— Вы действительно сын Шамиля? — спросил он, едва сдерживая себя.
Жулик, услышав русскую речь, стушевался, но вскоре овладел собой и, оправившись, начал рассказывать небылицы. Дагестанец пожалел шарлатана и не выдал в руки полиции, но предупредил, чтобы тот не выступал от его имени. Об этом эпизоде Мухаммед–Шеффи также рассказала Захарьину, и тот включил рассказ генерала в свою книгу «Шамиль в русском плену».
В последний раз И. Н. Захарьин встречался с Мухаммедом–Шеффи в 1901 году. Тогда только и было разговоров, что об англо–бурской войне. Все прогрессивное человечество сочувственно относилось к бурам. Писатель также заговорил как‑то с генералом о бурах. Мухаммед–Шеффи заметил: «А вот моему отцу 50 лет назад никто не помогал».
Сын Шамиля хотя и жил на чужбине, но был по–дагестански гостеприимен. Он обычно сам разливал чай, резал хлеб, подавал на стол. Сам встречал и провожал гостей. Снимал с вешалки и подавал гостю пальто, помогал надеть. Протестующим Мухаммед–Шеффи говорил: «Гость — твой господин, а ты его слуга, это говорил мне мой покойный отец; услуживая вам, я исполняю его завет и приказ».
Шамиль в 1866 году, готовясь к отъезду из России на богомолье, написал своему племяннику Джемал–Эддину, гимринскому старшине, письмо. В нем, в частности, говорилось: «Когда мы подумали относительно имения нашего, находящегося у вас, а именно: дом, пахотные места и сады, то не нашли более полезного употребления имения этого, как завещать его… сиротам нашего селения. И поэтому мы завещаем… чтобы половинной частью с дохода имения пользовался тот, кто будет управлять имением, то есть поливать сады, пахать поля и поправлять дом, другая же половина должна быть обращена на пользу сирот. Собирай сирот в свое время в мой дом и раздавай им указанную часть дохода с имения.
… Что же касается до моего дома, то в нем пусть живет тот, кто будет управлять имением, и пусть он поправляет его, чтобы он не разрушался. А тебя уполномачиваю, Джемал–Эддин, распорядиться: отдашь, кому хочешь, или же оставь в своих руках. Кланяйся нашим родственникам, особенно жителям селения вообще…»
Будучи в Гимрах, от колхозника Абдуллы Магомедова (1906 года рождения) мы услышали следующий рассказ: «Житель нашего селения Гу–сейн–Гаджи Базарганов по торговым делам как‑то ездил в Петербург. Когда это случилось, в Гимрах никто не помнит. Думаю, что путешествовал Гусейн–Гаджи еще до моего рождения, но после смерти Шамиля. Так вот, земляк наш был в Петербурге. На одной из площадей города он случайно встретился с генералом. Видал генералов Гусейн–Гаджи в Петербурге и до этого дня, но те его даже не замечали. Этот же генерал, когда поравнялся с горцем, подозвал его к себе. У гимринца душа ушла в пятки: в чем дело? Но каково же было удивление Гусейн–Гаджи, когда начались расспросы. Разговор шел на русском языке.
— Откуда приехал, кунак? — спросил генерал.
— Из Дагестана, — ответил горец.
— Дагестан большой, а из какого округа, аула?
— Хунзахского округа, из Гимр.
Услышав это, генерал обрадовался и пригласил горца к себе. Назавтра, когда они встретились, генерал сказал, что он сын Шамиля Мухаммед–Шеффи, и стал расспрашивать о родственниках, близких и дальних, о хозяйстве.
— Если ты сын Шамиля, — заметил гимринец, — то должен говорить по–аварски.
— Пожалуйста! — улыбаясь, ответил генерал, и далее оба стали беседовать на родном для них языке.
Во время беседы выяснилось, что Гусейн–Гаджи — сын Джемал–Эдди–на, а следовательно и родственник Мухаммеда–Шеффи, вот тут‑то генерал и напомнил земляку о письме–завещании Шамиля, написанном в 1866 году его отцу. Перед расставанием генерал дал Базарганову денег, для того, чтобы дом, где родился Шамиль, привели в образцовый порядок и устроили в нем музей.
Вернувшись домой, Гусейн–Гаджи на месте развалившейся сакли Шамиля построил двухэтажный дом. Внизу был хлев, а наверху — четыре комнаты. Одна из комнат с тех пор считается комнатой Шамиля.
Мухаммед–Шеффи был женат дважды. Первой его женой была Ами–нат, дочь наиба Энькоу–Хаджи. О том, как Мухаммед–Шеффи женился на Аминат, рассказывают следующее. Как‑то Мухаммед–Шеффи был в гостях у чохского наиба. Во время беседы Энькоу–Хаджи позвал свою дочь. Восемнадцатилетняя Аминат вбежала к отцу без чадры и лицом к лицу столкнулась с красивым юношей. Девушка вскрикнула от неожиданности и, закрыв лицо руками, выскочила из сакли. Растерялся и Мухаммед–Шеффи.
… Шутка Энькоу–Хаджи закончилась свадьбой. Это было в 1858 году. Спустя год молодожены вместе с Шамилем приехали в Калугу. Здесь у Аминат появилась болезнь, которую можно назвать тоской по родине, или второй чахоткой (как метко окрестили ее местные врачи). Молодая женщина заметно похудела, изменился цвет ее лица, появилась вялость. Единственное утешение — видеться с мужем — позволялось только ночью. Веденские порядки соблюдались и в русской Калуге.
Однажды при встрече А. И. Руновский сказал Мухаммеду–Шеффи, что, вероятно, дагестанский воздух сделал бы Аминат прежней. «Нет, — отвечал сын Шамиля, — если бы увидела она отца или мать, или брата своего Исмаила, — она тотчас бы выздоровела».
В апреле 1861 года Мухаммед–Шеффи определился на русскую службу. Аминат вместе с ним переехала в Петербург, где и прожила целый год. С переменой климата и обстановки ей стало заметно лучше.
В мае 1862 года она снова возвратилась в Калугу. Аминат собиралась рожать, но хотела прежде попасть на родину, где за ней был бы родительский уход. С этим вышла заминка. Сопровождать ее мог или муж, или брат Исмаил, находившийся в Дагестане, которому царское правительство вовсе не доверяло. После долгих проволочек Мухаммеду–Шеффи был дан шестимесячный отпуск. Затем отпуск продлили еще на столько же. Сын Шамиля и его жена уехали на родину. Мы достоверно не можем сказать, что стало далее с Аминат. Одно только известно, что из Дагестана Мухаммед–Шеффи возвратился один. Скорее всего, его жена, после всех испытаний, выпавших на ее долю, скончалась в Чохе.
Второй раз Мухаммед–Шеффи женился на дочери татарского мурзы Мариям–ханум. Мариям–ханум родила ему двух дочерей — Патимат–Заграт и Нафисат. После смерти мужа она жила в Петербурге. Большая пенсия и хорошая квартира на Невском проспекте делали ее жизнь беспечальной. Дочерям своим Мариям–ханум дала хорошее образование. Нафисат, например, окончила институт благородных девиц в Петербурге. Она великолепно владела русским, татарским, кумыкским, французским и немецким языками. Нафисат вышла замуж за Махача Дахадаева, в то время студента Петербургского института инженеров путей сообщения. Когда Дахадев окончил институт, он вместе с Нафисат приехал в Темир–Хан–Шуру и поселился здесь в доме офицера Дагестанского полка Маль–чагова.
Выдающийся дагестанский революционер Махач Дахадаев был убит врагами советской власти в сентябре 1918 года. Жизнь Нафисат после гибели Махача Дахадаева сложилась несчастливо. В трудных тридцатых годах она переехала из Дагестана в Москву, затем поселилась в Ленинграде и умерла там по время блокады.
Старшая дочь Мухаммеда–Шеффи Патимат–Заграт после революции приехала в Буйнакск. Она вышла замуж за кафыркумухца Мамака. Этот человек работал аробщиком, затем — маляром.
Сын Мухаммеда–Шеффи, Магомед–Загид, служил при отце в Казани.
ШУАНЕТ
Во второй половине 1840 года генерал–лейтенант Галафеев отправился по Большой Чечне наказать непокорные аулы. С целью задержать карательную экспедицию в глубокий тыл противника с 4–тысячной конницей рванулся знаменитый наиб Шамиля Ахверды–Магома. Переходы были большими. Горцы, с детства приученные по многу часов находиться в седле, держались отлично. Туманным утром 28 сентября 1840 года четыре тысячи всадников подошли к Тереку и заняли позицию напротив Моздока. Но нежданно–негаданно туман рассеялся, и с городских стен ударили пушки. Ахверды–Магома не сумел захватить крепость и возвращался в горы. Наиб должен был получить строгое взыскание от имама. И все‑таки Ахверды–Магома торопился домой, как никогда. Он вез Шамилю бесценный подарок. На дороге в Ставрополь горцы остановили экипаж. В нем ехали десять человек — семья моздокского купца 1–й гильдии Ивана Улуханова. Сразу же внимание мюридов приковала к себе удивительной красоты девушка, дочь купца — Анна.
Впрочем, существует еще версия, рассказывающая о том, как Анна Улуханова стала пленницей. Личный секретарь Шамиля Мухаммед–Та–хир ал–Карахи пишет: «Мюриды застали ее молящейся в церкви, когда все жители в панике бежали из города по направлению к Ставрополю. Её пленные спутники сообщили Ахверды–Магоме, что она была невестой старого русского генерала»[115].
«Я была взята в плен вместе со своими родными», — рассказывала впоследствии сама Шуанет.
