В 9 часов и вице-король получил депешу от генерал- майора, заключающую в себе приказ выступить на рассвете из Зембина и в Плещеницу со всеми нашими доспехами.
Плещеница, 29 ноября. В Зембине нас заменили немногие солдаты, уцелевшие от первого полка; им было поручено охранять пока эту важную позицию. Виктор идет вслед за императорской гвардией; Ней, командовавший арьергардом, был принужден остановиться на перекрестке дорог на Зембин и на Борисов, так как путь был совершенно загроможден.
Катастрофа на мостах была единственным предметом разговоров, хотя они заключались в одних только восклицаниях, а все мысли наши и надежды обращены были к австрийской армии. Солдаты, не вполне осведомленные о ходе событий, только и думали о Шварценберге: «Где он? Что он делает? Почему до сих пор не появляется?» — Вот что слышалось от времени до времени во время похода.
29-го вечером французская армия должна была расположиться в следующем порядке: Ней на позиции за Зембином; Виктор — внутри страны; Наполеон со своей гвардией в Камене; а Евгений и Даву, составляя авангард — в Плещенице.
Между тем новая неожиданность. Сегодня, около полудня, перед тем, как остов того, что составляло когда-то «великую армию», прибыл в Плещеницу, генерал неприятельской армии Ланской проник внезапно в этот город. Ланской опустошил местность, напал на наших несчастных оторванных солдат и взял затем в плен генерала Каминского и нескольких фурьеров, посланных вперед для того, чтобы приготовить главную квартиру. Затем Ланской вернулся и расположил свою кавалерию в боевом порядке перед домом одного еврея. Вход в этот дом был закрыт деревянной решеткой и охранялся карабинерами 3-го полка итальянской легкой кавалерии.
Генерал Пино, сопровождаемый генералами д’Антуар, Фонтана и другими ранеными генералами и офицерами (между ними был полковник Варез и полковой адъютант, капитан Фонтана, племянник и адъютант генерала того же имени), только что приехал из Плещеницы и устроил себе и своей свите квартиру в этом доме. Десяти карабинерам 3-го итальянского летучего полка была поручена охрана их любимого генерала.
Два итальянских часовых, увидя подходящие русские эскадроны, крикнули: «К оружию!» Выстрелили и убили одного всадника и ранили другого. В то же время остальные карабинеры быстро и решительно развернулись за решеткой. Эта встреча заставила Ланского предположить, что нас было здесь много, и он решил отойти. Маршал Удино, герцог де Реджио, получивший вчера серьезную рану в грудь и находившийся здесь вместе со своим адъютантом, просит у Пино приюта; рассыпанные люди ретируются во внутренний двор, и дом остается под охраной только тех же десяти карабинеров.
Генерал Пино спешит навстречу маршалу, и пока они беседуют о сопротивлении, оказанном маленьким отрядом из десяти человек, Ланской, не сомневавшийся ни минуты, что он справится с этой горстью храбрецов, защищавших маршала Франции и других генералов, принимается снова за атаку, чтобы доставить себе честь захватить таких блестящих пленников. Он вновь развертывает свою кавалерию перед домом, занимаемым Пино, и предлагает маленькому гарнизону сдаться под угрозой полного уничтожения. Генерал Пино приказывает немедленно поместить маршала на самой лучшей вязанке соломы и уверяет, что его итальянцы и он сам, Пино, все готовы умереть прежде, чем отдадут его в руки осаждающих. Затем он отправляется к своим десяти, приказывает им стрелять только по его команде, другим же своим товарищам предписывает полное абсолютное молчание.
Ланской угрожает всех истребить и все сжечь; но вид 150 или 200 человек, собранных во дворе, и глубокое молчание, царившее в этой маленькой крепости, заставляет его переменить план: он приказывает разбить ворота и войти туда силой. Но кавалерия напрасно вертится кругом дома: кроме решетки, нет другого входа, а те, которые приближаются, находят неминуемую смерть, падая от пуль храбрых и безмолвных карабинеров.
Взбешенный этим, столь же смелым, как и неожиданным, сопротивлением, Ланской отступает на высоты Плещеницы, устанавливает там свою маленькую артиллерию и в течение часа обстреливает деревянный дом, где нашли себе приют итальянские храбрецы. В конце концов десять русских было убито, более двадцати ранено и один взят в плен. В доме же некоторые стены были пронизаны пулями. Маршал Удино и генерал Пино были несколько раз серьезно контужены.
Под вечер появляется королевская гвардия с остатками итальянской армии, и с ними вице-король; тогда Ланской исчезает.
Маршал Удино возобновляет свои похвалы десяти карабинерам, благодарит генерала Пино за гостеприимство и удаляется на свою первую квартиру, откуда он должен уехать в ночь, чтобы продолжать свой путь. Генерал Пино послал вице-королю донесение о всем случившемся. Его передал капитан Мильорини, который много раз отличался во время всей этой кампании. Капитан представил принцу казака, взятого им в плен[29].
ГЛАВА XXV
Отъезд императора
Нестановичи, 30 ноября. Форсированный марш без отдыха, чтобы не попасть в руки неприятеля; мучение еще более ужасное, чем сама смерть. Вечером мы останавливаемся биваком в Нестановичах; император имеет квартиру в Плещеницах вместе с императорской гвардией, Виктором и Неем.
Илия, 1 декабря. Французский авангард, состоящий из остатков корпусов Евгения и Даву, прибывает в Илию 1 декабря. Евреи, находящиеся там в большом количестве, нам очень полезны в нашем положении. Самая омерзительная пища предпочтительнее всякого золота. Император находится в Стойках.
Молодечно, 2 декабря. Мы сделали мучительный 12-часовой переход, нигде не отдыхали, боясь быть обойденными, и в 11 часов утра приходим в Молодечно. Этот переход довершил расстройство наших полков. Много способствовали этому и медлительность движения, вызванная необходимостью эскортировать казну и раненых. Холод сильно увеличился; он утомляет наши расслабленные, обессиленные, плохо прикрытые, еще хуже того питаемые, тела.
Император осведомляется о нашей действительной численности; он спрашивает, начали ли реорганизовать полки[30]. В итальянской армии те люди, которые находятся налицо и которые составляют кадры рот, где сохранилось очень малое число солдат, большей частью принадлежат к офицерам.
И что же! Эти несколько человек должны нести на себе всю тяжесть службы; днем они принуждены быть все время начеку, чтобы отбивать частые атаки казаков; ночью они подвергаются ужасной суровости климата; они должны следить за безопасностью отсталых, сами не имея ни минуты отдыха, который им так необходим.
С рассветом вся армия продолжает свое отступление без всякого сигнала, а изнутри страны появляются в большом количестве солдаты отдельно или группами. Они направляются в беспорядке к большой дороге, на которой из них скоро составляется целая колонна разрозненных солдат. Да это уже не только одни солдаты, как прежде. После перехода через Березину офицеры, полковники, генералы перемешались с солдатами, они принуждены молить о помощи у тех, которыми еще так недавно командовали; они кажутся еще более несчастными, так как впали в ужасное положение после сравнительного благополучия. Часто солдаты делают вид, что их не узнают, или смотрят на них с презрением, когда они просят умоляющим голосом немного огня, каплю воды или кусок лошадиного мяса. Нет речи о том, чтобы платить серебром, берут только золото. Я заплатил луидор за кусок свинины и должен был жарить его со страшными затруднениями на горящих угольях пылающего дома и все же съел его почти сырым. На узких, загроможденных экипажами и возами, дорогах стояла невообразимая толкотня. Всякий раз, когда лошади падали, мы страшно волновались, так как это и нам грозило падением. Казаки не осмеливались близко подойти к вооруженному войску, но напали на безоружных, те кинулись бежать и побежали прямо нам навстречу и этим еще более увеличили сумятицу.
Видя все это, вице-король приостановил нашу колонну на полдороге и написал императору обо всем, что здесь происходит. Но когда он заглянул в тыл, то еще лучше нас понял всю громадность затруднений.
Остановился вице-король в замке Огинского, одного из знаменитейших литовских дворян, отличившихся в первую войну за освобождение Польши. К сожалению, теперешний владелец этого замка был в отсутствии и не мог оказать нам должного гостеприимства. (В этот замок явился на другой день и Наполеон; там был составлен известный погребальный 29-й бюллетень о положении Великой Армии). Мы были в таком печальном состоянии, что где бы мы ни появлялись, мы возбуждали сострадание в самых суровых сердцах. Находясь под защитой громадных амбаров, мы считали такое пристанище восхитительным.
