Ознакомительная версия.
1
Подробнее об этом можно почитать в известном австралийском журнале «Одиннадцатый тезис», чей тематический номер за февраль 2006 г. полностью посвящен разбору идей Крэйга Калхуна о роли критической социальной науки в поддержании публичной сферы. На интернете этот номер доступен по адресу: http://the.sagepub.com/content/vol84/issue1/
Ни одно определение нации (или связанных с нею терминов, таких, как «национализм» или «национальность») так и не получило общего признания (Smith 1973; 1983; Alter 1989; Motyl 1992; Connor 1994; Hall 1995).
«Словом natio в повседневной речи первоначально обозначалась группа людей, объединяемая общностью происхождения, бóльшая, чем семья, но меньшая, чем клан или народ… Особенно часто этот термин применялся к общинам иностранцев» (Kedourie 1994: 5).
Об истории создания карт в целом см.: Thorwer (1996). Стимулирующее краткое рассмотрение связи между созданием карт и национализмом см.: Андерсон (2001: Гл. 10).
Современное налогообложение, к примеру, восходит к попыткам британского премьер-министра Уильяма Питта-младшего собрать средства, необходимые для строительства и обновления военно-морского флота (и укрепления сухопутных войск) для сопротивления Наполеону. Подоходный налог требовал более серьезных административных возможностей и знания нации в целом; граждане также стали платить налоги государству напрямую. Это только один из многих примеров того, как наполеоновские войны способствовали консолидации идеологии современного национального государства и социальной организации, которая лежала в его основе. Вообще говоря, способность Британии эффективно собирать налоги была главным источником ее международной силы, в том числе и военной (Brewer 1989).
Дюбуа (Du Bois 1989) оспорил такое представление в своем понятии «двойного сознания», хотя и сосредоточил внимание главным образом на определенных трудностях, которые эта «двойственность» доставляла чернокожим американцам. Более широкое развитие этого направления мысли, показывающее также способы, которыми националистическая мысль повлияла на осмысление расовой идентичности, см.: Gilroy (1993).
Рассуждения о пребывании «дома» были одним из мест, в которых философия Мартина Хайдеггера резонировала с побуждениями, мобилизованными нацизмом. Акцент на «публичном пространстве» был одним из важных моментов, в которых философия бывшей ученицы Хайдеггера Ханны Арендт отличалась от философии ее учителя. Обращая внимание на этот хайдеггерианский аспект национализма, Гиберно объясняет его тем, что «современные общества создают некую онтологическую ненадежность как следствие неопределенности и фрагментации, которая лежит в их основе» (Guibernau 1996: 134). Однако потребность людей в идентичности не позволяет сказать ничего о том, почему они останавливаются на каком-то определенном уровне или определении идентичности. Люди могут искать источники онтологической надежности, сталкиваясь с социальными противоречиями и непредсказуемым миром, но люди сталкивались с такой ненадежностью на всем протяжении истории и находили отдушину не только в нациях, но и в семьях, общинах и религиях, и даже отвечали вступлением в публичное пространство, а не только поисками чувства дома.
Из дискуссий о сложности теоретического осмысления всех проявлений национализма, в отличие от создания таксономии национализмов и теорий (во множественном числе) различных измерений национализма, см.: Hall (1995). То же касается и марксизма как неакадемической дисциплины и/или междисциплинарного поля. Как утверждает Нейрн (Nairn 1977), марксизм не смог создать серьезной теории национализма, несмотря на то (или, возможно, вследствие того), что международное движение рабочего класса потерпело серьезный провал в борьбе с призывами национализма в начале XX века (см. также: Debray 1977; Connor 1984). Андерсон (Андерсон 2001: 28) утверждал, что «национализм оказался для марксистской теории неудобной аномалией и по этой причине она его скорее избегала, нежели пыталась как-то с ним справиться».
На самом деле одним из наиболее спорных вопросов в социалистических кругах был вопрос о необходимости международного согласования революционных планов и возможности их осуществления посредством стихийных массовых восстаний, о которых говорили Роза Люксембург и другие теоретики. После русской революции большевики использовали свое главенствующее положение в международном социалистическом движении, выступив против «стихийных действий» и массовых восстаний. В целом придерживаясь коммунистического интернационализма, СССР — особенно при Сталине и после падения Троцкого — пошел по пути построения «социализма в одной, отдельной взятой стране», который во многом определялся русским (и/или советским) национализмом и который привел Москву к сокращению помощи множеству революционеров в других странах. См.: Claudin (1977).
Конечно, националистические движения существовали на всем протяжении XIX и XX веков; они действовали не только тогда, когда геополитические перевороты и крах империй приводили к волнам таких движений. Например, палестинская борьба за независимое национальное государство постоянно велась после создания современного еврейского государства Израиль. Точно так же афганская националистическая борьба под влиянием исламского возрождения началась еще до кризиса коммунизма в 1989 году и способствовала ослаблению советского государства (как и эритрейское националистическое движение, закаленное в борьбе с феодально-имперской Эфиопией, которое продолжало свою борьбу и после того, как Эфиопия стала страной-сателлитом Советского Союза и тем самым способствовало падению коммунистическо-националистического правительства «Дерга» во главе с Менгисту Хайле Мариамом).
Тезис о том, что для возникновения социальных движений недостаточно простого недовольства, является одной из основных идей теории мобилизации ресурсов, которая утверждает, что люди всегда выражают недовольство, а различия в степени этого недовольства объясняют движения хуже, чем различия в способности организаторов совершать согласованные действия, связываться с последователями, обеспечивать материальные ресурсы и т. д. См.: McCarthy and Zald (1976); Oberschall (1973); Tilly (1978). Однако теория мобилизации ресурсов не позволяет понять, почему движения организуются вокруг особых констелляций идентичностей, ценностей, проявлений недовольства и требований. Иными словами, она оставляет без рассмотрения культурные факторы. Она помогает нам понять, почему одни националистические движения могут добиться успеха, а другие терпят провал, почему они развиваются волнообразно, но она не объясняет, почему они являются националистическими.
Идея Майкла Хектера (Hechter 1975) о роли, которую сыграло сочетание внутреннего колониализма с экономической отсталостью в возникновении национализма на «кельтской периферии» Британии, кажется вполне убедительной в том, что касается факторов, рассматриваемых теорией мобилизации ресурсов, и более убедительной в том, что касается объяснения причин того, почему национализм стал привилегированной риторикой для выражения недовольства и формулирования целей и требований. Последний вопрос необходимо рассматривать с точки зрения исторического конструирования и распространения дискурса национализма и его воплощения как в британском государстве с доминированием Англии, так и в других местах.
Социальные движения никогда не возникают в изоляции. Исследования, посвященные только одному движению — классовому, религиозному, националистическому, гендерному или иному, упускают связь каждого движения со всем полем движений; см.: Calhoun (1993a). Тактика определяется примером и участием индивидов в нескольких движениях — одновременно или с течением времени. Само существование множества движений, несмотря на, возможно, скромные успехи, способствует распространению идеи о том, что коллективное действие вполне может изменить мир и не обязательно сталкивается с репрессиями. Это «когнитивное освобождение» чрезвычайно важно для социальных движений в целом (см.: McAdam 1982, 1986).
Ознакомительная версия.
