они правы, в их руках, главным образом, капитал, и хотя юридически они бесправны, но фактически они владеют нашим миром, и в этом отношении пророчество Библии почти на наших глазах сбывается: тяжело их положение, но в то же время мы чувствуем себя под их игом. <…>
Из целого ряда других процессов видно, что кровь собиралась для каббалистических целей, что евреи употребляли кровь и что она была выпущена путем целого ряда уколов. Я этих процессов не привожу, но о них давал заключение патер Пранайтис, и он свои исследования проверил на основании научных источников. <…>
Гг. присяжные заседатели, теперь, перед осуждением Бейлиса, вы все-таки не должны изглаживать из своих мыслей образ убитого и умерщвленного Ющинского. Пусть Бейлис будет невинен для всех евреев, для всего мира, пусть это уже теперь священное лицо, но имя Бейлиса для русского человека, конечно… никогда не будет священным… И, гг. присяжные заседатели, если мы вспомним об образе этого замученного человека и если мы посмотрим на этого фанатика, который совершил это злодеяние своими руками… мы должны произнести над ним приговор, которого он заслуживает, мы не побоимся произнести этот приговор… и ваш приговор… многие из честномыслящих людей выслушают с чувством спокойного удовлетворения. Я бы не стоял на этой кафедре, если бы не был глубоко уверен в виновности его и его соучастников… а вам я могу пожелать только одного – чтобы в вашем суде помог вам Бог. [Oтчет 3: 4–5, 8, 17–18, 55, 57–58]
Документ 55. Защита заявляет о невиновности Бейлиса
О. О. Грузенберг, возглавлявший защиту, в заключительной речи подчеркнул слабость и непоследовательность позиции властей, обвинявших его клиента.
Гр у з. Никто… ни одного слова укоризны или жалобы не сказал против Бейлиса, и все же Бейлис сидит перед вами на скамье подсудимых, и все же Бейлис 21/2 года сидит в тюрьме, измученный, надорванный, разбитый, и здесь требуется его осуждение во имя критики Библии, во имя критики «Зогара» [72], каких-то мертвенных книг, которых 9/10 евреев не видали и о которых не слыхали, во имя этого, во имя доказательств, собранных от пьяных баб, от Волкивны, которую надо было разыскивать по разным притонам, чтобы привести в суд, от Волкивны, которую должен был разыскивать следователь. Бог знает, от кого вы слыхали это, прошел весь воровской мир, и там старались найти улики против Бейлиса. Господа, я уверен, что только через несколько месяцев… вы скажете: неужели все, что мы слышали от Волкивны, от Шаховского, который 17 раз менял свои показания у следователя и столько же раз менял показания здесь, перед вами, в этой зале, а его слушали, и неужели на основании этих показаний, часто бессмысленных, совершенно необоснованных, ни с чем не связанных, сбивчивых, рассеянных, шла речь о том, чтобы человека послать в каторжные работы? <…>
Я спрашиваю, за что же это, в чем человек провинился?
…Вы слышали, что говорил прокурор и гражданские истцы, они говорили, что так как там при больнице имеется молельня, то не нужна ли кровь человеческая для того, чтобы на ней построить эту молельню [73], ведь это так, об этом говорил прокурор, это записано, об этом мы все слыхали. И тогда я обращаюсь к г. прокурору и говорю: если вы считаете, что молельня должна строиться на христианской крови, если вы считаете, что для молельни принесли в жертву и замучили несчастного мальчика, что же вы молчите, отчего не действуете так, как требует убеждение? Тогда ищите того, кто строил молельню, для кого была эта молельня. Вы видели этого человека, он стоял перед вами. Это – Зайцев, сын старого Зайцева, миллионера, он строил ее, и, если обвинитель считал, что молельня строится на человеческой христианской крови, то, я спрашиваю вас, почему же он не сидит здесь, строитель этой молельни, почему не сидят те, которые пожертвовали деньги на нее? <…>
Да, я скажу: если вы этому верили, вы должны были их взять…Но вы этого не сделали, конечно, потому, что вы сами отлично знаете, что это неверно, что этому нет никаких доказательств…
…Если бы исполнялся какой-нибудь ритуал, какая-нибудь обрядовая сторона религии, то неужели взяли бы грязную наволочку со следами мужского семени и с этой грязью устраивали бы религиозный ритуал? <…>
…Еврейская религия – это старая наковальня, о которую избивались всякие молоты, тяжелые молоты врагов, но она вышла чистой, честной, стойкой из этих испытаний…
Страшна ваша гибель, но еще страшнее самая возможность появления таких обвинений здесь – под сенью разума, совести и закона. [Oтчет 3: 157–158, 181, 189, 193]
Документ 56. Василий Маклаков обвиняет Веру Чеберяк в убийстве Андрея
Другой адвокат защиты, В. А. Маклаков, высмеял обвинение и обвинил Чеберяк в том, что она подстрекала к лжесвидетельству мужа и дочь.
М а к л а к о в…Все обвинение против Бейлиса основано на показаниях Чеберяк. Перестаньте верить Чеберяк, и от обвинения против Бейлиса ничего не останется. <…>
…Когда я думаю о деятельности Бразуль-Брушковского и о тех, кто с ним вместе шел, то, гг. присяжные заседатели, мне просто обидно и больно за них. Мне больно думать, что они были так наивны и легкомысленны…Они думали, что они перехитрят Веру Чеберяк, они думали, что они доберутся до правды, но не замечали, как она водит их за нос. <…> Вот вам поездка в Харьков…
…Я бы хотел, чтобы Марголин и Бразуль-Брушковский поняли, в какую опасную игру они играли с Чеберяковой, поняли, что они были в ее руках и что их честь от нее могла зависеть. <…> Если бы Чеберякова сказала здесь на суде: «Они меня позвали в Харьков и давали мне 40 тысяч за то, чтобы я молчала то, что я знаю о Бейлисе», – что же? Тогда, может быть, и можно было поверить, что дают 40 тысяч за молчание. Если человек много знает, ему и больше платят. Если бы Чеберякова сказала: «Мне давали 40 тысяч, чтобы я показывала на Мифле», – опять это меня менее удивило бы…Но когда Чеберякова говорит, что ей давали за то, чтобы она здесь призналась в убийстве Ющинского, – я говорю:…кто может поверить, что Чеберяковой могли предложить 40 тысяч за то, чтобы она перед судом говорила, что она убила Ющинского? <…> Да какие адвокаты могли бы защитить убийцу Ющинского? Кто бы из них мог сказать: «Да, она убила, ну что же, пожалейте ее»?
