отчасти. Бразилия не сводилась исключительно к кофе, как раньше не сводилась и к сахару. Кроме того, в дальнейшем развитие производства кофе будет происходить без использования рабского труда. Однако несомненно, что в рассматриваемый период значительная доля увеличения работорговли приходилась на нужды кофейного производства.
После обретения независимости бразильское правительство находилось в сложном положении. За исключением нескольких отдельных голосов не только крупные землевладельцы и работорговцы, но и все свободное население было уверено, что отмена работорговли в краткосрочной перспективе приведет к коллапсу в обществе. При этом Англия, от которой зависела Бразилия, осуществляла все более жесткий нажим в противоположном направлении. Раздоры и соглашения Англии и Бразилии по этом вопросу показали, что, несмотря на зависимость Бразилии, не все могло немедленно решаться в соответствии с английскими интересами.
В десятилетие, когда была провозглашена независимость, работорговля увеличилась (в сравнении с предшествующим периодом). Согласно официальной статистике, среднегодовое количество ввезенных рабов составляло в 1811–1820 гг. 32 700 человек, а в 1821–1830 гг. — 43 100 человек.
Концентрация ввозимых в страну рабов через порты южных регионов (в особенности через Рио-де-Жанейро) многократно увеличилась. Эти порты принимали 53 % от общего количества ввозимых рабов в 1811–1820 гг. и 69 % — в 1821–1830 гг. Большинство рабов отправляли в дальнейшем на плантации долины Параибы; многие из них оседали в Рио-де-Жанейро. Именно импорт новых рабов, а не перемещение рабов из Минас-Жерайса, как полагали некоторое время назад, служил основным источником притока новых невольников в этой фазе кофейного производства.
В 1826 г. Англия буквально вырвала у Бразилии договор, по которому через три года после ратификации ввоз в Бразилию рабов из любого региона мира должен был быть объявлен вне закона. Англия оставляла за собой право досматривать в открытом море корабли, заподозренные в незаконной перевозке невольников. Договор вошел в силу в марте 1827 г., и эта мера должна была начать действовать с марта 1830 г. Закон от 7 ноября 1831 г. предусматривал выполнение положений договора, вводя суровое наказание для работорговцев и объявляя свободными всех рабов, которых ввезут в Бразилию после этой даты. Закон был принят в период временного спада в притоке рабов. В дальнейшем этот приток вновь стал расти, а нормы закона так и не стали применяться на практике.
Работорговцы пока еще не вызывали отрицательных эмоций у правящих классов, к тому же они воспользовались мерами по децентрализации, которые были приняты в период Регентства. Суды присяжных на местах, которые контролировались крупными землевладельцами, оправдывали тех немногих работорговцев, которые шли под суд. Закон 1831 г. был воспринят как мера «для того чтобы англичане посмотрели и успокоились» («para inglêsver»). В дальнейшем это выражение (ныне вышедшее из моды) стало нарицательным для обозначения какой-либо меры, принимаемой для видимости и для отвода глаз, а не для реального воплощения.
Причины, по которым правящие классы так цеплялись за подневольный труд, различны. Отметим среди них тот факт, что подлинной альтернативы труду рабов на крупных плантациях не существовало, и что всеобщих восстаний рабов не было. Частичным исключением здесь были город Салвадор и окружающая его местность (Recôncavo). С начала XIX в. восстания рабов стали там постоянным явлением и превратились в часть повседневной жизни региона. Однако отсутствие рабов, родившихся в Бразилии, среди участников различных движений показывает их ограниченный характер. Наиболее значительное восстание произошло в 1835 г., когда в Салвадоре взбунтовались сотни африканских негров — как рабов, так и вольноотпущенников, исповедовавших ислам. Негров-мусульман называли «малё»; отсюда происходит название всего восстания. Его жестоко подавили, при этом погибло около семидесяти восставших. На участников (более пятисот человек) обрушилась расправа — от смертных приговоров (правда, немногочисленных) до заключения под стражу, порки и высылки из страны.
Положение Баии было исключительным, но даже там после 1835 г. не произошло других крупных восстаний. В Рио-де-Жанейро, где доля рабов составляла 40 % всего населения, не случалось ничего подобного. Этому способствовали такие факторы, как гонения, надежда получить свободу, разногласия между рабами, находившимися в лучшем и в худшем положении, между невольниками и вольноотпущенниками, между родившимися в Бразилии и африканцами.
Видя инертность бразильского правительства, Англия не опустила рук. Многие суда, перевозившие невольников, были задержаны. В 1846 г. договор, дававший Англии право досмотра кораблей, должен был закончиться, и Бразилия не была расположена его продлевать. Перед лицом этого факта английский парламент одобрил акт, ставший известным в Бразилии как «билль Абердина», по имени лорда Абердина, министра иностранных дел в британском правительстве. По данному биллю английский военно-морской флот получил право поступать с кораблями работорговцев как с пиратскими судами, т. е. захватывать их и передавать нарушителей английским трибуналам. В Бразилии билль Абердина послужил мишенью для националистических по своему содержанию нападок. Даже в Англии многие возвысили голос против того, что страна присвоила себе роль «мирового хранителя морали».
В сентябре 1848 г. к власти в Бразилии пришел консервативный кабинет под председательством маркиза Монте-Алегре (с октября 1849 г.). Правительство представляло собой союз сановников, магистратов и крупных землевладельцев, в особенности кофейных плантаторов провинции Рио-де-Жанейро. Министром юстиции был назначен Эусебиу де Кейрош. Он был сыном лузо-ангольского судьи, родился в Анголе и женился на девушке из семьи, связанной с городским предпринимательством в Рио-де-Жанейро. Из министерства юстиции в парламент был направлен законопроект о более эффективных мерах
