Вскоре командир корпуса был вызвал в Москву на прием к Верховному Главнокомандующему.
Сталин принял Катукова 17 сентября 1942 года на ближней даче, недалеко от Кунцева, куда привез его А.Н. Поскребышев, незаменимый долгие годы помощник генсека, забрав из приемной Председателя Совета Народных Комиссаров. С Верховным Главнокомандующим Михаил Ефимович ни разу не встречался, лишь разговаривал по телефону, когда его бригада находилась под Мценском.
В небольшой комнате, в которой оставил его Поскребышев, открылась боковая дверь и вошел Сталин.
— Здравствуй, товарищ Катуков! — произнес он глуховатым голосом с заметным кавказским акцентом.
«У меня все мои заготовленные слова рапорта пропали из головы, и я только мог сказать: «Здравствуйте, товарищ Сталин!» — вспоминал Катуков об этой встрече в 1947 году.
Верховный предложил сесть, разрешил курить. Потянулся к трубке и сам.
Разговор, к счастью, наладился сразу. Сталин поинтересовался, как воюет корпус, как показывают себя наши танки в бою. Когда—то такого рода вопросы задавал ему нарком танковой промышленности В.А. Малышев. Отвечал Катуков тогда прямо, ничего не утаивая. И перед Сталиным решил не кривить душой. От Верховного много зависело. Может, прислушается к мнению фронтовика и окажет влияние на выпуск нашей промышленностью более нужных для фронта танков.
— Что касается танков «Т–34», они превосходны, в бою показывают себя с наилучшей стороны, — Михаил Ефимович следил за Сталиным, медленно, почти неслышно ступавшим по мягкому ковру. — Иное дело — тяжелые машины «KB» или легкие «Т–60» и «Т–70». Первые фронтовики недолюбливают из—за того, что они неповоротливы, с трудом преодолевают препятствия, и пушка у них слабовата, вторые — из—за слабой брони и никудышной пушки. Двадцати или сорокапятимиллиметровым снарядом прошибить броню немецких танков нельзя. Практика боев в Подмосковье показала, что легкие танки трудно, почти невозможно использовать в распутицу или по глубокому снегу. Их приходится таскать на буксире.
Сталин слушал доводы Катукова, морщился, ему явно хотелось другой аттестации машин, выпускаемых нашей танковой промышленностью. Возражал, доказывал, что тяжелые и легкие танки не так уж плохи, фронтовики просто не успели оценить их или плохо использовали на поле боя. Катуков стоял на своем, хотя и знал, что Верховный не любит, чтобы ему противоречили.
— Любой танкист, товарищ Сталин, отдаст предпочтение «тридцатьчетверке». Но если «KB» вооружить более мощной пушкой, тогда, пожалуй, машина будет использована с большей эффективностью. И еще одна существенная деталь, — добавил Михаил Ефимович, — радиосвязь. Не только командирские, но и линейные машины должны быть оснащены радиостанциями. На поле боя часто возникает необходимость осуществить быстрый маневр взводом, ротой, батальоном. Пока сработает зрительная сигнализация, уходит время, противник успевает принять контрмеры…
О многом, что хотелось бы изменить в танковых войсках, говорил командир корпуса. Для него все это было важно, существенно. От этого часто зависела судьба техники, людей.
Когда Сталин спросил, как на фронте награждают отличившихся бойцов и командиров, Катуков высказал свое несогласие с существующей практикой. Ведь как было. Пока списки отличившихся в боях пройдут все армейские инстанции, попадут в Москву, пока появится Указ Президиума Верховного Совета СССР и все вернется на круги своя, проходит месяц, а то и два. Бои между тем продолжаются. За это время одни по ранению попадают в тыловые госпитали, другие погибают, третьи при различных обстоятельствах переводятся в другие части — на фронте всякое бывает. Приходят награды и не находят своих владельцев. Катуков высказал пожелание, чтобы право награждать предоставлено было фронтам, армиям, соединениям.
На заключительном этапе беседы Сталин вновь вернулся к танковым войскам, видимо, хотел знать все о нашей бронетанковой технике, о ее слабых и сильных сторонах, о причинах неудач некоторых операций на Дону. Получив от фронтовика нужную информацию, он вдруг сказал:
— Вот что, товарищ Катуков, вы назначаетесь командиром механизированного корпуса. Он будет посильнее танкового.
И тут же показал на карте, где мехкорпусу предстоит воевать. Это были районы Калининской области.
Предложение неожиданное, и все же приятно было почувствовать доверие, которое оказывают сам Верховный и Ставка. В то же время Михаил Ефимович понимал и о грузе ответственности, который ложился на его плечи. Он будет нелегкий. Утешал себя тем, что в жизни ничего легкого не бывает, и уж тем более на войне.
Поблагодарив Сталина за доверие, Катуков все же попросил его включить в новое соединение части, с которыми он воевал под Москвой и на Дону. Это касалось в первую очередь 1–й гвардейской, 49–й танковой и 1–й мотострелковой бригад. Верховный не противился, сразу же позвонил начальнику Генерального штаба и все уладил. Было также получено согласие на отзыв из 1–го танкового корпуса П.Г. Дынера и М.Т. Никитина.
На прощание Сталин пожелал успехов новому мехкорпусу, его командирам в предстоящих боях на Калининском фронте.
Вернувшись в Москву, Михаил Ефимович отправился к Федоренко, чтобы узнать более подробно о том, кому и когда сдавать 1–й танковый корпус, когда выезжать к новому месту службы. Яков Николаевич был занят какими—то срочными делами и попросил подождать в приемной. Не прошло и двадцати минут, как он пригласил Катукова:
— Надеюсь, ваша беседа с Верховным Главнокомандующим прошла, как принято говорить, на высоком уровне?
— В общем—то да, мы нашли общий язык. Верховный удовлетворил мою просьбу, разрешил забрать из 1–го танкового корпуса две танковые и одну мотострелковую бригады.
Федоренко задумался, молча начал листать какие—то бумаги, лежавшие перед ним на столе, затем басовито произнес:
— Это меняет дело. Наверняка забираешь 1–ю гвардейскую танковую. Сроднились, поди. Какие еще части?
— 49–ю танковую и 1–ю мотострелковую бригады.
Брови у Федоренко подскочили кверху:
— Значит, от бригады «KB» отказываешься?
— Отказываюсь, Яков Николаевич. Я и Сталину об этом говорил. В болотах Калининской области использовать тяжелые танки нецелесообразно и, как мне кажется, неразумно: угробим дорогостоящую технику.
Доводы Катукова были более чем убедительны.
Новый формирующийся механизированный корпус получил порядковый номер — три. Кроме уже указанных соединений, в него вошли 3–я и 10–я механизированные бригады, другие части и подразделения. Всего в корпусе насчитывалось 175 танков. Мощная ударная сила!
Предстояло еще подобрать командный и политический состав корпуса, сделать кое—какие перестановки. Этим занималось Главное автобронетанковое управление. 18 сентября 1942 года был отдан приказ Народного комиссара обороны Союза ССР по личному составу Красной Армии: «Командир 1–го танкового корпуса гвардии генерал—майор танковых войск Катуков Михаил Ефимович освобождается от занимаемой должности и назначается командиром 3–го механизированного корпуса, с установлением ему гвардейского оклада жалованья;
подполковник Никитин Матвей Тимофеевич — начальником штаба 3–го механизированного корпуса;
подполковник Горелов Владимир Михайлович (бывший заместитель командира 1–й гвардейской танковой бригады) назначается командиром 1–й гвардейской танковой бригады;
инженер—подполковник Дынер Павел Григорьевич — помощником командира 3–го механизированного корпуса по технической части».[143]
Среди тех, кому довелось работать и воевать рядом с Катуковым на Калининском фронте, был бригадный комиссар Н.К. Попель, назначенный на должность военного комиссара корпуса. Николай Кириллович был на год моложе Катукова, но они быстро подружились и не расставались уже до конца войны. Их фронтовая дружба продолжалась и в мирные дни. Война застала Попеля в Дрогобыче, где стоял 8–й механизированный корпус. С тяжелыми боями комиссар выводил из окружения свои части, затем был членом Военного совета 38, 21 и 28–й армий.
Политотдел корпуса возглавил старший батальонный комиссар Никита Трофимович Лясковский, оперативный отдел — подполковник Борис Яковлевич Рыбаков, разведывательный отдел — подполковник Давид Абрамович Драгунский, впоследствии дважды Герой Советского Союза, генерал—полковник. О некоторых командирах и комиссарах Катуков успел кое—что узнать в Москве, более подробно знакомился с ними на калининской земле, когда в сентябре 1942 года сдал 1–й танковый корпус генерал—лейтенанту В.В. Буткову.
30 сентября Михаил Ефимович получил приказ Главного автобронетанкового управления погрузить части 3–го механизированного корпуса и отправить их к новому месту дислокации. Станцию назначения указал позже Генеральный штаб.[144]
