Ознакомительная версия.
Россия начинает и…
Казалось бы, самым непосредственным образом разгоравшийся балканский пожар задевал интересы соседа – австро-венгерской монархии. Будучи потесненной Наполеоном III в Италии, а Бисмарком в германских делах, эта монархия усиливала свою активность на балканском направлении. Многие влиятельные лица при венском дворе желали компенсировать былые поражения территориальными приобретениями именно на Балканах. Последовательным сторонником такой позиции выступал сам император Франц-Иосиф. В рамках этого курса в конце 1874 г. империя Габсбургов заключила торговые соглашения с Сербией и Румынией. Что же касается Боснии и Герцеговины, то виды на эти османские провинции у дуалистической монархии были самые серьезные.
Еще до начала восстания в январе 1875 г. на коронном совете в Вене большинство государственных деятелей империи высказались за их аннексию. На этой волне весной 1875 г. было организовано путешествие Франца-Иосифа в Далмацию. Посланцы из Герцеговины приветствовали его как защитника христиан от мусульманского ига, а император не скупился на слова поддержки. Даже если организаторы этой поездки и не ставили перед собой провокационных целей, то именно их они и добились. Далматинский вояж императора был воспринят в Герцеговине как прямой знак поддержки.
В начале 1875 г. замыслы сторонников аннексии поддержал и президент имперского правительства, министр иностранных дел и министр двора граф Дьюла Андраши. Однако сделал это с оговорками. Он, как и многие представители венгерской аристократии, опасался усиления славянского элемента в монархии Габсбургов. «Мадьярская ладья переполнена богатством, – заметил как-то Андраши, – всякий новый груз, будь то золото, будь то грязь, может ее только опрокинуть»[431].
Вместе с этим Андраши прекрасно понимал, что прямая аннексия будет воспринята европейскими кабинетами не иначе как инициатива в дележе турецких владений. А подобные инициативы в Восточном вопросе чаще всего выходили боком их вдохновителям, что наглядно продемонстрировала Россия в 1852–1856 гг. Инициатор в глазах Европы оказывался «нарушителем конвенции» – статус-кво на Балканах, – и от него могли потребовать серьезных компенсаций. А на что в данном случае стали бы претендовать великие державы, прежде всего Германия, Англия и Россия? Особенно Россия?! Вот здесь впору было ожидать самых неприятных сюрпризов. Поэтому Андраши предпочитал реализовывать на Балканах курс постепенной, прежде всего экономической экспансии без крутых односторонних действий, резко нарушающих баланс интересов великих держав в этом регионе. И вот здесь, нате вам, – Балканы загораются у самых южных границ империи Габсбургов.
В создавшейся ситуации Андраши более всего желал только одного – скорейшего прекращения восстания[432]. В противном случае его курс попадал в зону риска и опасной непредсказуемости. Разраставшееся восстание могло усилить крайне нежелательные для империи панславистские тенденции; резко укрепить позиции Сербии и Черногории; привести к вмешательству других великих держав, прежде всего России, к возрастанию ее роли в судьбе славян и, что представлялось самым опасным, – к появлению крупного славянского государства, способного быть центром притяжения родственных народов и потенциальным союзником Российской империи. В самом начале восстания Андраши заявил представителям Порты, что рассматривает происходящие волнения как исключительно внутритурецкое дело и совершенно не намерен в него вмешиваться. Однако удержаться на этой позиции ему не удалось.
События на Балканах оказались в поле внимания Петербурга. Именно российская дипломатия сделала первый шаг к открытию дискуссии в клубе великих держав на тему: «Что делать в условиях нового кризиса на Балканах?»
Первые известия о масштабных столкновениях в Боснии и Герцеговине были получены в Санкт-Петербурге в середине июня 1875 г. Глава Министерства иностранных дел государственный канцлер князь А.М. Горчаков находился в то время на отдыхе в швейцарском Веве, и министерством временно руководил его управляющий барон А.Г. Жомини. Именно по его предложению в Вене был образован «центр соглашения» трех императорских дворов (австро-венгерского, российского и германского) «с целью изыскать средства ограничить и прекратить беспорядки или, по меньшей мере, не дать им разрастись настолько, чтобы они могли угрожать всеобщему миру»[433].
Жомини действовал вполне логично, особенно в русле последних политических ориентиров. Начавшееся в 1872 г. сближение Австро-Венгрии, Германии и России получило название «Союз трех императоров».
В конце апреля 1873 г. в Петербург прибыл германский император Вильгельм I. Его сопровождали канцлер О. Бисмарк и начальник Генерального штаба Г. фон Мольтке. В ходе визита была подписана военная конвенция, носившая оборонительный характер. Она обязывала каждую из сторон оказать помощь двухсоттысячной армией другой стороне, если та подвергнется вооруженному нападению какой-либо державы.
А за полгода до этого, в сентябре 1872 г., в Берлине состоялось свидание императоров Австро-Венгрии, Германии и России. Встреча носила во многом демонстративный характер. «Я хотел бы, – иронично говорил по этому поводу Бисмарк, – чтобы они образовали дружную группу вроде трех граций Кановы…»[434]. В переговорах с Андраши Горчаков пытался нащупать, чем можно заинтересовать Австро-Венгрию, чтобы привлечь ее на свою сторону и оторвать от возможного сближения с Великобританией. Свидание трех императоров почти совпало с началом конфликта Петербурга и Лондона из-за Хивы, поэтому задача обезопасить западные границы страны в случае англо-российского столкновения на Востоке становилась весьма актуальной. Андраши, со своей стороны, добивался от Горчакова поддержки требований Вены на Балканах, в частности по противодействию территориальному и военно-политическому усилению Сербии.
Бисмарка же в Берлине волновал только один вопрос – обеспечить изоляцию Франции.
В конце мая 1873 г. года Александр II в сопровождении Горчакова отправился в Вену. В австрийской столице царь и его канцлер пытались склонить императора Франца-Иосифа и Андраши примкнуть к русско-германской военной конвенции. Однако те отказались, считая данный шаг слишком рискованным для своей страны. Ведь после 1856 г. англо-русское противостояние точнее, чем холодная война, определить было сложно. Оказаться же втянутой в конфликт с Англией – такая перспектива совершенно не прельщала венских правителей. Вместо военной конвенции они предложили российской стороне более общее и менее обязывающее соглашение. 25 мая (6 июня) в Шенбрунне под Веной оно было подписано Александром II и Францем-Иосифом. В целом все свелось к декларации намерения двух императорских дворов избегать разладов и согласовывать свои действия в угрожающих ситуациях. Горчаков и Андраши подтвердили ранее выдвинутый российским канцлером принцип невмешательства в турецкие дела. При этом Горчаков, по словам Жомини, понимал его «в пользу христиан» и оговорил условием, что Вена не выступит против балканских христиан, если они, «выбрав благоприятный момент», организованно поднимутся на борьбу. При этом Горчаков заявил, что приложит «все усилия для предотвращения необдуманных, несвоевременных и изолированных восстаний, которые всегда кончались для христиан плачевно». Андраши согласился принять такое понимание невмешательства, не афишируя его[435].
11 (23) октября 1873 г., после прибытия в Вену, к Шенбруннской конвенции присоединился германский император Вильгельм I[436]. Скрепленная подписями трех монархов конвенция получила «неточное название союза трех императоров. На деле это был не союзный договор, а скорее консультативный пакт»[437].
Летом 1875 г. Жомини поспешил развеять главные опасения Андраши. Россия, по его заверениям, не намерена была потворствовать Сербии и Черногории в поддержке восстания[438] и добиваться создания новых автономных славянских областей в пределах Оттоманской империи. Вернувшийся из отпуска в начале декабря 1875 г. Горчаков полностью одобрил действия и заявления Жомини.
Австро-Венгрия была удовлетворена, и стороны «центра соглашения» быстро договорились относительно совместных мер. Разработка конкретной программы реформ в восставших провинциях была поручена австро-венгерской стороне.
В июле 1875 г. Жомини писал французскому послу в Петербурге:
«Речь идет не о том, чтобы вмешаться во внутренние дела Турции; но державы могут действовать на обе стороны, чтобы побудить восставших к покорности, сербов и черногорцев к нейтралитету, Турцию к милосердию и справедливым преобразованиям. Это нравственное воздействие (cette action morale) будет тем более действенно, чем единодушнее и тождественнее будет образ действий представителей держав»[439].
Ознакомительная версия.
