было бы оставить нетронутым в надежде, что его смерть не заставит себя долго ждать. Но у него были сотни горячих последователей; были и другие учителя — Уильям из Конша, Жильбер де ла Порре, Беренгер из Тура, — которые также призывали веру к испытанию разумом. Как долго при такой процедуре церковь могла сохранять единство и пыл религиозной веры, на которых, казалось, покоился моральный и социальный порядок Европы? Уже один из учеников Абеляра, Арнольд Брешианский, разжигал революцию в Италии.
Вероятно, именно подобные рассуждения в конце концов привели Сен-Бернара к открытой войне с Абеляром. Этот страж веры учуял волка в стае и повел стаю на охоту. Он давно с недоверием смотрел на блуждающий, вторгающийся, дерзкий интеллект; поиск знаний, кроме как служащих святости, казался ему обычным язычеством; попытка объяснить священные тайны разумом была нечестием и глупостью; и тот же рационализм, который начал с объяснения этих тайн, закончится их осквернением. Святой не был жестоким; когда в 1139 году Вильгельм из Сен-Тьерри, монах из Реймса, обратил его внимание на опасность учения Абеляра и попросил его обличить философа, он отстранил монаха и ничего не сделал. Абеляр сам ускорил события, написав архиепископу Сенса, прося, чтобы на предстоящем церковном соборе ему была предоставлена возможность защититься от обвинений в ереси, которые о нем распространялись. Архиепископ согласился, не желая, чтобы его церковь стала центром внимания христианского мира; чтобы обеспечить хорошую борьбу, он пригласил Бернарда присутствовать на соборе. Бернар отказался, сказав, что в диалектической игре он будет «простым ребенком» против Абеляра, обученного логике в течение сорока лет. Но он написал нескольким епископам, призывая их присутствовать и защищать веру:
Питер Абеляр пытается свести на нет заслугу христианской веры, когда считает себя способным человеческим разумом постичь Бога в целом. Он возносится к небесам и спускается даже в бездну; ничто не может скрыться от него!.. Не довольствуясь тем, что видит вещи через темное стекло, он должен увидеть все вещи лицом к лицу….. Он напоминает Ария, когда говорит о Троице, Пелагия, когда говорит о благодати, Нестория, когда говорит о личности Христа»… Вера праведных верит, она не спорит. Но у этого человека нет разума, чтобы верить в то, что его разум ранее не аргументировал».46
Союзники Бернара, ссылаясь на собственную слабость, уговорили его присутствовать. Когда Абеляр прибыл в Сенс (июнь 1140 года), он обнаружил, что общественное настроение, как и в Суассоне за девятнадцать лет до этого, настолько настроено против него одним лишь присутствием и враждебностью Бернарда, что он едва осмеливался появляться на улицах. Архиепископ осуществил свою мечту; в течение недели Сенс казался центром мира; король Франции присутствовал со своим церемониальным двором; десятки церковных сановников были в сборе; и Бернар, искалеченный ревматизмом и суровый в святости, поразил всех. Некоторые из этих прелатов лично или коллективно ощутили на себе укор от нападок Абеляра на недостатки духовенства, безнравственность священников и монахов, продажу индульгенций, изобретение фальшивых чудес. Убедившись, что суд собора осудит его, Абеляр явился на первое заседание, объявил, что не признает своим судьей никого, кроме папы, и покинул собрание и город. После такого обращения совет не был уверен, что сможет законно судить Абеляра; Бернар успокоил его, и он приступил к осуждению шестнадцати положений из книг Абеляра, включая его определение греха и его теорию Троицы как силы, мудрости и любви единого Бога.
Почти без гроша в кармане Абеляр отправился в Рим, чтобы изложить свое дело Папе. Возраст и немощь помешали ему. Достигнув монастыря Клюни в Бургундии, он был принят с состраданием и заботой Петром Преподобным и пролежал там несколько дней. Тем временем Иннокентий II издал указ, подтверждающий приговор собора, налагающий на Абеляра вечное молчание и предписывающий его заточение в монастыре. Абеляр все же пожелал продолжить свое паломничество; Петр отговорил его, сказав, что папа никогда не примет решения против Бернарда. Измученный до физического и духовного истощения, Абеляр сдался. Он стал монахом в Клюни и скрылся в безвестности его стен и ритуалов. Своим благочестием, молчанием и молитвами он назидал собратьев-монахов. Он написал Элоизе, которую больше никогда не видел, трогательное исповедание веры в учение Церкви. Он сочинил, вероятно, для нее, одни из самых прекрасных гимнов в средневековой литературе. Один из «Простецов», приписываемых ему, формально является Плачем Давида по Ионафану, но любой читатель уловит в нем нежные нотки:
Vel confossus pariter счастливый наследник cum, quid amor faciat, maius hoc non habeat, и я буду жить mori sit assidue; nec ad vitam anima satis sit dimidia…. Делайте тихие шаги; vellem ut et planctibus sic possum et fletibus Laesis pulsu manibus, raucis planctu vocibus, дефицит и дух.47 Если бы я мог лежать в одной могиле с тобой, Я бы умерла от счастья, Ведь из всех даров, которые может преподнести земная любовь. Я не знаю большего блага. Чтоб я жил, когда ты остынешь и умрешь. Это была бы непрекращающаяся смерть; Не хватит и половины души. На жизнь или на половину дыхания. Я позволил арфе лежать спокойно. Если бы я мог И до сих пор я плачу и страдаю! Мои руки болят от ударов, Болит горло
