достигла
{18}.
Историки Неанф из Кизика (первая половина III в. до н. э.) и Гермипп (вторая половина III в. до н. э.), писавшие о пифагорейцах, опирались как на перипатетические биографии, так и на популярную традицию, причем Гермипп добавил к ней несколько баснословных рассказов, рисовавших Пифагора в очень неприглядном свете.
К III–II вв. до н. э. относятся, вероятно, две анонимные биографии Пифагора, сохранившиеся в передаче Диодора Сицилийского и патриарха Фотия. Обе они малоинформативны, но показательны тем, что уже опираются на некоторые из псевдопифагорейских сочинений, обильно фабриковавшихся в тот период. Эта литература, с ее тягой к риторическому морализаторству, с отсутствием интереса к реальной истории и серьезным философским и научным проблемам, станет впоследствии одним из важных источников позднеантичных сочинений о Пифагоре {19}.
Свое второе рождение биографическая традиция получила в рамках неопифагореизма, возникшего в I в. до н. э. Одну из первых неопифагорейских биографий написал Аполлоний Тианский (I в.), неутомимый искатель «сокровенного» во всех греческих и восточных учениях, человек, желавший не только писать о чудесах, но и творить их. Хотя у него можно найти сведения, восходящие к ценным источникам IV–III вв. до н. э., подход его был, в сущности, антиисторичен. Аполлоний видел в Пифагоре своего прямого предшественника (он считал, что душа Пифагора вселилась именно в него) и рисовал его по своему образу и подобию {20}.
Книга Аполлония до нас не дошла, но сохранились близкие ей по духу и прямо ее использовавшие «Жизнь Пифагора» Порфирия (III в.) и «О пифагорейской жизни» его ученика Ямвлиха (рубеж III–IV вв.) {21}.К числу других источников этих сочинений относится биография Пифагора, созданная неопифагорейцем Никомахом из Герасы (II в.), известным любовью к мистической арифметике, а также роман Антония Диогена (I в.) под характерным названием «Чудеса по ту сторону Фулы».
У Порфирия и Ямвлиха (а еще раньше — у Аполлония) легендарное, фантастическое, чудесное перестает быть побочным мотивом и становится сутью и основой повествования. Судя по написанной им биографии его учителя Плотина, Порфирий не был вовсе лишен интереса к истории, и хотя его «Жизнь Пифагора» больше похожа на житие святого, к достоинствам Порфирия нужно отнести по крайней мере то, что он, как правило, называет свои источники. О Ямвлихе нельзя сказать даже этого. Трудно представить себе человека, который взялся бы за осуществление амбициозного плана — описать в десяти книгах (10 — священное число!) все стороны древнего пифагореизма, будучи столь мало пригодным к этому. Хотя Ямвлих стремился соединить в собственном учении все известные ему религиозные и философские системы — от египетских до индийских, книгу о пифагорейцах он компоновал, механически переписывая из двух — трех сочинений (далеко не лучших!), причем с многочисленными искажениями, бессмысленными повторами и перестановками.
Кажется очевидным, что поздние компиляции ценны как источники по древнему пифагореизму лишь в тех сравнительно немногих случаях, когда передаваемые ими сведения восходят к авторам, творившим на рубеже IV–III вв. до н. э. К глубокому сожалению, до нас дошли не Аристоксен и Дикеарх, а именно Ямвлих и Порфирий, и созданный ими образ на много веков определил отношение к пифагорейцам. Разумеется, уже в XIX в. эти поздние биографии никто полностью не воспринимал всерьез, и ругать Ямвлиха стало едва ли не ученой традицией. И все же несмотря на огромную критическую работу, проделанную несколькими поколениями ученых, образ Пифагора и его школы так до конца и не был очищен от множества поздних напластований, аккумулированных в сочинениях неопифагорейских эпигонов.
Завершая краткий обзор главных (но далеко не всех) биографических источников, назовем еще Диогена Лаэрция (рубеж II–III вв.), автора обширного компилятивного труда о знаменитых философах {22}. Для биографии Пифагора он пользовался не самыми худшими источниками {23}, к тому же его отношение к «чудесной» стороне пифагорейской традиции было гораздо более сдержанным по сравнению с Ямвлйхом и Порфирием. Отсутствие собственных идей по интересующему нас вопросу способствовало тому, что передаваемый материал подвергся у него меньшему искажению, чем у неопифагорейских биографов. Впрочем, его способ обращения с источниками, напоминающий составление мозаики, иногда обескураживает даже больше, чем стиль Ямвлиха, который обычно переписывал тексты довольно большими кусками.
Сведения о Пифагоре до его отъезда в Великую Грецию чрезвычайно малочисленны. Ранние источники называют его родиной о-в Самос, с чем солидарна и большая часть поздних авторов. Однако уже в IV в. до н. э. появляется другая версия: Феопомп и Аристоксен считали его тирренцем (этруском) с одного из островов в Эгейском море, откуда впоследствии тирренцы были изгнаны афинянами. Эта версия, вероятно, связана с тем, что этруски в глазах греков были носителями таинственного религиозного учения и этрусское происхождение Пифагора объясняло его собственную религиозную доктрину. Вместе с тем оно могло объяснять его эмиграцию именно в Италию. Впрочем, каковы бы ни были истоки этого мнения, можно с определенностью сказать, что оно ошибочно.
Отцом Пифагора авторы V–IV вв. до н. э. называют Мнесарха. О профессии Мнесарха высказывались различные мнения: некоторые считали его богатым купцом (Порф. 1), другие — резчиком гемм (Д. Л. VIII, 1). Упоминание о такой редкой профессии не очень похоже на чье-то изобретение, но все же первый вариант кажется более предпочтительным. Самосский аристократ вполне мог заниматься крупной торговлей (но никак не ремеслом), а образование Пифагора и характер его политической деятельности явственно указывают на знатность его происхождения.
Из предшественников Пифагора чаще всего упоминают Ферекида Сиросского, автора одной из первых теогоний в прозе. В более поздние времена у Пифагора появляются и другие учителя, например, Анаксимандр или Фалес, однако стремление эллинистических эрудитов связать всех великих философов нитями личной преемственности едва ли заслуживает серьезного вниания. Что касается Ферекида, то уже Андрон из Эфеса (7 А 1), а вслед за ним и другие авторы IV в. до н. э. называют его учителем Пифагора. Андрон явно черпал свои сведения из популярной традиции; он повествует о различных чудесах и предвидениях Пифагора, например, о предсказании им землетрясения (7 А 6). Феопомп, изменив лишь имена и географические названия, приписал те же чудеса Ферекиду. Эта же легендарная традиция зафиксирована и у Аристотеля, который с явным неодобрением отметил: «Пифагор, сын Мнесарха, первоначально посвятил себя занятию математическими науками, в частности арифметикой, но потом не удержался и от чудотворства Ферекида» (14 А 7).
Что же стоит за сближением Пифагора и Ферекида: реальная историческая традиция или вымысел? Полностью отрицать первую возможность было бы неосторожно, тем не менее мы склоняемся ко второй. Во взглядах Пифагора едва ли можно найти какие-либо следы его ученичества у Ферекида (метемпсихоз, приписываемый Ферекиду в византийском лексиконе Свиды, — лишь поздняя
