- Что, смирен теперь наш князь? Ты теперь молчишь барин, а? А не хочешь ли мы тебе девочку хорошенькую достанем?
"Вот опростоволосился! - думал полковник, жуя отвратительную простыню,- того и гляди зарежут! боже! хоть бы в живых оставили!.."
- Какой ему черт теперь, молчит! - свирепо сказал Левенчук, сплюнул в сторону,- да пора уж, чего ты там возишься?.. Пора отсюда вон...
- Ну, стой же еще малость... Надо и о твоем, голубчик, добре подумать.
Левенчук вздохнул и сел:
- Да, пора бы! Жил ты тут сколько времени, хоть бы догадался освободить ее!
- Уж я тебе обещался, только молчи! не знал, где ты. Да и что ей сталось! В холе жила, я с нею в карточки баловался... А я у тебя в долгу помнишь, за порцию?..
Милороденко поднялся наверх по лестнице. Полковник слышал, как там на мезонине произошла возня. Кто-то не своим голосом взвизгнул, тяжело рухнулся и покатился вниз по ступеням. Опять все затихло. "Домаха отплачивается, бедняга!" - подумал полковник.
Та же потайная дверь в шкафе отворилась в кабинет. Показалась опять голова Милороденко.
- Теперь, Харько, бросай его; иди сюда! Ну, скорее, светает!..
Левенчук ступил в соседнюю комнату.
Там впотьмах стояла, спустя голову, судорожно рыдавшая Оксана.
- Ну-ну, барышня, перестаньте, целуйтесь да идите скорее! Пора; ой, ей-же-ей, пора! Поймают, тогда всё пропало. Теперь уж и у тебя, Хоринька, хвост навеки замаран.
Он толкнул одурелого от встречи с Оксаной Левенчука. Левенчук вывел Оксану. Внизу лестницы стонала Домаха.
- Ты, Оксана, молись богу,- шептал Левенчук,- а я тебя прощаю - не ты виновата...
- Барин, а барин! Слушай! - сказал Милороденко, входя в кабинет,- я тебе сослужил службу; надо же было и посчитаться. Задавить тебя, повесить, зарезать - все одно, что плюнуть. Мы тебя так кидаем, живи, только не дерись больше с людьми православными! Тронешь кого пальцем - аминь тебе, помни! Где ни буду, явлюсь хоть с того света! Да постой, полежи еще маленько; встанешь раньше сроку, пока сам я тебе крикну,- убью; пришлю Левенчука; он раз по тебе дал промах, теперь уж не промахнется. Прощай! живи - и нам на твое счастье пожить хочется.
Милороденко вынул все ключи, запер обе кабинетные двери снаружи, связал еще покрепче Домаху под лестницей собственным ее же фартуком, вскочил на крыльцо и запер дом на ключ со двора. Уже заметно светало. Оксана сидела в фаэтоне. Левенчук, склоня голову к ручке экипажа, стоял возле. Они грустно шептались...
- Ну, пташки мои, готовы? освободить ее для тебя, сердце Хоринька, всегда было нетрудно; да куда бы она делась без тебя? А ты вот что подумай: я тебя не обидел... я берег ее... Это за водку, помнишь?
Еще раз подбежал Милороденко к погребу, постучал, погрозился, велел всем снова дожидаться и молчать, пока и их он позовет, тихо отпер ворота, вывел четверню за ограду, воротился назад, запер ворота изнутри, перелез через ограду по лестнице, вынесши предварительно из каретника Левенчуку кучерской армяк, одел его, посадил на козлы, а сам сел в полковницком отставном военном пальто и в фуражке с кокардой в фаэтон к Оксане. Лошади тронули, выехали шажком за клуню, за косогор. Левенчук стал по ним бить, что было мочи; они подхватили вскачь и унеслись скоро из вида. Может быть, никогда еще их быстрый бег не приносил на земле столько счастья. Оксана плакала, колотясь головой о стенки фаэтона.
Долго ждал связанный полковник со всеми своими домочадцами условленного знака освобождения. Уж совсем рассвело, солнце взошло. Батрацкие хаты задымились. "Что за чудеса!" - думали батраки, ничего не знавшие о заключении вчерашней истории и видя, что из полковницкого двора никто не показывается: ни кучер не ведет лошадей на водопой, ни приказчик не идет звонить к конторскому столбу. Сошлись работники к ограде; ворота заперты изнутри. Постучались, стали кричать; никто не отзывается. Крики их были слышны в погребу; но перевязанные там не могли ни крикнуть, ни двинуться, да и заперты были тоже на ключ. Опомнилась прежде других и нашла средство действовать старая Домаха. Она разорвала ветхий фартук, опутавший ей руки и ноги, тихо обошла комнаты, постояла, хныча, у дверей кабинета, тщетно силилась их отпереть, пробовала выйти на крыльцо - и там двери снаружи были заперты. Она взошла, охая, наверх, увидела народ за воротами, сначала и его приняла за разбойников, потом узнала кое-кого из своих и решилась подать ответ в форточку двери над балконом.
- Что, бабушка, там у вас такое? - пугливо спрашивали голоса из-за ограды.
- А у вас, братцы, что? Ох, напугали, окаянные! Несчастье стряслось!
- Ворота заперты, и никого не видно со двора...
- И тут двери кругом заперты...
- Ды ты, тетка, отбей чем-нибудь!
- Чем же отбить?
- А где барин?
- Не знаю. Тут чедеса были, да и только...
- Ты дверь выставь на балкон, замок дверной отопри, а замазка и так отскочит...
Домаха успешно выставила дверь на балкон.
- Простыни свяжи, бабушка, да и опустись наземь! - суетливо кричали голоса из-за ограды.
Домаха явилась с простынями, осмотрелась, что разбойников нет, и наскоро передала, что случилось ночью в доме. По ее словам, все внутренние комнаты были заперты, и барин в доме не откликался.
- Боюсь, как бы не убиться, братцы...
- Не убьешься! получше свяжи, тогда и нам отворишь двери и ворота, невысоко...
Старуха связала толстым жгутом простыни и стала прикреплять их к балконным перилам. В это время со степи показался верховой. Ничего не подозревая, он тихо подъехал к воротам. Это оказался рассыльный местного откупщика. Он слез с лошади.
- Здравствуйте, братцы!
- Чего ты?
- К приказчику.
- Погоди, ты видишь, что у нас делается! И приказчика не найдешь...
Ему рассказали, в чем история.
- Где же ваш барин? - спросил удивленный рассыльный.
- Где? А бог его знает где...
- Да я его встретил под Андросовкою!
- Как под Андросовкою!
- Именно же под Андросовкою; в коляске на ваших конях и поехал; должно статься, рано выехал! И ваших коней и коляску знаю; только кучер, пожалуй, что и не ваш. Волосатый такой. Еще полковник высунулся и поглядел на меня; а я ему шапку снял.
Батраки переглянулись. Что за притча! Задумалась и Домаха.
- Куда же это он поехал?
- Не знаю; с ним и ваша-то, знаете?
- А! в самом деле, братцы, где наша Оксана? да где и остальные!
- Не замайте, не мешайте! - говорила старуха, привязывая простыни к балкону и мостясь перелезать через перила.
Охая и крестясь, она перевалилась за балясы, повисла на воздухе и благополучно стала спускаться вниз. Шутки смолкли. Все чуяли узнать что-то недоброе.
Домаха спустилась наземь, перекрестилась еще раз и отперла ворота. Все гуртом вошли во двор, ошарили все углы, кухню, сараи; нашли очумелых от страха пленников в погребу, освободили их, вывели на воздух.
- Кто это вас?
- Милороденко, братцы! Ох, господи спаси и помилуй! Господи, спаси...
- Как Милороденко? Откуда он взялся?
Приказчик и Антропка первые оправились и стали ругаться.
- Это же он и есть окаянный, Аксентий-то наш, что барин у немца нанял; это и есть Милороденко, что господа у Небольцевых толковали и что суд его разыскивает! Он у нас и жил...
- Снял же я живодеру этому шапку! Да не нарядить ли вам за ними, ребята, погоню? - сказал рассыльный откупщика.
- Да, ищи теперь ветра в поле!
- Однако же, что с домом да с нашим барином сталось? Где он?
Расспросили еще раз Домаху, взломали двери с парадного крыльца, вошли осторожно, осмотрели все комнаты. Все на своих местах. Подошли к кабинету; двери заперты и без ключей.
- Надо ломать двери...
- Надо.
- Кузнеца сюда!
Явился кузнец, тот самый батрак, что Левенчука когда-то защищал. Руки его дрожали. Долото не попадало в щель. Сломали замок превосходной лаковой дубовой двери, вошли в кабинет и сперва за запертыми внутренними ставнями ничего не разглядели. Отперли ставни, отдернули полог - и судите, каково было общее изумление, когда на кровати оказался связанный и с заткнутым ртом полковник.
Его освободили. Измученный и нравственно убитый со стыда и злости, он долго не знал, что говорить и делать; наконец, наскоро расспросил каждого, что с кем было, отпустил всех и остался с приказчиком и с Самуйликом.
- Так и лошадей нет? - спросил он, опустив голову и кусая до крови ногти.
- Уведены-с тоже...
Панчуковский быстро подошел к столу, увидел вскрытый потайной ящик, разбросанные бумаги, ухватился за голову и упал без чувств... Кое-как его оттерли, дали воды напиться.
- Все погибло, все погибло! - кричал он, как ребенок, и бился об стену.- О боже, боже, все погибло! Лошадей, хоть каких-нибудь лошадей! Садитесь верхами, скачите, ищите их! у меня украдены все деньги... все!
Новый ужас обнял дворню. Забыв тревогу, усталость и недавний страх, все, кто мог, вскочили на машинных, даже малоезженных табунных лошадей и поскакали.
- Десять тысяч целковых тому, кто найдет их и воротит мои деньги! кричал Панчуковский с крыльца, бегая то в конюшню, то за ворота.
