Шуанет была рядом с мужем и на Гуниб–горе. 25 августа 1859 года она снова попала в плен, но на этот раз уже к «своим».
Как уже известно читателю, Темир–Хан–Шуру первыми покинули имам и сын его Кази–Магомед. По дороге и по приезде в Калугу Шамиль все время беспокоился, что родственники Шуанет могут приехать из Моздока в Темир–Хан–Шуру и забрать ее. О его переживаниях, разумеется, хорошо знал пристав, полковник Богуславский. Он как‑то спросил Шамиля, что, если бы Шуанет снова стала христианкой, взял бы он ее в жены?
— Взял, — быстро отвечал Шамиль.
— А она пойдет ли к вам с охотой? Шамиль смутился, но не надолго.
— Пойдет! — сказал он твердым голосом.
В Моздоке один из братьев Улухановых на самом деле предложил Анне оставить Шамиля. Но она отвергла это предложение. Поняв, что ее решения не изменить, Уллухановы приняли семью Шамиля как родственников.
В января 1860 года экипажи с семьей имама подъезжали к Калуге. Чуть раньше них прибыл Мухаммед–Шеффи. Имам спросил его о здоровье путешественников, кто едет и кто остался. И, как рассказывала жена губернатора М. Н. Чичагова, «каждый раз, что Шамиль произносил женское имя, глаза его опускались, но они метали искры, когда Шеффи рассказывал, что лошади всю дорогу благополучно везли Шуанет…»[125]
В трудные годы долгого плена Шуанет была Шамилю не только женой, но и самым верным другом. Еслц в свое время муж помогал ей понять Дагестан, то теперь, в России, они поменялись ролями. О преданности Шамилю и в то же время о детской наивности Шуанет говорит такой факт.
Предводителем дворянства в Калуге был некто Шукин, сын которого много лет назад служил в уланском полку вместе с Джамалутдином — старшим сыном имама. Видимо, поэтому Шамиль с симпатией относился к предводителю дворян. Женщины семейства Щукиных в знак дружбы подарили женской половине семьи Шамиля свои фотографии. Русские дамы, в свою очередь, захотели получить фотографии горянок. Но как это сделать? Ведь горянки не должны показывать свое лицо постороннему мужчине! Выход все‑таки нашелся: фотографировать жен имама взялась супруга мастера. И вдруг перед съемкой Шуанет залилась слезами. Это случилось, когда она увидела драгоценности, украшавшие Зайдет. Оказалось, что в день пленения Шамиля на Гунибе Зайдет позаботилась о себе и спрятала драгоценности, полученные от княгинь Чавчавадзе и Орбелиани. А Шуанет же тогда была занята лишь своим мужем. Она страшно боялась, что более не увидит его. Успокоилась Шуанет только тогда, когда ей вручили подарки А. Барятинского. Но по дороге из Гуниба те куда‑то затерялись. И вот теперь в Калуге женщина не хотела фотографироваться без бриллиантов.
Кто виделся с Шуанет в Калуге, также отмечали ее обаяние. «Шуанет, — писала жена губернатора Калуги М. Н. Чичагова, — сохранила следы красоты молодости и отличалась… скромностью. Цвет лица ее нежный, щеки румяны… глаза голубые, и вообще вся наружность ее была симпатичная. Неудивительно, — сообщала далее губернаторша, — что она была царицей сердца Шамиля и что он не отдал ее за миллион родным»[126].
Сохранилось письмо, написанное Шуанет на русском языке.
Адресовано оно в Моздок родному брату — Якову Ивановичу Улухано–ву. Письмо дает возможность в какой‑то мере соприкоснуться с внутренним миром жены Шамиля, лучше понять ее.
«Любезный братец, — писала из Калуги в мае 1860 года Шуанет, — с большим удовольствием пользуюсь предстоящим случаем, чтобы засвидетельствовать Вам мое глубочайшее почтение и родственную любовь. Имам, муж мой, также свидетельствует Вам свое почтение.
… Письмо это Вам доставит Кази–Магомед. Прошу Вас, любезный братец, а также и всех наших родственников, оказать ему такое же гостеприимство, как бы мне самой.. Ваше внимание и гостеприимство, которое Вы окажете Кази–Магомеду, мы будем считать большим для себя одолжением.
Жизнь наша в Калуге продолжается по–прежнему в совершенном довольствии и спокойствии.
.. Наш прекрасный дом сделался еще лучше. Из него можно видеть на очень далекое пространство и… везде… видим мы зеленые горы, зеленые леса и много деревень, окруженных зеленью. Я не знаю, чего еще желать: мы счастливы.
… Вместе с тем прошу Вас убедительно не отказаться написать к нам когда‑нибудь хотя несколько строчек: Ваши письма доставят нам большое удовольствие.
Остаюсь любящая Вас сестра… Шуанет, жена Шамиля»[127].
Это письмо с русским текстом подписал и имам: «Нуждающийся в помощи божьей чужестранец Шамиль».
Шуанет осталась со своим мужем до конца. Вместе с ним она выехала из России, посетили Джидду, Мекку, а 4 февраля 1871 года похоронила его в Медине. В этом городе закончилась 30–летняя совместная жизнь ее с Шамилем. После смерти Шамиля Шуанет была свободна и могла возвратиться к своим родственникам. Но она осталась верна памяти мужа.
Что же дальше? В июне 1871 года пришло письмо от А. Барятинского. Князь приглашал Шуанет с семьей в Россию. В том же месяце 14–го числа в Мекке была опущено ответное письмо, начинающееся со слов: «От скорбящей Шуанет… сиятельному князю Барятинскому. Привет тебе и твоей супруге». Затем вдова Шамиля извещала: «Письмо твое облегчило сердце мое. Муж мой покойный и покойная дочь завещали мне не покидать так скоро их могилы. Во всяком случае, знаменитый фельдмаршал, не забывай меня и удели мне место в твоих благодеяниях. Поручаю тебе любезного сына моего Гази–Мухаммеда. Просьбу эту я обращаю к тебе из глубины моей скорби. Приветствую тебя еще раз. Скорбная изгнанница Шуанет».
После приезда Кази–Магомеда в Мекку она переехала в Константинополь и жила там с детьми покойного мужа. Говорят, что султан Турции назначил ей пенсию до конца жизни. Умерла Шуанет через 6 лет после кончины Шамиля — в 1877 году, в возрасте 54 лет. Могила ее находится в Константинополе.
ЗАЙДЕТ
Жена Шамиля Зайдет родилась приблизительно в 1830 году. Она была некрасива, и только грациозная ее фигура могла остановить на себе внимательный взгляд. Шамиль женился на ней по политическим соображениям. Женщина эта была умна и имела, как утверждают многие, немалое влияние на своего мужа. Но ее не любили. Постоянные интриги, наушни–чание и доносы Зайдет нередко дезориентировали Шамиля. Её языка боялись многие. Скупость этой женщины не имела границ. Ради двух–трех абазов она могла решиться на любую подлость. Но сам Шамиль будто не замечал всего этого. Видимо, им двигала, с одной стороны, жалость к Зайдет, обделенной природой, с другой стороны, — уважение к ее отцу Джемал–Эддину, к которому имам питал самые высокие чувства.
Одной из тех, кто беспрерывно говорил о необходимости получить миллион за пленных княгинь, была Зайдет. Как только Шамиль отлучался из Ведено, грузинки по 3–4 дня не получали свежей пищи. Вместо стекол на окна приклеивалась бумага. По ночам, когда становилось холодно, Зайдет скупилась, не давала дров. Но никто, тем более пленницы, не смели жаловаться на нее. И Зайдет пользовалась этим. Но бывало, что ее козни и скаредность раскрывались самым неожиданным для нее образом.
Однажды зимой, когда выпал снег и ударили морозы, имам приказал вставить стекла в комнате пленниц и переделать камин. Женщин с детьми перевели на время в другое помещение. По окончании работ имам решил лично проверить, как выполнено его приказание. Каково же было удивление Шамиля, когда в комнате он увидел котелок с водой, поставленный на уголья, в котором варилось несколько луковиц. Он понял, что кормят пленниц скудно. Немедленно вызвали Зайдет. Шамиль сделал ей строгий выговор и при всех пристыдил за скупость: «Что скажут о нас люди? — говорил Шамиль, — Будто у нас нечего есть!» Через 20 минут через Шуанет он прислал чаю, масла, риса, муки, фруктов.
Имам обычно был занят государственными делами, обычаи не позволяли ему видеться лицом к лицу с пленницами, а Зайдет тем временем распоряжалась всем по своему усмотрению. Она не только старалась держать грузинок в черном теле, но и запугивала их. Так, она однажды заявила, что если русские придут в Ведено, то всех пленных горцы перережут. Само собой разумеется, это было выдумкой Зайдет.
25 августа 1859 года имам с семьей находились на Гунибе. В то время, как все женщины и дети были заняты работой по устройству обороны последней опоры горцев, Зайдет искала и прятала драгоценности.
Образ ее жизни не изменился и в Калуге. Она всячески старалась отравить жизнь окружающим, делала все это она, как и прежде, осторожно. Свой человек в доме Шамиля, казначей Хаджио, за долгие годы хорошо изучивший повадки Зайдет, считал, что влияние её было более широким, чем это казалось на первый взгляд. Однажды, это было 18 апреля 1860 года, между ним и приставом А. Руновским произошел любопытный разговор. Хаджио сказал: «А ведь государь не всех наградил за «нашу» войну!» На вопрос Руновского — кого же он еще не наградил, Хаджио отвечал вопросом:
