Покаяние императора
Но по свойственной людям привычке радоваться сегодняшнему дню, не особенно заботясь о завтрашнем, осенью и зимой 1261 г. никто еще не думал о перечисленных выше проблемах — византийцы ликовали по поводу возвращения Константинополя. Эти месяцы стали пиком славы и вершиной народной популярности нового императора. «Героя года» Михаила VIII Палеолога называли Новым Константином и повсеместно славословили. И он разделял всеобщий восторг, написав в одном документе: «Вот великий град, как царица облачился в древний и прекрасный наряд, и новый град Иерусалим скажет по псалму: полны площади ее и перекрестки, переулки и улицы, но не полуварварским народом с его нестройной речью, но в точности владеющим эллинским языком. Святыни и обители украшены сонмами монахов и монахинь, благочинно проходящих монашеское поприще, священство радуется божественным храмам. В преславном, во имя Премудрости Божьей, храме восседает патриарх не иноземный и подложный, а родной и единоплеменный, знающий своих и знакомый пастве» [269].
Восторженность начала проходить, как только известие об ослеплении Иоанна IV Ласкариса докатилось до границ Империи. Святотатство Палеолога вызвало бурю негодования во многих слоях византийского общества. Поняв, что чрезмерная мягкость неминуемо приведет к падению его власти, император срочно предпринял устрашающие меры. Своего собственного писца, служившего ему с малолетства, Мануила Оловола, публично высказавшегося против содеянного Палеологом, он приговорил к отрезанию носа и губ и отправил в монастырь. Пострадали и некоторые другие сановники, которых выгнали со службы или отправили в ссылку.
Однако аристократы оказались далеко не единственными лицами, недовольными поступком царя. Вскоре восстали жители Никейской области, к которым прибыл некий самозванец лже-Иоанн, потерявший зрение вследствие болезни, но выдававший себя за юного Иоанна Ласкариса. Против них василевс направил большое войско, но восставшие греки объявили, что выступают за справедливость и «истинного императора». Они создали укрепления, вооружились и приготовились отбивать атаки правительственной армии. Все попытки императорских полководцев сладить с ними не имели успеха. Поэтому пришлось прибегнуть к разъяснениям: восставшим объясняли, что царственный отрок находится в другом месте, а у них скрывается самозванец. Но и это мало помогло. Кое-как, с большим трудом, в море крови это восстание удалось погасить. В результате Вифиния обезлюдела, а в довершение всего местное население обложили дополнительными налогами [270].
Расправа с юным Ласкарисом резко осложнила отношения царя и с Константинопольским патриархом. Узнав о случившемся, столичный архиерей пригласил к себе других епископов и долго с ними совещался. Понятно, что, венчав Палеолога на царство, патриарх не мог «отозвать» благодать Божью, которой наделялся император после совершения этого Таинства. Однако у «Вселенского патриарха» оставалось не менее действенное оружие против царя — не признавать его власти путем отлучения от Церкви. Именно это и произошло — в 1262 г. патриарх Арсений подверг василевса малому церковному отлучению, разрешив, однако, поминать его по имени на молитвах. Для Михаила VIII Палеолога это была, безусловно, критическая ситуация. Его правоспособность была до сих пор дискуссионным вопросом в глазах высшей политической элиты. Теперь он оказался на краю обрыва, почти утратив духовные черты своей власти, поскольку в глазах всего общества считался находящимся, хотя бы и временно, вне Церкви.
До поры до времени император действовал чрезвычайно корректно и осторожно. Михаил VIII Палеолог терпел, ожидая скорого прощения, но этого не происходило. Через посредника император попытался узнать у патриарха, каким способом может загладить свою вину. Архиерей на это ответил вполне определенно: «Я пустил за пазуху голубя, а этот голубь превратился в змею и смертельно уязвил меня». Своим близким слугам архиерей откровенно говорил, что ни при каких обстоятельствах не простит василевса и не снимет отлучения, какими бы муками его ни пугали.
В течение 3 лет (!) Михаил VIII Палеолог через друзей и лично пытался получить прощение, но тщетно: патриарх закрывал перед ним дверь в келью, отказывался слушать его, отделывался неопределенными фразами, но ничего конкретного не говорил. Такое поведение Арсения вывело царя из себя: он обвинил патриарха в том, что тот пытается устранить его от власти. «Так-то врачует нас духовный наш врач!» — воскликнул царь, добавив, что патриарх вынуждает его обратиться к Римскому папе; но и эта угроза не возымела действия [271].
Тогда император решил действовать решительнее и соразмерно обстоятельствам — нужно помнить, что в то время Византия уже вела тяжелые войны на Западе и Востоке, и над ее головой собирались тучи в виде готовящегося нового Крестового похода. Палеологу оставался только один способ решить проблему церковного признания — под благовидным предлогом отрешить Арсения от патриаршества и поставить на столичную кафедру своего союзника. Случай представился довольно быстро. В 1265 г. хартофилакс Константинопольской церкви Иоанн Векк запретил священнослужение одному иерею Фаросского храма, венчавшему некую супружескую пару без его согласия. Узнав об этом, царь выказал недовольство тем, что царский иерей был наказан за столь малое прегрешение, тем более что должность хартофилакса традиционно занимал диакон, имевший, однако, пространные церковно-административные полномочия. По обыкновению для Византии, они не были перечислены во всех деталях, а потому давали повод для многих интерпретаций. В данном конкретном случае император посчитал, что хартофилакс превысил свои полномочия, запретив в служении царского священника без согласования с самим василевсом.
Он открыто обвинил в этом Арсения, допустившего, что его хартофилакс позволяет себе нанести оскорбление царскому сану: «Отлучив царского священника, патриарх хотел оскорбить царя!» Находясь в Фессалии, василевс отправил приказ севастократору Торникию, эпарху Константинополя, разрушить дома хартофилакса, а заодно и великого эконома Восточной церкви Феодора Ксифилина, в наказание за совершенный проступок. Но их защитил патриарх Арсений, ударивший посохом руку севастократора, когда тот пришел выполнить приказ, произнеся: «Зачем вы нападаете на наши глаза, руки и уши и ищете одни ослепить, другие отсечь?» Архиерей открыто заявил, что священники, посвятившие себя Богу, не подлежат мирскому суду, а потому неподсудны царю (!).
Это уже было проявлением открытого неповиновения императору и попранием древних канонов, позволявших царской власти принимать к своему суду дела и светских, и духовных лиц. Ведь все помнили, что «царская власть может делать все: она может назначать гражданского судью, чтобы судить епископа или другое посвященное лицо, привлекаемое к суду. Эта же власть может, по законному усмотрению, церковный суд заменять светским» [272].
Чтобы хоть как-то разрешить конфликт, севастократор предложил Векку и Феодору Ксифилину добровольно явиться в Фессалоники к царю для суда. В противном случае, объяснял он, пострадают и они, и патриарх [273]. На этот раз инцидент удалось погасить, однако ситуация вскоре вновь осложнится.
По возвращении в том же году в столицу
