По своим очертаниям отверстие приближалось к кругу около трех футов в диаметре. Опустив вниз фонарь, привязанный к веревке, Томпсон определил, что глубина ямы равняется пятидесяти футам. «Два туземца крепко держали меня за лодыжки, и, повиснув головой вниз, качаясь словно маятник, я ухитрился при помощи рулетки и фонаря получить довольно точное представление об этой яме. Отдышавшись, я сказал рабочим, что мы вернемся завтра рано утром, подготовившись к спуску в эту дыру.
Я просил их никому ничего не говорить, чтобы над нами не смеялись и не называли нас безумцами. На самом же деле я был искренне убежден, что мы сделали очень важное открытие, и не хотел иметь лишних свидетелей».
На рассвете все рабочие Томпсона собрались у пирамиды для участия в предстоящем событии. Над отверстием для извлечения из ямы каменных обломков установили блок с веревками. Вооружившись ножом, зажатым между зубами, набив карманы совками, кистями, свечами и другими инструментами, Томпсон спустился по веревке в шахту, а затем еще ниже — в холодную, черную яму. Едва он зажег своей фонарь, как перед ним сразу же предстала драгоценная находка — прекрасная ваза из прозрачного алебастра.
Она была наполнена бусами из полированного нефрита, среди которых лежала одна подвеска из того же камня. Несколько мгновений спустя спутники Томпсона, не выдержав томительного ожидания, спустились вниз и очутились рядом с ним. В течение последующих часов они находились в лихорадочном возбуждении. Одна за другой извлекались из-под каменных обломков на полу пещеры чудесные находки.
Вокруг валялись большие перламутровые раковины, расписные глиняные кувшины и чаши, ритуальные кремневые ножи, очень напоминавшие жертвенные каменные серпы древних друидов, и множество крупных овальных жемчужин. Причем некоторые из них так долго пролежали в земле, что рассыпались в прах при малейшем прикосновении. «Когда голод и жажда давали о себе знать, мы ели и пили, а затем вновь принимались за работу, пока усталость окончательно не сковала нас. Я приказал прервать работу и собираться к выходу на поверхность. Когда мы со своими трофеями выбрались на платформу храма, то увидели странное зрелище. Было И часов вечера. Но нас окружала темнота, словно в полночь... Внизу, у подножья храма, стояли плачущие и причитающие семьи моих рабочих, а моя жена и дети тщетно пытались успокоить их.
„К чему слова,— причитали они,— и хозяин, и все наши люди погибли... Великий Змей унес их, и мы больше никогда их не увидим". Какова же была их радость, когда появились мы со своими трофеями и с триумфом спустились к ним. Это очень памятный день в моей жизни археолога. По всей вероятности, я обнаружил и исследовал гробницу верховного жреца... А пять погребений в вертикальной шахте над гробницей... чьи они? Чей прах покоился в этих могилах, когда я впервые открыл их?
Может, это слуги или рабы верховного жреца, чьи тела положили так, чтобы они и после смерти охраняли того, кому служили при жизни? Или же это жрецы более низкого ранга, для которых друзья пытались найти более высокое место в загробной жизни? Кто знает?»
Но неутомимая любознательность Томпсона привела его к открытию гораздо большего значения, чем все прежние. Наряду с другими мыслями его захватила одна навязчивая идея, которая впоследствии подвергла опасности его жизнь, сделала его всеобщим посмешищем и в конце концов привела его к утрате дипломатического поста. Но она же выдвинула ого в число самых передовых археологов того времени.
У одной из сторон Храма Кукулькана были заметны контуры дороги длиной около 300 ярдов, которая вела через главную площадь к заросшему лесом устью карстового колодца. Карстовые образования подобного рода, известные у местного населения под названием «сенотов», широко распространены в северной части полуострова Юкатан. Это глубокие, естественные провалы в известняковых пластах, питаемые подземными водами.
В этой области, совершенно лишенной рек, ручьев и озер, сеноты — единственные источники воды, и где бы они ни находились, всегда рядом с ними лежат развалины древних построек.
Само название Чичен-Ица происходит от названия трех больших сенотов, расположенных на окраине города. Слово «чи» переводится буквально, как «устье», «чен» — означает «колодец». Таким образом, название Чичен-Ица можно перевести, как «Устье колодца ицев».
Один из этих сенотов особенно возбуждал любопытство Томпсона. Он имел около 200 футов в диаметре. Его вертикальные стены из известняка поднимались на высоту свыше 60 футов от поверхности его мутных, зеленых вод. Близ края колодца находились развалины небольшого храма. Легенды и туземные летописцы сообщают, что в мрачных глубинах Священного сенота, или Колодца Жертв, лежат несметные сокровища.
Епископ Ланда сам стоял когда-то на краю этого дьявольского омута, а позднее воскресил его ужасную тайну в том виде, как она сохранилась в памяти индейцев.
«Согласно этим обычаям, — писал Томпсон, —...во время засухи, мора или другого бедствия торжественные процессии жрецов, верующих с богатыми дарами и людей, предназначенных для жертвоприношения, спускались по крутым ступенькам лестницы Храма Кукулькана — Священной Змеи — и двигались по священной дороге к Колодцу Жертв. Там под монотонный рокот тункулей[81], пронзительный свист больших раковин и жалобные звуки флейт а темные воды Священного колодца бросали красивых девушек и знатных воинов, взятых в плен, а также богатые дары для того, чтобы умиротворить разгневанных богов, которые, по преданию, обитали в глубинах этого сенота».
Яркие легенды, бытующие среди современных обитателей Юкатана, поддерживают это поверие.
По рассказам, предки современных майя очень часто насыщали голодных богов, особенно водяного духа Юм Чака, мясом живых существ, которых бросали в покрытый тиной колодец. Священный сенот до сих пор вызывает суеверный ужас у местного населения. Для большинства ученых подобные сообщения представляли собой не стоящие внимания выдумки. Но Томпсон не разделял их скептицизма. «Навязчивая мысль об этой зловещей, старой, водяной яме,— писал он,— и о чудесных предметах, скрытых в ее глубинах, не оставляла меня...»
Затем Томпсон случайно наткнулся еще на один отчет, написанный неким Диего Сармиенто де Фигуэроа — алькальдом из Мадрида, который посетил Юкатан в XVI в. и подтвердил сообщение Ланды: «Знать и сановники этой страны имели обычай после шестидесятидневного воздержания и поста приходить на рассвете к сеноту и бросать в него индейских женщин, которыми они владели. Они приказывали этим женщинам вымаливать у богов удачный и счастливый год для своего господина. Жепщин бросали несвязанными, и они падали в воду с большим шумом. До полудня слышались крики тех, кто был еще в состоянии кричать, и тогда им спускали веревки. После того как полумертвых женщин вытаскивали наверх, вокруг них разводили костры и окуривали их душистыми смолами. Когда они приходили в себя, то рассказывали, что внизу много их соплеменников — мужчин и женщин — и что они их там принимали. Но когда женщины пытались приподнять голову, чтобы взглянуть на них, то получали тяжелые удары, когда же они опускали головы вниз, то как будто видели под водой глубины и пропасти, и люди (из колодца.— В. Г.) отвечали на их вопросы о том, какой будет год у их господина — хороший или плохой...»
«Долгие дни и недели после покупки плантации,— писал Томпсон,— я был частым паломником маленького святилища на берегу сенота. Я обдумывал, прикидывал и вычислял. Я делал подсчеты и бесчисленные промеры глубин...» И у Томпсона окончательно созрел дерзкий план. Для проверки легенды, пленившей его воображение, требовалось проникнуть на дно колодца, где, по слухам, находились ужасные приношения, которые совершали древние майя в честь своих богов. Прежде чем приступить к выполнению своего опасного предприятия, Томпсон отправился в Бостон, где рассчитывал изучить водолазное дело и познакомиться со всеми видами подводного снаряжения. Затем он сконструировал и построил портативный подъемный кран и землечерпательный снаряд, годный для его специальных целей. Это приспособление легко можно было установить на площадке, у края колодца, и приводить в движение ручной лебедкой. «Только тогда и не ранее,— писал он,— я предстал перед достопочтенными господами — Стефеном Солсбери из Уорчестера (Массачусетс) и Чарльзом Баудвичем из Бостона — членами Американского антикварного общества и работниками Гарвардского университета, частью которого является Музей Пибоди. Я изложил им сущность своего проекта и попросил моральной и материальной поддержки со стороны обеих организаций, представляемых ими.
