Посольство Калокира
Какие бы затруднения ни испытывала империя в Италии, Малой Азии и на Балканах, военно-политическая ситуация в Северном Причерноморье неизменно находилась под бдительным надзором византийского правительства. Появление в восточной Таврике дружины предприимчивого русского князя не прошло незамеченным в Константинополе. Падение Саркела, надо полагать, скорее встревожило, нежели обрадовало Никифора. Немощная Хазария уже не представляла угрозы для Византии, тогда как Святослав, нарушивший равновесие сил в регионе, становился слишком опасен для византийских владений в Крыму. Высокие боевые качества русских дружинников были известны Никифору, как никому другому, поскольку в прошлом он неоднократно использовал наемные отряды русов в военных операциях против арабов. И поскольку обезвредить русского «архонта» василевс не имел возможности, он решил сделать его своим орудием.
Весной 968 г. Никифор отправил в Херсонес корабль, груженный 15 кентинариями (около 455 кг) золота. Калокиру, сыну херсонского протевона[334], было велено, вступив в переговоры с «тавроскифами[335], которых в просторечии обыкновенно именуют росами», «распределить между ними врученное ему золото... и привести их в Мисию [античное название Болгарии] с тем, чтобы они захватили эту страну» (Лев Диакон).
Калокир, ранее уже исполнявший важные дипломатические поручения, был «мужем пылкого нрава и во всех отношениях горячий», по характеристике Льва Диакона. Он «завязал дружбу с катархонтом тавров [Святославом], совратил его дарами и очаровал льстивыми речами — ведь все скифское племя необычайно корыстолюбиво, в высшей степени алчно, падко и на подкупы, и на обещания. Калокир уговорил его собрать сильное войско и выступить против мисян [болгар] с тем, чтобы после победы над ними подчинить и удержать страну для собственного пребывания...».
Сделанное Святославу предложение было равнозначно дружескому приглашению сломать себе шею. Никифор стремился убить двух зайцев сразу: связать по рукам и ногам Петра обороной от русского нашествия и увлечь Святослава в ту сторону, где его военные успехи, если таковые и будут, не послужат ничему другому, кроме интересов Византии. В переговорах со Святославом Никифор показал себя тонким политиком, умело воспользовавшимся разногласиями между Ольгой и ее сыном. Конечно, император отлично понимал, что, приглашая русов поселиться на болгарской земле, он многим рискует. Поэтому он не стал обращаться к «архонтиссе Росии», — ведь тогда война с болгарами велась бы силами всей Русской земли, и византийцам пришлось бы впоследствии считаться с русским присутствием на Балканах. Но военные ресурсы Святослава были ограничены силами Таврической Руси, которая вряд ли могла «подчинить и удержать страну для собственного пребывания», а уж тем более выдержать крупное столкновение с военной машиной империи. Думается, что и сам Святослав был не настолько наивен, чтобы мечтать о подчинении всей Болгарии. Дальнейшие события говорят о том, что, скорее всего, ему была обещана «русская» Добруджа («хощю жити Переяславьци в Дунае»), где находилась его родовая (по матери) земля — Тутраканское княжество.
Первый поход Святослава в Болгарию
Святослава не пришлось долго уговаривать. Его клич, пишет Лев Диакон, взбудоражил «все молодое поколение тавров. Набрав таким образом войско, состоявшее, кроме обоза, из шестидесяти тысяч цветущих здоровьем мужей, он вместе с патрикием Калокиром, с которым соединился узами побратимства, выступил против мисян [болгар]».
Шестидесятитысячное русское войско — безусловно, плод фантазии византийского историка. Приблизительную численность дружины Святослава можно высчитать исходя из следующих соображений. Набег русов на Болгарию был оплачен 15 кентинариями золота[336]. Константин Багрянородный оставил сообщение, что русский наемник в Византии получал ежегодно 30 номисм (солидов). В 1 кентинарии было 7200 номисм. Тогда получается, что сумма в 15 кентинариев рассчитана на 3600 человек[337]. Правда, разовые военные операции оплачивались дешевле. Так, известно, что в 911 г. 700 русов, входивших в морской экспедиционный корпус византийской армии, действовавшей против арабов, получили 1 кентинарии золота, то есть чуть больше 10 номисм на человека[338]. И если услуги воинов Святослава были оплачены по той же таксе, то окажется, что князь повел в Болгарию около 10 000 дружинников.
Тем временем Никифор старался усыпить бдительность царя Петра, а заодно и поссорить его с Отгоном I. 29 июня 968 г. он принял послов обоих государей. После приема состоялся званый обед, на котором болгарский посол был посажен выше епископа кремонского Лиутпранда, посла Отгона I. Лиутпранд потребовал объяснений, и Никифор охотно пояснил, что Петр носит титул василевса, тем самым дав понять, что по-прежнему не признает императорский титул Отгона. Болгары уехали из Константинополя довольные и ни о чем не подозревая.
Спустя месяц Болгария запылала.
В августе 968 г.[339] флотилия Святослава вошла в дунайские гирла. Узнав о вторжении, Петр спешно собрал войско. Лев Диакон, опять же явно преувеличивая, говорит о 30 000 болгарских воинов. Сражение произошло где-то в низовьях Дуная, восточнее Доростола (современная Силистрия). Проплывая по реке, русы увидели выстроившееся на берегу болгарское войско. Святослав тотчас атаковал врага. Причалив к берегу, пишет Лев Диакон, «тавры [русы] стремительно выпрыгнули из челнов, выставили вперед щиты, обнажили мечи и стали направо и налево поражать мисян [болгар]. Те не вытерпели первого же натиска, обратились в бегство и постыдным образом заперлись в безопасной крепости своей Дористоле [Доростоле]».
Доростол вскоре сдался русам, наряду с Малым Преславом (Переяславцем) и еще несколькими придунайскими крепостями. Повесть временных лет говорит о 80 городах «по Дунаеве», взятых Святославом; но М.С. Дринов справедливо заподозрил здесь заимствование из Прокопия Кесарийского, у которого есть известие, что в VI в. император Юстиниан I воздвиг на берегу Дуная до 80 укреплений[340]. По всей вероятности, как и было условлено с Никифором, Святослав захватил Добруджу и опустошил прилегавшие к ней с юга области. Скилица сообщает, что русы «разорили многие города и села болгар, захватили обильную добычу[341] и возвратились к себе».
Печенежский набег на Киев 968 г.
Причину возвращения Святослава из Болгарии Повесть временных лет объясняет в статье под 968 г. Оказывается, в то время, когда «Святослав бяше Переяславци [на Дунае]», Киев обступила печенежская орда: «придоша печенези на Руску землю первое [впервые]». Ольга затворилась в городе со своими внуками, сыновьями Святослава — Ярополком, Олегом и Владимиром (так мы впервые узнаем, что Святослав был многоженец). На помощь киевлянам пришли какие-то люди «оноя [той] страны Днепра» (то есть с днепровского левобережья), приплывшие к городу в ладьях. Возглавлял их воевода Претич. Но эта флотилия робко толклась у противоположного берега, не решаясь переправиться на другую сторону. А снестись с осажденными, чтобы они поддержали высадку на берег одновременной вылазкой из города, у Претича не было возможности — так плотно печенеги обложили Киев. Между тем киевляне стали изнемогать от голода и жажды. Наконец, когда терпеть тугу долее стало невозможно, осажденные собрались на вече и решили: если не найдется среди них смельчака, который взялся бы нынче же перебраться на ту сторону Днепра и оповестить Претича, чтобы он не медлил с переправой, то завтра утром горожане откроют ворота печенегам. Один отрок вызвался идти. Он вышел из города с уздечкой в руке и побежал через печенежский табор, спрашивая у попадавшихся ему на пути степняков, не видел ли кто из них его коня. И так как он говорил по-печенежски, то враги принимали его за своего. Добежав до Днепра, отрок скинул с себя одежду и бросился в волны. Тут только печенеги сообразили, что это киевский гонец, и стали стрелять по нему из луков, но не попали. Люди Претича, наблюдавшие за переполохом в печенежском стане, поплыли навстречу пловцу и взяли его в ладью. Приведенный к воеводе, отрок передал ему решение киевлян. Претич и не помышлял биться со всей ордой, чтобы спасти Киев. Но дабы избежать Святославова гнева, он решил заутра пробиться в город, захватить Ольгу и княжичей и умчать их на левый берег. Незадолго до рассвета дружина Претича села в ладьи и громко затрубила; киевляне отозвались дружным криком. И вдруг печенеги бросились врассыпную — им показалось, что это подоспело войско Святослава. Княжескую семью без помех переправили на другой берег. Тем временем печенежский хан, опомнившись, подъехал один к воеводе Претичу и спросил, кто он, не князь ли. Претич отвечал, что он княжий «муж» и пришел со сторожевым отрядом, а Святослав идет следом с бесчисленным войском — это он добавил, чтобы припугнуть вражину. Хан запросил мира; Претич великодушно протянул ему руку. Они обменялись оружием в знак дружбы, и хан отъехал. Однако печенеги не ушли в степь — встали неподалеку от Киева, на Лыбеди. «И послаша кияне к Святославу, глаголюще: „ты, княже, чюжея земли ищеши и блюдеши, а своея ся охабив [оставил], малы бо нас не взяша печенези, и матерь твою и дети твои; аще не поидеши, ни оборонный нас, да паки ны возмуть, аще ти не жаль отчины своея, ни матере стары суща, и детий своих"». Получив эту весть, Святослав «вборзе седе на коне с дружиною своею, и приде Киеву, целова матерь свою и дети своя... и собра вой, и прогна печенеги в поле, и бысть мир».
