зрения газеты: Андрей стал жертвой ритуального убийства, совершенного евреями.
Свершилось. Суд оправдал Бейлиса. Но суд обвинил все жидовство в употреблении христианской крови. Жиды ликуют и тычут в глаза русским людям оправдание Бейлиса. Жиды замалчивают то обстоятельство, что ведь убийство Андрюши – ритуальное, совершенное с целью источения христианской крови. Не знаю, что бы предпочли бы жиды: оправдание Бейлиса или наложение на себя вечного обвинения в убийстве неповинных христианских младенцев.
Ликуйте, истязатели христианских детей, но знайте, что теперь на суде с исчерпывающей ясностью доказана ваша преступность.
(Двуглавый орел. 1913. № 44. 30 октября.)
Документ 62. Бейлис возвращается домой
Бейлис рассказывает о своем возвращении из тюрьмы после оправдания, о том, как толпы сочувствующих осаждали его дом, надеясь увидеть его и поздравить.
Околоточным надзирателем был известный черносотенец и антисемит, который не мог выносить даже вида еврея… Только я вошел в околоток, как надзиратель вышел ко мне с распростертыми объятиями.
– Очень рад видеть вас. – Он сердечно пожал мне руку. – Хочу попросить вас об одолжении, Бейлис, и надеюсь, вы мне не откажете.
– Что я могу для вас сделать?
– Моя дочь хочет увидеться с вами и поздравить вас с освобождением. Вы доставите ей такое удовольствие? Она учится в гимназии и ужасно волновалась, пока шел ваш процесс. Когда она читала газеты и видела, что дела у вас идут плохо, то рыдала, как ребенок. Из-за вас она забросила учебу, бродила по дому и стонала: «Господи, как этот несчастный, должно быть, страдает». Позвольте же ей теперь прийти и поздравить вас.
Пока он говорил, полицейские смотрели на своего начальника так, словно тот сошел с ума. Они не привыкли видеть, как их грубый начальник упрашивает еврея об одолжении: обычно все было наоборот. А надзиратель, по всей видимости, считал, что для его дочери будет честью поговорить со мной.
Конечно, я с радостью дал свое согласие, сказав, что и мне будет приятно познакомиться с его дочерью… Пока мы ждали ее, он старался развлекать меня. «Хотите выпить чего-нибудь: чаю, пива?» <…> Принесли чай, и полицейский, поставив передо мной чашку, отдал мне честь по-военному.
Через несколько минут вошла дочь надзирателя вместе с подругой. Обе сильно конфузились и не знали, с чего начать.
– Ну же, – подбодрил ее капитан. – Не смущайся. Поздоровайся со своим другом Бейлисом.
Наконец, девочка справилась с замешательством и очень робко спросила:
– Вы господин Бейлис? Простите меня за такую дерзость. Это моя подруга, мы обе все время молились за вас и плакали, нам так хотелось, чтобы вас освободили. <…> Мы так измучились из-за вас. Не спали ночи напролет и все время говорили о ваших страданиях. Конечно, все это пустяки по сравнению с тем, что пережили вы. Но теперь справедливость и истина взяли верх. Желаю вам мира и счастья в кругу семьи. <…>
Я думал, что после тюрьмы вернусь к прежней спокойной жизни в своем доме. Но вышло по-другому. Мой дом ежедневно осаждали люди, желавшие поприветствовать меня и выразить радость по случаю моего освобождения. Приходили не только поодиночке, но и толпой в пятьдесят-шестьдесят человек. Извозчики на вокзале, завидев группу евреев, тут же спрашивали: «Вы к Бейлису?» – и везли их прямо ко мне.
Перед моим домом все время стояли десятки автомобилей. Уходит одна компания, и сразу является другая. Мне приносили цветы, шоколад; каждый хотел принести мне что-нибудь. Дом превратился в цветущий сад и кондитерскую одновременно.
Все это доставляло мне величайшее моральное удовлетворение. Видно было, что в мире приняли близко к сердцу мои бедствия, и теперь люди приходили, чтобы выразить радость по случаю моего освобождения. Конечно, я был очень благодарен им, но надо признать, что постоянные рукопожатия не понравились моим рукам, которые со временем распухли…
Ежедневно ко мне являлось не менее семи-восьми тысяч посетителей. Сразу после процесса я получил одиннадцать тысяч писем на всех европейских языках, со всего света, и семь тысяч телеграмм – некоторые были весьма длинными. Коллекцию дополняли двадцать тысяч визитных карточек. <…>
В это время пошли слухи, будто я получаю деньги из множества источников. На самом же деле мне переводили несколько раз по несколько рублей – почему, я не знаю. Но газеты выставили все так, будто я стал миллионером. В итоге меня засыпали сотнями писем с просьбами о денежной помощи. Талмуд-торы, раввины, больницы, благотворительные учреждения, бесчисленные комитеты – все обращались за деньгами! Студенты просили денег на обучение. Один еврей выдавал замуж дочь и просил приданого. <…> И это были просьбы не о жалких суммах в несколько сот рублей, а о больших деньгах. Каждый хотел не меньше нескольких тысяч. На деле же я сам нуждался в помощи. От моих сбережений не осталось ни гроша, и я не знал, что мне готовит ближайшее будущее. Вместе с многочисленными участливыми письмами поступали и послания от черносотенцев, угрожавшие мне смертью. Итак, я не был полностью уверен даже в своей безопасности. [Beilis 1926: 199–200, 204, 208–209]
Документ 63. Бейлис покидает Россию
Тревожась за свою безопасность и безопасность своих родных, а также поняв, что слава не даст ему вернуться к размеренному существованию в кругу семьи и к прежней работе, Бейлис решил покинуть Россию и начать новую жизнь в другом месте.
Угрозы в мой адрес со стороны черносотенцев все множились. Каждый день приносил новую порцию зловещих известий. К тому же киевский губернатор настаивал на моем отъезде из города, так как не мог отвечать за мою безопасность. Я оказался в затруднительном положении. Если я не смогу остаться в Киеве и занять прежнее место, то лишусь всех источников дохода и буду неспособен содержать семью. Начались трудности с деньгами. Вместо возвращения к спокойной жизни, как я ожидал, я начал думать о том, чтобы переехать и начать жизнь заново. <…>
Комитет желал знать, какое занятие я выберу. «Мы предоставим вам все средства, чтобы начать какое угодно дело. Не считайте это подарком. Это наш долг».
Я никак не мог остановиться на чем-нибудь, ведь следовало принять окончательное, определенное решение. Пришлось сказать: «Господа, сейчас я не могу остановиться ни на чем. Думаю, будет лучше, если вы дадите мне собраться с мыслями. Я был бы не против приобрести небольшой дом, приносящий доход, которого хватит для скромного существования, с участком земли, где я смогу работать. Мне нравится крестьянствовать, и я всегда хотел жить на земле. <…>
План был таким: сперва я отправлюсь
