С позиций "исторического реализма" (по аналогии с презумпциями "политического реализма") крушение СССР как сверхдержавы перечеркивает перспективы русской идеи в мире, ибо идея требует материального обеспечения, а оно и оказалось утраченным вместе с окончательной утратой статуса сверхдержавы. Но с позиций "гуманитарной истории" все обстоит сложнее.
Россия, принявшая облик могучего и непримиримого СССР, обладающая миропотрясательными амбициями, обретала — даже в стане "социалистического лагеря" — больше тайных недоброжелателей, чем надежных друзей и единомышленников. Союзы с нею были исключительно конъюнктурно-прагматическими — за ними стояло не моральное, а вне- и аморальное сознание. Иными словами, Советский Союз в последние два-три десятилетия своего существования имел за собой дух реальной истории, считающейся с силой, но против себя имел дух гуманитарной истории, считающейся с моральной правдой. Несомненный факт советской истории состоит в том, что прежде чем реальный социализм покинули прагматики, адепты морали успеха, его покинули харизматики и энтузиасты — носители морального принципа как такового. Они сообщили стану советских противников ту духовную энергетику, без которой ничего эпохального в истории вообще не делается.
И вот сегодня на месте России, олицетворяющей кичливую силу и неумолимый натиск, мы имеем слабую, незащищенную, оскорбляемую и угнетаемую сильными мира сего страну. Имеет ли такая страна свои шансы в завтрашней истории? Имеет, если политическую активность в завтрашнем мире будут питать не только носители социал-реализма и социал-дарвинизма, но и носители альтернативного принципа сострадательности, солидарности и участия. В этом метаисторическом измерении, открывшемся впервые во времена, когда было провозглашено конечное торжество "нищих духом", Россия имеет свою перспективу, свой шанс в истории, совершенно не просматриваемые с позиций позитивистского знания.
Но аналогичная инверсия статусов— превращение низшего в высшее и наоборот — ожидается и применительно к ситуации сегодняшних победителей.
Без всяких сомнений можно утверждать, что морального авторитета Америки хватило бы еще на долгие годы, если бы она действовала в прежней системе мировых сдержек и противовесов, обязывающей к корректности и взвешенности. Нынешние обескураживающие открытия Америки как бесцеремонной силы, насаждающей в мире диктат и двойные стандарты, откровенно попирающей права слабых и незащищенных, наказывающей по своей прихоти и под надуманными предлогами целые народы, оказались возможными лишь в ситуации, когда США выступили в роли победителя и безраздельного гегемона. В качестве страны, сражавшейся с силами тоталитарного зла, США заполучали не только прагматических попутчиков и союзников, но и вдохновенных энтузиастов американской идеи, готовых нести ее всюду.
В роли державы, насаждающей диктат силы и расистские двойные стандарты, США рискуют тем, что именно лучшие, а не худшие, воодушевленные, а не циничные станут носителями грядущего антиамериканизма.
В конечном счете это грозит Америке положением, в котором не раз оказывались мировые победители: одинокой силы, которую подстерегает исторический случай — тот самый, которого даже внешне подобострастное окружение тайно, но напряженно ждет.
Настоящей профилактикой против таких сюрпризов "гуманитарной истории" является искоренение в ней самого гуманитарного духа — духа ценностного воодушевления, идущего от большой религиозной традиции. Чтобы убить историю, приподносящую сюрпризы победителям, надо населить ее мертвыми душами, утратившими всякую моральную впечатлительность, живущими либо "вполне материалистически", либо "вполне инстинктивно". Судя по многим признакам — в частности, по той "культурной революции", которую осуществляют в России правящие рыночники, соответствующая профилактическая работа, связанная с окончательным погашением нравственной, духовной пассионарности, уже вовсю ведется. Иными словами, нынешние победители — внутри страны и в глобальном масштабе, не рассчитывая привлечь на свою сторону лучших, активизируют худших, выдавая их за современный человеческий стандарт, и всеми мерами гасят энергию лучших, сохранивших способность оценивать мир с позиций социального и нравственного начал.
Такая стратегия победителей чревата глобальным гуманитарным риском для всего человечества — его катастрофическим духовным и нравственным обеднением. Но риск, связанный с эффектами бумеранга, таится здесь и для носителей социал-дарвинистского принципа. Когда социал-дарвинизм очистится от всяких "гуманитарных примесей" и выступит в обнаженном виде перед лицом человечества, еще недавно в значительной своей части верующего в ценности либеральной демократии, то не будет ли это означать такого сужения социальной базы нового мирового порядка, которое поневоле превратит этот порядок в заложника голой полицейской силы — неприкрытой диктатуры меньшинства?
§ 2. За «конфликтом цивилизаций» — глобальный социальный конфликт
Для глобализирующегося мира характерно переплетение и взаимное превращение внутренних и внешних факторов. Так, начавшаяся мировая война — это война первого и третьего миров, но при этом третий мир выступает не только внешней первому структурой, но и пребывает внутри него как изгойская среда "мигрантов и неадаптированных". Точно так же и первый мир наличествует внутри третьего — как среда компрадорствующих глобалистов, чурающихся туземного большинства. Сегодняшнее противоборство миров интерпретируется посредством разных понятий, в том числе "конфликта цивилизаций" (западной) с "восточным варварством", с "фундаментализмом и терроризмом", наконец, как борьба современного "открытого общества" с архаикой национал-патриотизма и изоляционизма.
В самом деле, современный реестр идей включает дихотомии национализма и глобализма, открытости и закрытости, "светски-прагматического" и «фанатического» типов сознания. Однако, чтобы не быть обманутым, не смешивать видимости с существом дела, необходимо с самого начала выделить основной идейно-политический конфликт эпохи. Он касается столкновения двух противоположных принципов — биологического ("естественный отбор") и социального (презумпция равного достоинства сильных и слабых), а также двух типов морали— социал-дарвинистской и солидаристской. Истинный конфликт, составляющий драму наступившего века, связан с попыткой сильных и приспособленных, овладевших современностью, монопольно присвоить себе все блага прогресса, приватизировать его в качестве "классовой собственности". А поскольку и прогресс, и современность связываются с Западом, заново доказавшим свое "решающее преимущество" победой в холодной войне, то и приватизатором новых глобальных возможностей выступает объединенный Запад. В недрах западной культуры издавна соперничают (зачастую причудливо переплетаясь) два принципа: расистский и мессианско-универсалистский. Первый ориентирует на последовательное противопоставление миру незападного большинства человечества, второй — на интеграцию последнего в обустраиваемую Западом «современность».
Драматической особенностью наступившей эпохи является неожиданное доминирование первого, расистского принципа, потеснившего классический западный гуманизм. Возможно, в этом повинна холодная война. Восток, олицетворяемый грозным СССР, впервые стал внушать не столько снисходительное презрение, сколько смертельный страх.
Этого не было со времен противостояния Греции и Персии. После того как античный Запад выиграл битву при Марафоне, он утвердился в сознании своего неоспоримого превосходства. В эпоху Просвещения этот комплекс превосходства был универсалистски сублимирован, породив идею просвещенческой миссии Запада в мире. СССР, вооружившийся тираноборческой идеей социального равенства "нищих духом", олицетворял в ХХ веке контрнаступление Востока. Вероятно, именно поэтому добившийся победы в холодной войне Запад не только отверг социальную идею как опасную, но отверг и принцип антропологического равенства. Еще совсем недавно новые либералы противопоставляли принципам "демократии равенства" принципы демократии свободы.
Сегодня уже невозможно скрыть факт нового сдвига в господствующем либеральном сознании: презумпция социального неравенства, дающая шанс наиболее инициативным, превратилась в презумпцию расового неравенства, не дающую шанса неполноценным и человеческим подвигам. Сегодняшний реванш Запада — это не только военный реванш победителей в холодной войне. Это еще и реванш белого человека, заново утверждающегося в своем расовом превосходстве и в своем праве на господство над миром. Начавшаяся после холодной мировая война — это борьба за отвоевание маленькой планеты со всеми ее дефицитными ресурсами у незападнического туземного большинства и передачу их в руки наиболее достойных — избранных. Недостойным предстоит потесниться не только в пространстве, отступив в отведенные для них резервации, но и во времени, отступив из светлого будущего, некогда обещанного всем, в проклятое прошлое, ставшее судьбой расово неполноценных и неприспособленных. Чтобы до поры до времени замаскировать этот замысел или как-то затушевать смысл новой глобальной агрессии Запада, была предложена формула "конфликта цивилизаций". Она позволяет, во-первых, скрыть, кто же является настоящим агрессором, а во-вторых, — и в этом самое главное — замаскировать социальную природу конфликта, представив его как этнорелигиозный, вызванный фатальной некоммуникабельностью разнокачественных антропологических типов.
