Ознакомительная версия.
Глава 8
Пожар на Балканах и брандмейстеры из «европейского концерта»
В 1875 г. «балканский котел» противоречий закипел вновь. Началось все, как это часто бывало в истории, с налоговых притеснений, а продолжилось реками крови.
В феврале 1875 г. часть христианского населения Невесинского округа Герцеговины прогнала откупщиков – сборщиков податей, оказала сопротивление турецкой полиции и, опасаясь преследований, укрылась в соседней Черногории. Стремясь предупредить разрастание волнений и неизбежные для себя осложнения, черногорский князь Николай стал ходатайствовать перед султаном о прощении укрывшихся в его княжестве беглецов и удовлетворении их жалоб.
После длительных уговоров константинопольские власти частично удовлетворили просьбу: герцеговинские беглецы были прощены и возвратились в свои селения. Казалось бы, худшие последствия удалось предотвратить. Но не тут-то было. Уже местные турецкие власти вместо того, чтобы продолжить политику умиротворения, арестовали многих вернувшихся.
В ответ часть населения Невесинья с оружием в руках ушла в горы. Длительное время восставшие не предпринимали решительных действий. Они вооружались, укрепляли позиции в горах и ограничивались требованиями о присылке турецких комиссаров для разбора их претензий.
Одновременно расширялась зона содействия восстанию. В Герцеговине очень быстро появились сербские эмиссары, всячески поощрявшие восставших. Сюда же стала поступать материальная, в том числе и военная, помощь от благотворительных славянских комитетов из соседних австрийских областей. Причем военные грузы в адрес восставших спокойно пропускались через австрийскую границу.
Наиболее решительно с восстанием боролись местные турецкие власти. Боснийский генерал-губернатор[428] Дервиш-паша формировал карательные отряды башибузуков и всячески поощрял насильственные действия мусульман против христианского населения. В результате количество миролюбиво настроенных христиан стремительно таяло, а все большее их число спасалось бегством в соседние Черногорию и Далмацию или же пополняло ряды инсургентов.
Турецкое правительство действовало куда более осторожно. В июне 1875 г. требование повстанцев о присылке комиссаров было наконец удовлетворено. Прибывшие в Невесинье представители турецкого правительства не скупились на обещания, но неизменным предварительным условием всякий раз выставляли только одно – восставшие сначала должны сложить оружие и вернуться к мирной жизни.
Лидеры восставших не верили обещаниям турецких комиссаров и требовали более надежных гарантий. Они резонно полагали, что в случае разоружения на восставших обрушится месть местных турецких властей и мусульманских радикалов.
Так переговорщики ходили по кругу и всякий раз оставались при своих. Бессмысленность переговоров становилась очевидной, а масштабное вооруженное столкновение – неизбежным.
Первое сражение повстанцев с турецкими войсками произошло 28 июня (10 июля) 1875 г. Два батальона низама, двинутые в Невесинье, были с потерями отбиты и отступили. После этой неудачи турки не решились продолжать наступательные действия, так как располагали в Герцеговине незначительными регулярными армейскими силами. Они лишь ограничились занятием укрепленных пунктов и охраной важнейших коммуникаций, прежде всего гавани Клек.
Победа воодушевила повстанцев и их сторонников. Силы восставших стали быстро расти. В это время в числе вожаков восстания появился австрийский подданный, серб М. Любибратич. Под его руководством повстанцы усилились настолько, что в конце июля 1875 г. осадили крепость Требинье и ряд других укрепленных пунктов. А потом у восставших был свой Рубикон – они перешли реку Наретву. Пламя организованного восстания перекинулось и на Боснию.
В столицах великих держав начинали все пристальнее вглядываться в происходящее на Балканах. Слишком чувствительные нити европейских интересов были намотаны на клубок балканских противоречий. Теперь же этот клубок загорелся, и в его огне очень многим политикам замерещилось зарево большого пожара. Речь шла о застарелом горючем материале Европы, ее настоящей напасти последних ста лет – «вечном “восточном вопросе”»[429]. Формулировался он довольно просто: что делать с этим давно «больным человеком», который улегся у берегов Босфора и Дарданелл, и как делить наследство в случае его смерти? Безнадежно больной и уже в процессе медленного разложения считали Османскую империю.
Время от времени кто-то не выдерживал и, исходя из собственных интересов и представлений, начинал давить на империю Османов. В 1853 г. такую попытку предпринял Николай I. Все началось с, казалось бы, безобидной защиты интересов православного духовенства в Палестине, а продолжилось довольно откровенными предложениями, которые в Вене и Лондоне расценили однозначно: российский император считает «больного» уже одной ногой в могиле и предлагает договариваться о дележе его наследства[430]. Выглядело это явной претензией на «окончательное» решение Восточного вопроса.
Однако претензия вылилась в череду нерешительных и плохо продуманных действий. Российский император получил совсем не то, на что рассчитывал. Вместо нейтралитета великих держав в русско-турецком конфликте, а в идеале – согласованного с ними дележа турецких территорий, он напоролся на вооруженное выступление европейской коалиции в защиту Оттоманской империи. Разразилась Восточная (Крымская) война.
За свои роковые просчеты Николай I заплатил сполна – своей преждевременной смертью. Его соратники во главе с новым императором Александром II позволили союзникам выиграть войну. В итоге России помяли южные бока и под пацифистской вывеской нейтрализации запретили иметь военный флот на Черном море. Так почти на двадцать лет Восточный вопрос, время от времени закипая, погрузился в тину обыденности европейской политики. А в России тем временем началась эпоха либеральных реформ.
Для всех заинтересованных сторон европейского, как тогда говорили, «концерта» великих держав Восточный вопрос все больше становился настоящей головной болью. Особенно в периоды его кризисного обострения было отчетливо видно, что этот вопрос не решается, к общей выгоде всех европейских держав. Слишком различны были интересы, а противоречия глубоки. А раз так…
Если, согласно честертоновскому принципу, проблему нельзя решить, значит ее надо пережить. Вот великие державы и «переживали» Восточный вопрос, выжидая благоприятные возможности поживиться. И конечно же, все с разной степенью искренности не скупились на миролюбивые и бескорыстные заявления, одновременно зорко приглядывая за другими заинтересованными «оркестрантами», дабы те не ухватили или не сотворили что-нибудь, уж очень индивидуально выгодное. Ежели кто-то и высовывался, как Россия в 1853 г., то тому давали по носу.
Так что статус-кво на балканских и ближневосточных территориях Оттоманской империи и был тем самым вынужденным компромиссным алгоритмом решения-нерешения Восточного вопроса, который старались (или делали вид, что стараются) поддержать правительства «концерта» великих европейских государств.
«Сосредотачиваясь» после крымской пощечины, Россия не оставила надежд протиснуться к дирижерскому пульту европейского «оркестра». Ее дипломатия всякий раз убеждала Европу, да и собственную страну, в том, что сохранение слабеющей Турции, держащей в своих руках ключи от черноморских проливов, – это как раз то, что отвечает и европейским, и российским интересам в этом регионе.
На первый взгляд, Англия и Австро-Венгрия тоже не возражали против поддержания этого «немощного привратника». Однако более всего в Лондоне и Вене опасались, что именно гигантская Российская империя в одиночку заглотнет проливы и создаст ряд новых славянских государств-сателлитов из осколков некогда Блистательной Порты. Опасения же британских политиков простирались еще дальше. Многие из них рассматривали контроль России над проливами как первый шаг для утверждения ее влияния на Ближнем Востоке, что в свою очередь расценивалось как прямая угроза британскому владычеству в Индии.
Но поддержание статус-кво было реально лишь в перерывах между очередными кризисами во владениях дряхлеющей Порты, и к началу последней четверти XIX в. это в очередной раз стало очевидно.
Казалось бы, самым непосредственным образом разгоравшийся балканский пожар задевал интересы соседа – австро-венгерской монархии. Будучи потесненной Наполеоном III в Италии, а Бисмарком в германских делах, эта монархия усиливала свою активность на балканском направлении. Многие влиятельные лица при венском дворе желали компенсировать былые поражения территориальными приобретениями именно на Балканах. Последовательным сторонником такой позиции выступал сам император Франц-Иосиф. В рамках этого курса в конце 1874 г. империя Габсбургов заключила торговые соглашения с Сербией и Румынией. Что же касается Боснии и Герцеговины, то виды на эти османские провинции у дуалистической монархии были самые серьезные.
Ознакомительная версия.
