к ней: «Дражайшая сестра, чем я заслужил смерть от гуннов? Я всегда был верен тебе и не причинил тебе никакого зла; я ехал сюда, дорогая сестра, потому что верил в твою любовь. Ты должна проявить милосердие». Она соглашается отпустить их, если они доставят ей Хагена. «Боже упаси!» — кричит Гернот; «лучше мы все умрем, чем отдадим одного человека за наш выкуп». Кримхильд выводит гуннов из здания, запирает в нем бургундцев и поджигает его. Обезумев от жары и жажды, бургундцы кричат в агонии; Хаген велит им утолить жажду кровью убитых, и они это делают. Некоторые выбираются из пламени и падающих бревен; битва продолжается во дворе, пока из бургундцев в живых не остаются только Гунтер и Хаген. Дитрих Гот, сражаясь, одолевает Хагена и приводит его связанным к Кримхильд. Она спрашивает Хагена, где он спрятал сокровища нибелунгов; он отказывается сказать ей, пока жив Гунтер; Гунтера, также плененного, убивают по приказу сестры, а его голову приносят Хагену. Но Хаген бросает ей вызов: «Теперь никто не знает, где клад, кроме Бога и меня одного; тебе, дьяволица, это никогда больше не будет известно». Она выхватывает у него меч и поражает его насмерть. Затем Хильдебранд Гот, один из ее воинов, одержимый жаждой крови, убивает Кримхильд.
Это страшная история, такая же кровавая, как любая другая в литературе или под землей. Мы поступаем несправедливо, вырывая самые страшные моменты из контекста пиров, поединков, охоты и женских дел; но это главная и горькая тема — нежная дева, превратившаяся под воздействием зла в свирепую убийцу. Странно, но в этой истории осталось мало от христианства; это скорее греческая трагедия о заклятом враге, без греческого нежелания допускать на сцену насилие. В этом потоке преступлений потоплены почти все феодальные добродетели, даже честь хозяина по отношению к приглашенному гостю. Ничто не могло превзойти варварство такой сказки, вплоть до нашего времени.
V. ТРУБАДУРЫ
В конце XI века, когда мы должны были ожидать, что вся европейская литература будет окрашена религиозным энтузиазмом крестовых походов, на юге Франции возникла школа аристократической, языческой, антиклерикальной лирики, носящей следы арабского влияния и символизирующей триумф женщины над наказанием, наложенным на нее теорией грехопадения. Этот стиль стиха переместился из Тулузы в Париж и Лондон вместе с Элеонорой Аквитанской, захватил львиное сердце ее сына Ричарда I, породил миннезингеров Германии и сформировал итальянскую dolce stil nuovo, которая привела к Данте.
У истоков стиля стоит дед Элеоноры, Вильгельм IX, граф Пуату и герцог Аквитании. Этот безрассудный клинок в одиннадцать лет (1087) оказался практически независимым правителем юго-западной Франции. Он присоединился к Первому крестовому походу и воспел его победу; но, как и многие дворяне в его зараженных ересью землях, он не испытывал особого уважения к Церкви и насмехался над ее священниками. Старая провансальская биография описывает его как «одного из самых обходительных мужчин в мире и великого обманщика дам; он был храбрым рыцарем и много занимался любовными делами; он хорошо умел петь и слагать стихи; и долгое время он странствовал по всей земле, чтобы обманывать дам».23 Будучи женатым, он увлек за собой прекрасную виконтессу Шательро и жил с ней в открытом скандале. Когда смелый лысый епископ Ангулемский посоветовал ему прекратить свои злодеяния, он ответил: «Я отрекусь от виконтессы, как только твои волосы потребуют расчески». Отлученный от церкви, он однажды встретился с епископом Пуатье. «Отпустите меня», — сказал он, — «или я убью вас». «Ударь», — ответил епископ, предлагая свою шею. «Нет, — сказал Вильгельм, — я не настолько тебя люблю, чтобы отправить тебя в рай».24 Герцог установил стиль написания амурных стихов для благородных дам. Он подбирал действие к слову, прожил короткую и веселую жизнь и умер в пятьдесят шесть лет (1137). Он оставил Элеоноре свои огромные владения, а также вкус к поэзии и любви.
В Тулузе она собрала вокруг себя поэтов, и они охотно воспевали для нее и ее двора красоту женщин и жар, вызванный их чарами. Бернар де Вентадур, чьи стихи казались Петрарке лишь немногим уступающими его собственным, начал с восхваления прелестей виконтессы Вентадур; она приняла его так близко к сердцу, что ее мужу пришлось запереть ее в башне своего замка. Бернар, воодушевленный, обратился к воспеванию великолепия самой Элеоноры и последовал за ней в Руан; когда она предпочла любовь двух королей, он опустошил свою душу в знаменитом дирге. Через поколение трубадур Бертран де Борн стал закадычным другом Ричарда I и его успешным соперником в борьбе за любовь самой красивой женщины своего времени, дамы Маэнс из Мартиньяка. Другой трубадур, Пейре Видаль (1167?-1215), сопровождал Ричарда в крестовом походе, вернулся целым и невредимым, жил и рифмовал в любовных утехах и нищете и, наконец, получил поместье от графа Раймонда VI Тулузского.25 Нам известны имена еще 446 трубадуров; но по этим четырем мы можем судить об их свободном мелодичном племени.
Некоторые из них были музыкальными бродягами; большинство — мелкими дворянами с песенным талантом; четверо — королями: Ричард I, Фредерик II, Альфонсо II и Педро III Арагонский. В течение столетия (1150–1250) они доминировали в литературе южной Франции и формировали манеры аристократии, выходящей из деревенской грубости, в рыцарство, которое почти искупило войну вежливостью, а прелюбодеяние — изяществом. Язык трубадуров был языком д'ок или романским языком южной Франции и северо-восточной Испании. Их название — загадка; трубадур, вероятно, происходит от римского слова trobar — находить или изобретать, как итальянское trovatore — от trovare; но некоторые считают, что оно происходит от арабского tarraba — петь.26 Они называли свое искусство gai saber или gaya ciencia, «гейская мудрость»; но они относились к нему достаточно серьезно, чтобы пройти долгий период обучения поэзии, музыке, формам и речи галантности; они одевались как дворяне, щеголяли мантией, отделанной золотым шитьем и дорогими мехами, часто ездили в рыцарских доспехах, входили в списки на турнирах и сражались как копьем, так и пером за дам, которым они посвящали свои строки, если не жизнь. Писали они только для аристократии. Обычно они сами сочиняли музыку к своим стихам и нанимали менестрелей, чтобы те исполняли их на банкетах или турнирах; но часто они сами играли на лютне и выжимали из песни страсть.
