Ознакомительная версия.
91
Калхун продуктивно использует категорию «семейных сходств» не только применительно к содержанию «дискурсивной формации» национализма, но и, например, для описания устройства социальной идентичности вообще и «европейской идентичности» в частности (Calhoun 2001b: 52). Вслед за ним понятием «семейных сходств» в исследованиях национализма, хотя и без ссылок на Витгенштейна, стал пользоваться британский теоретик Энтони Смит (Smith 1999: 206; 2001: 32). Ср. также: Özkirimli 2000.
Отчасти такое искажение обусловлено тем, что Мур без каких-либо изменений заимствует аргументацию Джеймса Фирона и Дэвида Лейтина (Fearon, Laitin 2000), рассматривающих противоречия в применении дискурсивного подхода в исследованиях этнического насилия.
Нетрудно понять, почему Мур решительно отвергает «дискурсивные модели» и заявляет о своей симпатии к функционалистскому подходу. Предлагая нормативное коммунитаристское обоснование национализма, она ищет опору в подходах, которые утверждают «необходимость», «предопределенность» и «неизбежность» появления национализма в эпоху Нового времени, а существующие «дискурсивные» подходы — при всех своих недостатках — исключают какую-либо телеологию в вопросе о возникновении наций и национализма.
Тем не менее в «Национализме» сам термин «публичная сфера» употребляется Калхуном всего лишь дважды: в замечаниях о том, что публичная сфера наряду с экономикой была одной из форм самоорганизации гражданского общества (c. 150) и что, в случае с китайским национализмом, внутренняя публичная сфера «сама по себе была важна для появления националистической мысли» (c. 192).
Наличие различных позиций в публичной сфере предполагается самой логикой ее устройства, так как если бы все участники публичной сферы занимали одинаковую позицию, в ней не было бы никакой необходимости (Calhoun 2002b: 165).
Именно механизмами социального воспроизводства и сознания социальной солидарности, а не «подлинностью» или ценностью культурного содержания объясняется сохранение «изобретенных» традиций: «Люди, которые читали Хобсбаума, по-прежнему встают под национальные гимны, записываются в армии и считают, что у них есть „родные“ страны, когда они мигрируют» (Calhoun 2001a: 454).
Подобное идеологическое неузнавание обусловлено тем, что теперь принято называть «методологическим национализмом» социальной и политической теории. «Методологические националисты» не обязательно должны открыто стоять на националистических позициях; напротив, к ним относятся теоретики, подход которых к рассмотрению аналитических проблем сформирован под неявным влиянием риторики национализма и которые являются носителями соответствующего социального воображаемого (Calhoun 2002c: 876). Основные идеи националистических мыслителей начала XIX века к началу XX столетия стали казаться само собой разумеющимися при рассмотрении культуры и общества. Националистический дискурс определил сам способ осмысления общества и идентичности, а «идея нации свелась к скрытому влиянию или предпосылке большей части социальной науки, а не основному объекту теоретического внимания» (Calhoun 1998: 8). Это позволяет объяснить растерянность многих теоретиков в начале 1990-х годов, которые оказались неспособными не только предсказать, но и объяснить «повторное появление» национализма: «Формирование социальной науки во время прошлого fin de siècle привело к тому, что социальные ученые оказались застигнутыми врасплох возрождением национализма во время нынешнего fin de siècle» (Calhoun 2001a: 455).
Cхожие доводы приводятся также когнитивистской социальной теорией, например, Роджерса Брубейкера, который призывает к отказу от самой категории идентичности в пользу изменчивых и ситуативных «идентификаций». Калхун соглашается с тем, что одна и та же идентичность может служить «подвижным идентификатором» («fluid identifier») (Calhoun 2003c: 56), то есть иметь различное значение и менять свое содержание в зависимости от контекста, но он также отмечает, что идентичности часто создаются путем внешней категоризации, аскрипции и дискриминации, которая выходит за рамки индивидуального выбора (Calhoun 2003a: 536; 2004: 250).
Подобно тому как не существует одного национализма, на доктринальном уровне не существует и одного космополитизма. Калхун выделяет несколько его разновидностей: политический (Дэвид Хелд), социальный (Ульрих Бек), этический (Марта Нуссбаум), эстетический (Хоми Баба, Салман Рушди) и психологический (Ричард Сеннет), предполагающий активное принятие многообразия, а не просто терпимость (Calhoun 2003a: 537–540; 2004: 234).
Такая интеллектуальная позиция сама по себе сопряжена с материальными преимуществами и привилегиями — «правильные» паспорта, облегченная процедура получения виз, международные кредитные карты, скидки для постоянных клиентов авиакомпаний, приглашения от организаторов международных конференций и т. д. (Calhoun 2002c: 872; 2003a: 541; 2004: 245).
Калхун подчеркивает, что речь идет о сравнительной успешности проекта национального государства, который завладел международным воображением с середины XVII века (Calhoun 2004: 234), так как в действительности национальное государство всегда было сложнее его описаний у националистов и современных космополитов.
Ознакомительная версия.
