Въ лето[6746] Михаилъ бежа по сыноу своемь передъ Татары Оугры, а Ростиславъ Мьстиславичь Смоленьского седе Кыеве. Данилъ же еха на нь и я его и остави в немь Дмитра. И вдасть Кыевъ в роуце Дмитрови обьдержати противоу иноплеменьныхъ языкъ безбожьныхъ Татаровъ.
Въ лето [6747]
Въ лето [6748] Приде Батыи Кыевоу в силе тяжьце, многомь множьствомь силы своеи, и окроужи град, и остолпи си Татарьская. И бысть град во обьдержаньи велице. И бе Батыи оу города. И отроци его обьседяхоу град. И не бе слышати от гласа скрипания телегъ его множества ревения. вельблудъ его. и рьжания от гласа стадъ конь его. И бе исполнена земля Роускаӕ ратных. Яша же в них Татарина именемь Товроулъ, и тъ исповеда имъ всю силоу ихъ. Се бяхоу братья его силныи воеводы Оурдю, и Баидаръ, Бирюи Каиданъ, Бечакъ, и Меньгоу, и Кююкь иже вратися оуведавъ смреть кановоу и бысть каномь. Не от роду же его, но бе воевода его перьвыи Себедаи богатоуръ и Боуроунъдаии багатырь иже взӕ Болгарьскоую землю, и Соуждальскоую. Инехъ бещисла воеводъ ихже не исписахомъ зде. Постави же Баты порокы городоу подъле вратъ Лядьскьх. Тоу бобеахоу пришли дебри. Порокомъ же бес престани бьющимъ день и нощь, выбиша стены. И возиидоша горожаны на избыть стены, и тоу беаше видити ломъ копеины и щетъ скепание. Стрелы омрачиша светъ побеженым. И Дмитрови раненоу бывшоу взиидоша Татаре на стены и седоша того дьне и нощи. Гражане же создаша пакы дроугии град около святое Богородице. Наоутря же прıдоша на не, и бысть брань межи ими велика. Людем же оузбегшимъ и на церквь, и на комаръ церковныя и с товары своими. От тягости повалишася с ними стены церковныя. И приятъ бысть град сице воими. Дмитрея же изведоша язвена и не оубиша его, моужьства ради его.
В то же время ехалъ бяше Данилъ Оугры королеви, и еще бо бяшеть не слышалъ прихода поганыхъ Татаръ на Кыевъ. Батыю же вземшю град Кыевъ, и слышавъшоу емоу о Даниле, яко Оугрехъ есть поиде самъ Володимероу. И приде к городу Колодяжьноу и постави порока 12 и не може разбити стены. И начатъ перемолъвливати люди. Они же послоушавше злого света его передашася и сами избити быша. И приде Каменцю Изяславлю взятъ я. Видивъ же Кремянець и градъ Даниловъ яко не возможно прияти емоу и отиде от нихъ. И приде к Володимироу и взя и копьемь, и изби и не щадя. Тако же и град Галичь иныи грады многы имже несть числа. Дмитрови же Кыевьскомоу тысяцкомоу Даниловоу рекшоу Батыеви: [Не] мози стряпати [мешкать] в земле сеи долго: время ти есть на Оугры оуже поити. Аще ли встряпаеши земля ти есть силна: сберуться на тя и не поустять тебе в землю свою. Про то же рече емоу види бо землю гибноущоу Роускоую. От нечестиваго Батыи же послоуша совета Дмитрова иде Оугры»[263]
Текст этот не просто наиболее близкий во времени к происшедшим событиям. Он существенно отличается по содержанию и смыслу от других ранних повестей о нашествии Батыя. И, прежде всего, это касается восприятия летописцем ордынцев. Дело, по мнению В. К. Романова, заключается в том, что
«…в этом памятнике отразились антиордынские настроения Даниила Романовича и его окружения»[264].
Как считает И. У. Будовниц, известия Ипатьевской летописи о нашествии
«…составлялись в то время, когда Даниил Романович не потерял надежды на создание союза западно-европейских государей для отпора монголо-татарам»,
а летопись
«…идеологическими средствами подготавливала читателя к грядущему отпору поработителям»[265].
Подобно составителям двух других вариантов повести, автор ипатьевской версии характеризует Татар как беззаконных, поганых, нечестивых; они иноплеменьных язык безбожии Измаильтяне или Агаряне. По подсчету В. Н. Рудакова,
«…среди перечисленных характеристик татар, наиболее отвечающими их сущности, по мнению книжника, являлись…безбожность и…нечестивость (соответственно: 7 и 4 упоминания). При этом важной отличительной чертой рассказа Ипат. является то, что, помимо негативных эпитетов в отношении татар вообще, книжник прибегает к достаточно резким характеристикам конкретных ордынцев, и, в первую очередь, ордынских ханов. Так, Батый назван в повести…нечестивым и…свирепым зверем»[266].
Действительно, исследователи и прежде отмечали, что подобные нелестные эпитеты в отношении ордынских ханов свойственны всему повествованию Ипатьевской летописи[267]. Наряду с этими открытыми характеристиками в повествовании присутствуют и косвенные (скрытые от глаз непосвященного) определения пришельцев как уже знакомых нам Мадианитян и Амаликитян посредством немаркированного цитирования библейских текстов:
Ибо они [Мадианитяне и Амаликитяне и жители востока] приходили со скотом своим и с шатрами своими, приходили в таком множестве, как саранча; им и верблюдам их не было числа, и ходили по земле Израилевой, чтоб опустошать ее[268];
Мадианигяне же и Амаликитяне и все жители востока расположились на долине в таком множестве, как саранча; верблюдам их не было числа, много было их, как песку на берегу моря[269].
Как видим, летописец неспроста особо подчеркивает многочисленность Татар, их силу, превосходство в вооружении и неутомимость: это не только (а может быть, и не столько) документальное описание, но и характеристика врага.
НЕСКОЛЬКО СЛОВ О БУКВАЛЬНОМ ПОНИМАНИИ ЛЕТОПИСНЫХ ТЕКСТОВ
Между тем буквальное понимание летописного текста во многом определило постоянно подчеркивающееся в современных историографических реконструкциях подавляющее превосходство противника как один из решающих факторов в довольно быстром продвижении монгольских войск и их побед на Русской земле. Приведу характерный пример:
«…Осенью 1236 г. огромные полчища Батыя, насчитывавшие около 300 тысяч человек, обрушились на Волжскую Болгарию. Болгары мужественно защищались, но были подавлены огромным численным превосходством монголо-татар. Осенью 1237 г. войска Батыя вышли к русским рубежам. <…> Рязань была взята лишь тогда, когда ее уже некому было защищать. Погибли все воины во главе с князем Юрием Игоревичем, были перебиты все жители. <…> Великий владимирский князь Юрий Всеволодович, не откликнувшийся на призыв рязанских князей вместе выступить против монголо-татар, теперь сам оказался в тяжелом положении. Правда, он использовал время, пока Батый задержался на Рязанской земле, и собрал значительное войско. Одержав победу под Коломной, Батый двинулся к Москве…Несмотря на то, что монголо-татары имели подавляющее численное превосходство, они смогли взять Москву в пять дней. <…> Защитники Владимира нанесли монголо-татарам чувствительный урон. Но сказалось огромное численное превосходство, и Владимир пал. <…>…Войска Батыя двинулись от Владимира в трех направлениях. В Ростове не было военных сил, способных оказать вооруженное сопротивление завоевателям, и бояре сдали город. <…> В Ростове монголо-татарские войска разделились на две группы. <…> Защитники Переславль-Залесского мужественно встретили монголо-татарских захватчиков. В течение пяти дней они отбили несколько яростных приступов врага, имевшего многократное превосходство в силах. <…> Но сказалось огромное численное превосходство монголо-татар, и они ворвались в Переславль-Залесский»[270].
Как видим, даже отдельные отряды, на которые неоднократно разделялось войско Батыя, по мнению авторов процитированной статьи, всегда имели многократное превосходство в силах по сравнению с гарнизонами даже крупных древнерусских городов. Действительно, известно, что монгольские военачальники старались не вступать в сражение, если не имели численного перевеса. Однако сказать, насколько велик был этот перевес в каждом конкретном случае, очень трудно: полностью доверять абсолютным цифрам (если таковые имеются) либо экспертным оценкам, приводимым древнерусскими источниками в таких случаях, опасно. Во всяком случае, следует осторожно относиться к оценочным суждениям на этот счет, широко распространенным в отечественной литературе (особенно краеведческой).
В то же время вряд ли можно полностью игнорировать данные источников, касающиеся численности врага. Крайностью такого рода представляется точка зрения, высказанная Л. Н. Гумилевым. Он полагал, что численность всех монгольских войск в начале XIII в. не превышала 110 тыс. человек, из которых не более 4 % составляло войско Батыя:
«…Древние авторы, склонные к преувеличениям, определяют численность монгольской армии в 300–400 тыс. бойцов. Это значительно больше, чем было мужчин в Монголии в XIII в.[271]. В. В. Каргалов считает правильной более скромную цифру: 120–140 тыс.[272], но и она представляется завышенной[273]…Реальна цифра Н. Веселовского 30 тыс. воинов[274]…С той же проблемой связано поступление подкреплений из Монголии, где из каждой семьи мобилизован был один юноша[275]. Переход в 5 тыс. верст с необходимыми дневками занимал от 240 до 300 дней, а использовать покоренных в качестве боевых товарищей это лучший способ самоубийства. Действительно, монголы мобилизовали венгров, мордву, куманов и даже…измаильтян (мусульман), но составляли из них ударные части, обреченные на гибель в авангардном бою, и ставили сзади заградительные отряды из верных воинов. Собственные силы монголов преувеличены историками»[276].
