рабочего Жана-Работяги, послушного и неутомимого вола своего хозяина; безропотная жертва всех жизненных горестей, Жан-Работяга изнурен до предела, но ему так никогда и не приходила мысль о праве на лучшую долю, и он отдохнет лишь в могиле. Но вот другой, столь же типический образ рабочего из песни «Жан-Бедняк»: он тоже безропотно гнул спину на своих хозяев и в старости выброшен на мостовую; но Жан-Бедняк уже понял, что он всю жизнь был в цепях эксплуатации, что «господь бог держал его за руки, пока ему обшаривали карманы», — и он пошел за красным знаменем Коммуны, знаменем освобождения. Жан-Бедняк умирает, расстрелянный версальцами и посылая проклятие «прогнившему миру, из которого убегаешь, как с каторги». Жана-Бедняка бросили в революцию его страдания, и он еще не представлял себе, как нужно переделать жизнь, уничтожив гнусный хаос буржуазного «порядка». Но в песне «Инсургент» Потье создает новый тип рабочего: это настоящий Человек, образованный, сознательный, научившийся отделять машину от капиталистического ее применения, рвущийся полностью перестроить мир для счастья тружеников, готовый сражаться за свои цели на баррикадах новой Коммуны. С какой радостью лепит поэт этот образ положительного своего героя!
Покорен инсургент приказам,
Которые диктует разум.
Он — Человек, не вьючный скот.
Он преисполнен упованья:
На горизонте солнце знанья
В багровом пламени встает.
…………………………………………
Он подчинит себе машину.
Отныне гнуть не хочет спину
Он перед паровым котлом.
Рука дельца рычаг нажала,
И стало доброе начало
Великим социальным злом.
…………………………………………
Не зная в горести просвета,
Под Игом стонет мать-планета.
Он перестроить мир готов
В могучем и святом усилье,
Чтоб радостное изобилье
Струилось из ее сосцов.
Песня «Инсургент», написанная в 1884 г., играла роль революционно-пролетарского гимна (пока не был положен на музыку «Интернационал»), и ее долго пели на всех рабочих собраниях.
Преданный сын и учитель рабочего класса, Потье помогал ему разбираться в самых разнообразных вопросах. Он неустанно разоблачал лживые посулы буржуазной демократии. Он освобождал рабочих от власти застарелых предрассудков, вроде веры в бога пли магического влияния абстрактных понятий, таких, как слово «свобода», особенно слово «республика», так долго державших их плену. Потье доказывал, что рабочим нечего ждать от буржуазно-демократической республики, которую он заклеймил именем «проститутки» в блестящей памфлетной песне «Дочь Термидора». Он утверждал здесь, что республиканский строй установился во Франции уже со времени Великой французской революции (иногда лишь уступая место недолговременным монархиям), но что и Первая и Вторая республики были на деле только продажными прислужницами буржуазного господства. Такова и Третья республика, которую самое лучшее поскорее свергнуть.
Вернись, вернись, Коммуна боевая!
Ты, а не эта шлюха площадная.
Лишь ты одна — Республика родная!
Растущая активность и мощь рабочего класса восхищали Эжена Потье. Он с восторгом воспевал все проявления борьбы рабочих, стачки и забастовки, мятежи углекопов в Монсо-Ле-Мин, Деказвиле и Анзене, первые успехи рабочей партии на выборах, крепнущую силу социалистического лагеря и его прессы («Пятнадцать тысяч голосов», «Забастовка», «Сто тысяч», «Путь народа» и др.). И все время мысль поэта возвращается к великим дням Парижской Коммуны, которой он посвящает цикл новых замечательных песен.
С какой страстью писал Потье в песне «Она не убита!», что палачам Коммуны, как они ни старались, не удалось истребить память о ней:
Ее надеялись убить
Картечью и штыками,
На землю знамя повалить
И в грязь втоптать ногами…
И палачей толпа росла,
Глумясь над ней открыто…
Слышь, Никола,
Хоть их взяла —
Коммуна не убита!
А в песне «Коммуны след неизгладим!» как горячо говорил поэт о жертвенной борьбе коммунаров, об их великодушных стремлениях!
На баррикады боевые
Мы шли со знаменем в руках.
Плуг Равенства тогда впервые
Оставил борозды в сердцах.
То были дни любви и гнева.
Где кровь лилась и стлался дым,
Уже взошли ростки посева:
Коммуны след неизгладим!
В одной из последних своих песен, в «Годовщине 18 марта 1871 года», Потье любовно вспоминал день провозглашения Парижской Коммуны:
О как цвела тогда весна!
Как этим утром в Жерминале,
Будя народы ото сна,
Знамена красные сияли!
Сверкая в синих небесах,
Лоскутья-флаги золотели,
И даже в мрачных рудниках
Призывно отблески алели…
Французская Рабочая партия, руководимая с 1882 г. гедистами, была в глазах Потье преемником заветов Коммуны, и поэт стал ее певцом. Гед называл его «Тиртеем нашей Рабочей партии» [103]. В песне «Пятнадцать тысяч голосов» Потье славил коллективный разум партии, ее боевой дух, ее умение сплотить массы, ее волю к ликвидации капитализма ради раскрепощения трудового человечества и подлинной человеческой культуры:
Настанет — партия так учит —
Конец наемного труда,
И пролетариат получит
Дары природы навсегда,
И смыв веков позор и муку,
Искусство вырвет из оков,
Литературу и науку.
…………………………………………
Во имя справедливой цели
Держите знамя тех бойцов,
Кто пал в кровавую неделю!
В 1880-х годах полностью определилась роль Эжена Потье как главы поэзии Парижской Коммуны. Немало было поэтов-коммунаров, горячо писавших о Коммуне в 70-х годах, особенно под свежим впечатлением ее трагического конца.