У меня на лбу начинали выступать первые капли пота, и я, наконец, почувствовал, что, разогреваясь, я начинаю входить в прежнюю форму. В голове у меня промелькнула мысль, что он, пожалуй, сражается лучше, чем Джереми Ринг, скорее, его можно сравнить с Джублейном, или даже - и в этом я теперь не сомневался - даже с моим отцом. Саким? О, Саким был не похож ни на кого, и его техника фехтования была совсем другой.
Мой стиль был также далек от традиционного, и я видел, что это тревожит моего противника, хотя в то же время это и прибавляло ему уверенности, так как в его понимании это означало лишь то, что я или совершенно не разбираюсь в том, что делаю, или же хоть и разбираюсь, но только, опять-таки, недостаточно хорошо.
В комнате было очень жарко и душно. Он наступал, пытаясь загнать меня в угол, где мои движения оказались бы скованными, ибо моя расторопность его, по-видимому, неприятно удивила. Он сделал выпад, я отпарировал удар, наши шпаги скрестились, и мой клинок скользнул вдоль него. Он вовремя успел отскочить назад, а не то я запросто мог бы отхватить ему запястье. Метнув в мою сторону внезапный пронзительный взгляд, он снова рванулся вперед, направляя мне в лицо колющий удар, отразить который мне удалось с большим трудом. Он пнул мне под ноги попавшуюся на пути небольшую скамейку, и в то время, как я поспешно отскочил в сторону, сделал выпад, и острие его шпаги распороло ткань моей рубашки у пояса на животе.
Мы сражались яростно, всерьез и безо всякого притворства; выпад, парирование, удары сверху и сбоку, и вот, после его очередного выпада, из тонкого надреза у меня по щеке поползла тонкая струка крови. Это была первая кровь. Мгновением позже острие его шпаги коснулось было моих ребер, всего в дюйме пониже сердца, но удар не достиг цели. Застывшая на его лице ухмылка была похожа не волчий оскал.
- Скоро! - воскликнул он. - Скоро ты умрешь!
Он надвигался на меня, и я отступал, не выдерживая натиска, отчаянно отбиваясь от его непрекращающихся атак. Он немного опустил клинок, но я не был намерен принимать подобное приглашение, и в тот же миг он резко рванулся вперед, проводя молниеносную серию ударов, что вызвало заметное оживление в рядах зрителей. Выпад с последовавшими за ним короткими уколами, направленными в руку, в правую щеку, голову и грудь. До сих пор не знаю, как мне тогда удалось отпарировать это, но зато, когда, отступая назад, он на какую-то долю мгновения оказался в уязвимом положении, я сделал внезапный выпад и провел резкий колющий удар в горло, который лишь на волосок миновал цель. Мой клинок срезал кружева у него на воротнике, оставляя на шее лишь безобидную царапину.
Он был опасен, слишком опасен. С каждой минутой мое положение усугублялось, и я вполне осознавал это. У меня был опытный, очень опытный противник. Отбив мой выпад, он тут же снова атаковал меня, нанося ответный удар, нацеленный в голову.
Он был исполнен решимости, готовый в любую секунду нанести последний, решающий удар. Обычно каждый фехтовальщик склонен отдавать предпочтение каким-то определенным приемам, тем, которые удаются ему легче всех прочих, и для человека опытного, знающего толк в фехтовании, не составит большого труда определить, к каким приемам чаще всего прибегает его противник. Зная это, я намеренно отвечал на его атаки одними и теми же заученными встречными ударами. И все же продолжать так и дальше, означало бы позволить убить себя, а к задуманной мной, так сказать, хитрости, можно будет прибегнуть лишь однажды. На мои выпады он отвечал быстро и с легкостью, теперь в любой момент, зная, как ему казалось, чего от меня ожидать в ответ на тот или иной свой прием. Он был готов покончить со мной.
До сих пор мне везло. Пот струился по моему лицу. Дважды он взглянул мне в глаза. Надеялся ли он увидеть там страх? Можете мне поверить, мне было, чего испугаться, и страх переполнял мою душу, ибо мой противник был силен, а с тех пор, как я последний раз серьезно занимался фехтованием, прошло уже слишком много времени.
Вокруг толпились люди, в ушах у которых блестели золотые серьги. Шею одного огромного бородача украшало тяжелое золотое ожерелье, что, вероятно, было похищено из разграбленных сокровищ инков. Они внимательно следили за происходящим, и для меня эта толпа была не более, чем декорацией к происходящему здесь действу. Звон клинков, движение вперед-назад и по кругу, сверкающая сталь, - все это казалось частью какого-то зловещего танца, в котором я был одновременно и участником, и зрителем. Я никак не мог найти применения ни одной из известных мне уловок, потому что мой противник не оставлял для этого ни малейшего шанса. Несмотря на свое могучее сложение передвигался он легко, совбодно и уверенно. У меня уставала рука; силы начинали понемногу покидать меня.
Теперь он злорадно улыбался, и глаза его светились решимостью. Он сделал обманное движение, за которым последовал быстрый выпад, нацеленный на мои ребра. Я быстро отпарировал, но расстояние между нами было слишком велико для хорошего ответного выпада, и поэтому я взмахнул клинком, тыльная сторона которого резанула его по внутренней поверхности руки, державшей шпагу.
Порез оказался довольно глубоким. Я видел, как его лицо исказилось от боли, видел, как он начал оступать, и атаковал снова. Мой новый удар он отбил с трудом.
Теперь на рукаве у него была кровь. В толпе кто-то ахнул, показывая пальцем. Капли крови падали на пол. Я сделал ложный выпад, он попытался парировать, и тогда я нанес мощный колющий удар в ребра. Он поспешно отступил назад, а я продолжал наступать.
Он был великолепным фехтовальщиком. Даже теперь, с пораненной рукой и истекая кровью, он сражался замечательно. Но теперь у него на лице был написан страх перед смертью. Я видел это, и он это знал. Я сделал обманное движение, но с выпадом спешить не стал, а затем стремительно бросился вперед. Он слишком поторопился отпарировать мой удар, и в следующее мгновение острие моей шпаги беспрепятственно вонзилось ему между ребрами, мгновенно протыкая кожу и проходя между костей, а затем с такой же легкостью выходя обратно.
Богардус споткнулся, а на его рубахе начало быстро расплываться кровавое пятно.
Я немного опустил руку со шпагой.
- Я не хочу убивать тебя.
- Я и так уже покойник. Давай, доведи дело до конца, раз уж начал.
- Я свое дело сделал. Ты избрал себе низкое ремесло. Если выживешь, попробуй подыскать что-нибудь получше.
- Я взял деньги, чтобы убить тебя.
- Оставь их себе. За старания.
Левой рукой подхватив брошенный камзол, я повернулся к нему спиной и все еще держа в опущенной руке обнаженную шпагу, пошел сквозь толпу, которая расступалась передо мной.
Снова оказавшись на улице, я пристально огляделся по сторонам. Я не мог позволить себе оказатся беспечным, и все же в одном я был уверен твердо: мое знакомство с достопримечательносятми Ямайки закончилось, и дела, приведшие меня сюда были завершены.
Завтра я разыщу Джонна Тилли, и завтра же мы вместе с Дианой Маклин отправимся в обратный путь.
ГЛАВА 18
Дул сильный ветер, низкие грозовые тучи плыли по небу, сверкали молнии. Я стоял на палубе, одной рукой держась за ванты грот-мачты, и глядя на море, на его темные, огромные волны за бортом, похожие на взметнувшиеся в вышину гигансткие валы из черного стекла с острыми, выщербленными краями вдоль сколотой вершины. В свое время мой отец ходил в море, но меня морские путешествия отнюдь не прельщали. Хотелось ли ему того или нет, а только из его сына моряка не вышло.
Но стихия бросала нам вызов, и было что-то завораживающее в необузданной мощи бушующего моря. Меня кидало из стороны в сторону, и сам себе я казался чайкой, подхваченной порывами ветра, и хоть, признаться, мне было немного страшновато, но это ощущение опьяняло меня. В лицо мне летели соленые брызги; я облизал губы и морская вода попала мне на язык. О, как это было здорово! Нос корабля накренился, волна хлынула через борт, захлестывая палубы и тут же с грохотом отступая обратно в море через захлебывающиеся шпигаты.
Джон Тилли вышел на палубу и встал рядом.
- Какая дряная погода, ну и скверная же ночка! Мы держим курс к северным берегам, хотя в такую погоду ко дну шли многие славные корабли!
- Ужасно хочется сойти на берег, - честно признался я ему. - Хочется почувствовать под ногами твердую почву.
- Да уж! - хмуро согласился он. - Все мы думаем о том же. Частенько по ночам мы мечтаем о том, что вот только буря уляжется, мы сойдем на берег и больше никогда не станем выходить в море. Мы клянемся себе в этом, когда приходится стоять ночные вахты, но когда приходит день, мы спускаем денежки на берегу, а под вечер неизменно возвращаемся обратно и уходим в море, как к себе домой.
- Я сухопутный человек, мой дом это горы и лес.
- Может оно и так. Из твоего отца вышел хороший мореход, и ты тоже, пожалуй, смог бы со временем стать им. Ты сильный и деятельный парень, да и выдержки тебе не занимать. Я лишний раз убедился в этом, когда увидел тебя на берегу.
