поддавались проверке и получили подтверждение фактами, привели к открытиям, никогда, бы не появившимся при господстве скептицизма. Осознание скромности своих возможностей пришло к грекам вместе с концом самого, плодотворного периода их науки.
От осторожного эмпирического подхода следовало бы ожидать гораздо меньших успехов. Известна ли вообще хотя бы одна наука, выросшая только из методических наблюдений и опирающаяся только на добытые таким образом знания? Ведь для того, чтобы наблюдать и тем более экспериментировать, нужна какая-то первоначальная идея, по необходимости гипотетическая, которая в конце концов. может оказаться ложной. Но и из ложной теории, как утверждает логика, можно сделать верные выводы.
В античной медицине эмпиризм был одной из важнейших методических установок. Однако, он вырос не просто из народной медицины напитался не только любовью к проверенным средствам. Это была именно сознательная, методическая установка, возникшая в спорах с философами и софистами {197}. За пределами Греции, в медицине народов Древнего Востока мы видим отнюдь, не царство чистой эмпирии, чуждой всяким спекулятивным теориям. Наоборот, медицина находилась там под сильнейшим, влиянием магии, так что в некоторых культурах функции лекаря и колдуна выполнял один и тот же человек. Что же касается естествознания, то его на Востоке попросту не было.
В ряде научных направлений грекам удалось изолировать отдельные проблемы и вывести их исследование на научный уровень. Как правило, это были области, в которых эксперимент сравнительно прост, а его результаты поддаются математическому выражению: акустика, механика, оптика, гидростатика и т. п. Но и в науках о живой природе, несмотря на множество препятствий, греками было сделано не-так уж мало.
Названия большинства внутренних, органов, принятые в гиппократовской медицине, восходят еще ко времени Гомера, но отсюда не следует, что уже в то время греческие врачи занимались анатомированием. Немногие доступные им знания о внутренних органах были получены путем наблюдения за ранеными и убитыми, либо другим случайным путем, скажем, при разрезе для извлечения наконечника стрелы. Специально анатомией никто не занимался ни в Греции, ни на Древнем Востоке. Даже в Египте, где практика мумифицирования, казалось бы, должна была помочь росту анатомических знаний, они находились на очень низком уровне. Бальзамированием трупов и лечением там занимались различные категории специалистов, не чувствовавшие нужды в обмене опытом. В других странах, например в Китае, религиозный запрет на вскрытие тел и вовсе заслонял дорогу к тому, чтобы основывать лечение на знании строения внутренних органов. Широко известное сейчас иглоукалывание было в сущности вынужденным выходом из создавшегося положения.
В Греции, как и во многих других культурах, существовало предубеждение против вскрытия тела умершего, тем более что освященный религией обычай требовал его скорейшего захоронения. Греческие врачи V–IV вв. до н… э. обходили это препятствие, анатомируя тела домашних животных и обезьян. Производились ли в это время вскрытия человеческих тел? Л. Эдельштейн настаивал на том, что впервые этим занялись александрийские врачи Герофил и Эрасистрат (первая половина III в. до н. э.) {198}. Действительно, они первыми стали производить вскрытия тел публично, а Эрасистрат занимался даже вивисекцией на преступниках, приговоренных к смерти {199}. Но их предшественники также могли анатомировать трупы, хотя по вполне понятным причинам они не афишировали эту сторону своих занятий.
В гиппократовском корпусе есть трактат «Анатомия» (т. е. «рассечение»), частые ссылки на сочинения с этим же названием встречаются у Аристотеля и Феофраста, книгу по анатомии написал известный врач Диокл из Кариста (IV в. до н. э.). Уровень анатомических знаний гиппократиков показывает, что они вскрывали и человеческие тела, хотя, видимо, и не систематически. Более того, уже Алкмеон, первый врач, который занялся анатомированием, практиковал его и на человеческом теле (24 А 10).
Из сохранившихся свидетельств следует, что Алкмеон занимался по преимуществу анатомией органов чувств — интерес скорее естественнонаучный, чем чисто врачебный. Главной заслугой Алкмеона было открытие нервов, идущих от органов чувств к мозгу, в частности глазных нервов. Основываясь на этом, он пришел к убеждению, что не сердце, а именно мозг является центром сознательной и чувственной жизни человека (24. А 8). «Чем мы мыслим — кровью, воздухом или огнем? Или же ни тем, ни другим, и ни третьим, а это наш мозг вызывает чувства слуха, и зрения, и обоняния» а из них возникают память и представление, а из памяти и представления, когда они приобретут устойчивость, возникает знание?» — в этих словах Сократа (Фед. 96 b; пер. С. П. Маркиша) по поводу одной из теорий, которыми он увлекался в юности, принято видеть отражение взглядов Алкмеона.
Алкмеон, таким образов не отождествлял мышление и ощущение, как это делал Эмпедокл, но полагал, что первое зависит от второго (24 А 5). Способность мыслить он приписывал только людям, тогда как животные могут лишь ощущать (24 В 1а). На эту мысль, кроме прочих соображений, его могли навести и видимые различия между мозгом человека и животных.
Анатомические исследования Алкмеона позволили ему занять в физиологии гораздо более здравые позиции, чем те, которые были у многих философов и врачей V в. до н. э. Тогдашняя физиология объясняла ощущения с помощью двух общих принципов, один из которых гласил, что подобное познается подобным, другой — что подобное познается противоположным {200}.Эмпедокл, например, учил, что мы ощущаем огонь с помощью частиц огня, заключенного в нас самих и т. п. Алкмеон же, не придерживаясь ни одного из этих принципов, стремился строить свое учение на эмпирической основе.
Анатомируя органы слуха, Алкмеон открыл евстахиеву трубу (в XVI в. ее еще раз открыл Евстахий), по которой воздух проходит из носоглотки во внутреннюю полость уха. По словам, Аристотеля, Алкмеон считал, что козы дышат ушами (24 А 7), — вероятно, его ввел в заблуждение именно этот канал между внутренней полостью уха и носоглоткой. Несмотря на это, Алкмеон первым подошел к верному объяснению ощущения звуков: он объяснял слух тем, что когда раздается звук, воздух внутри полой трубы резонирует и передает его в мозг (24 А 5, 6).
Алкмеон, конечно, не знал ничего о нервных импульсах и представлял нервы в виде полых каналов, по которым воздух или жидкость доходят до мозга. В частности, зрение он объяснял так: жидкое вещество мозга проходит по зрительным нервам до глаза и образует прозрачную мембрану или сетчатку, в которой, как в воде, отражаются образы вещей (24 Д 5, 10). Кроме того, в глазу есть и огонь — это ясно из того, что если по глазу ударить, то из него сыплются искры (24 А 5)! Эта забавная идея, которую разделял не только Алкмеон, еще
