Лицо юноши отчего-то помрачнело. - Отец, могу я сказать вам нечто с глазу на глаз? - Ну конечно. Ты простишь нас? - Да-да. Какие могут быть возражения? - отозвался Джафар.
Мариф с сыном не покинули комнаты, а отошли в дальний ее угол. - Ну, в чем дело? - Отец, неужто вы действительно желаете усадить его за нашим праздничным столом? - Да, а что тут такого? - Взгляните-ка на него.... Разве он внушает доверие? Да он похож на разбойника-головореза. - Не суди людей по их внешнему виду. - Но от глаз ведь нельзя спрятать истину, - возразил сын. - Он же врет не краснея. Двенадцать языков! Как может этот нищий из подворотни быть вообще грамотным?
Доводы сына укрепили подозрительность Марифа. Он как бы невзначай оглянулся и, рассмотрев издалека облик гостя, заколебался в своем первоначальном решении отпраздновать с ним последний гахамбар. Но, несмотря на сомнения, Мариф решил сдержать свое слово.
Профессор после разговора отца с сыном заметил на лице хозяина несколько иное выражение, и причина этой перемены стала ему ясна. И он, не желая обременять Марифа излишними хлопотами, высказал свое намерение уйти. Как это, хочешь уйти? - удивленно развел руками хозяин дома, в то время как лицо юноши выразило удовлетворение. - Я не хочу становиться тебе в тягость. - С чего это ты так решил? - бросив укоризненный взгляд на сына, спросил он у гостя. - Я по себе знаю, каково присутствие чужого человека на семейном празднике, - направляясь к двери, заявил Джафар. - Я бы тоже не пожелал увидеть в гахамбар чужака в своем доме. - Нет-нет, это не так, отрицал Мариф. - Я буду только рад твоему присутствию. - Спасибо тебе на добром слове. Но бехдин не должен есть в присутствии человека другой веры. Как другой веры? - изумился доброжелатель. - Но ведь предка твоего звали Новрузом. - Так оно и есть. И праздник этот в моей стране отмечается столь же пышно, как и здесь, и в ночь перед Новым годом мы также поминаем усопших, и чтим огонь с водой. Верим в торжество Добра над Злом, и в Великого Творца всего сущего, в бессмертие души и вечную загробную жизнь, молимся пять раз в день и помогаем беднякам, и, тем не менее, религия моя несколько отличается от вашей. - Кто бы ты ни был, - пораженный услышанным, промолвил зороастриец, - как гость ты мне дорог, будь ты даже джуддином. Мудрому человеку всегда найдется место как в моем доме, так и в моем сердце. Благодарю тебя, праведник, но я вынужден отклонить твое любезное и чистосердечно приглашение. - Но почему? - Хотя бы потому, что в таком виде, - Джафар показал на свою одежду, - неприлично садиться за стол. - Если твой отказ связан всего лишь с этим, то думаю, это препятствие легко будет преодолеть.
Мариф велел одному из слуг приготовить чан с горячей водой и дать гостю чистую одежду. После многомесячного странствия купание доставило Новрузову небывалое наслаждение. Он чуть-чуть подстриг отросшие волосы и укоротил себе бороду (решив не брить ее полностью, чего не делали жители Хагматаны).
Пока он готовился к встрече с семьей Марифа, та с нетерпением дожидалась его в столовой. - Зачем вы удержали его, отец? - недовольно промолвил старший сын семейства. - Он ведь хотел уйти, стоило ли просить его остаться? - Стоило, сынок. Мне кажется, он еще сослужит мне службу, а я никогда не сомневаюсь в своем предчувствии.
Прошло около получаса, а гостя все еще не было. - Что может чужестранец-нищий знать о правилах этикета? - язвительно заметил Гафар. Зря вы пренебрегли моим советом, отец, его не стоило... - Простите, что задержался, - услышали они голос Новрузова, появившегося в дверном проеме.
Все присутствующие устремили свой взор на новопришедшего. Джафар был одет по мидийской моде в сарапис, шаровары, пестротканый короткий халат из шерстяной материи и мягкие кожаные башмаки. Голова его была обхвачена красной налобной повязкой, как это носили мидяне. Широкоплечий и крепко сложенный, гость преобразился после надлежащей водной процедуры, и облачившись в новые одеяния. Теперь он уже не выглядел неуклюжим и неопрятным мужиком, а предстал взору членов семьи Марифа довольно симпатичным и обаятельным человеком, которого легко можно было принять за знатного мидянина.
Такое перевоплощение изумило не только Марифа, но и его старшего сына, который изначально с неприязнью отнесся к ученому. Гость прошел к столу и сел по правую руку от главы семейства.
На большом дубовом столе, покрытом белой скатертью, возле каждого прибора горело по свече, тут же находился подносик с благовониями, зеркало с положенным на него куриным яйцом, а также цветы. Всем этим атрибутам придавалось особое значение: свечи символизировали память о священном огне, яйцо - символ зарождения жизни, а зеркало являлось отражением света вселенной. На праздничном столе в Новруз, по заведенному обычаю, находилось семь различных блюд, главным из которых был "аш" - вареный рис со специями, олицетворяющий плодородие и названный так в честь бессмертного божества Аши-Вахишты - Лучшей Истины, которому пророк посвятил седьмой праздник. Также там должны были быть всевозможные яства, засахаренные фрукты и сладости, в частности: шакербура, пахлава, шакер-чурек, мутаки, бадам-бура, халва из сямяни и другая выпечка, и различные фруктовые шербеты. Во время же шестого гахамбара стол, накрытый в честь фраваши, надлежало заставить меньшим количеством угощений.
Профессор археологии был интересным собеседником. Общение с ним доставило удовольствие не только Марифу, но и его детям. В особенности старший сын, который прежде выказывал свое недовольство, теперь после продолжительного разговора с ученым преисполнился к нему почтением и симпатией. Новрузов, отвечая на бесчисленные вопросы детей и хозяина дома, старался делать это так, чтобы не раскрывать своей личности и не осведомить никоим образом их о событиях и быте будущего.
После обеда до самого вечера радушная семья слушала всевозможные истории путешественника о различных дальних странах.
С наступлением сумерек началась торжественная церемония шестого гахамбара - пение молитвенных гимнов из Авесты в честь душ усопших предков. Старинная традиция предписывала проводить это священнослужение перед нишей в доме, где в обязательном порядке должны были стоять сосуды с "сямяни" проросшими семенами пшеницы, чечевицы и ячменя, которые заготавливали за несколько дней до начала праздника.
Глава семьи зажег на крыше дома огонь в честь фравашей, который должен был гореть до рассвета. Туда же были поставлены керамические сосуды с водой, цветами, несколькими веточками тамариска и других растений. В сосуд с водой были брошены листики молодого деревца. Для поминания душ умерших там поставили также лорку и питье. Все эти дела сопровождали песнопения из священной книги зороастрийцев.
Удалившись на покой, домочадцы с появлением первых солнечных лучей вновь собрались на крыше дома. В их числе был также и гость из "дальней и неведомой" страны. Все с нетерпением взирали на дом главного священнослужителя храма Анахит, ожидая его сигнала, возвещавшего о наступлении Нового года. Наконец, долгожданный момент настал и на всех четырех углах крыши дома главного жреца загорелся огонь. То же самое сделали все семьи крепости Кишессу. Лорка была роздана, и после заключительной молитвы с восходом солнца вся эта церемония на крыше завершилась. Домочадцы спустились вниз, чтобы начать празднование Новруза. На протяжении всего праздничного периода на улицах зажигались костры и люди перепрыгивали через них, чтобы пламя очистило их от зла, защитило от неприятностей и дало им удачу в наступившем году. Люди ходили друг к другу в гости, угощались сладостями и собирались у костров, чтобы дружно сплясать праздничный танец яллы.
Г л а в а 22
МАРДЫ
И они пришли в этот мир и ушли,
Как караван: остановились,
снялись и ушли,
И их похитила смерть, скрыла земля.
А бренный мир стоит
по-прежнему... Фрагмент из "Книги
Деде Коркута" ("Китаби Деде Коркут")
- Вот уже два месяца, как вы
обещаете исполнить мою просьбу, и
пока я никаких результатов ваших
обещаний не вижу, - сдерживая свой
гнев, обратился с этим упреком Джафар
Новрузов к персу Эбару - секретарю
мидийского сатрапа. - Атропат, к
сожалению, пока занят важными
государственными делами и не может
вас принять. - Но вы представили ему
мое прошение? - подозрительно спросил
профессор. - А как же?! - возмущенно
развел руками недобросовестный
секретарь. - Это входит в мои
обязанности, а их я знаю хорошо. - И
что же он ответил, ознакомившись с
моим письмом? - Пока что ничего. У
меня нет никаких сведений на этот
счет.
Профессор чувствовал, что секретарь хоть и притворяется доброжелателем, на самом деле говорит неправду. Его голос, с заметно взволнованной интонацией, рассеянность и бегающие по сторонам глаза выдавали его недобропорядочность. Новрузов с радостью обошелся бы и без его услуг, но вынужден был прибегнуть к ним за неимением другой персоны, посредством которой он мог бы получить аудиенцию у мидийского сатрапа. - Да не волнуйтесь вы так. Встретится он с вами, куда же ему деться? - пытался Эбар усыпить бдительность навязчивого просителя. - Одним днем раньше, одним днем позже, не все ли равно? Я же сказал, что он обязательно встретится с вами. Я в этом ничуть не сомневаюсь, и вам не советую. Мы здесь и сидим для того, чтобы исполнять подобного рода пожелания. А теперь ступайте-ка к себе домой и ни о чем не тревожьтесь. Вот когда Атропат решит увидеться с вами, я пошлю за вами гонца. - Вы знаете, где меня найти? - Да-да, в случае надобности я вас обязательно найду. - Прошу вас, при встрече с сатрапом напомните ему о моем письме. - Непременно сделаю это. - Я буду ждать вашего гонца. Идите-идите, ни о чем не тревожьтесь. Я непременно выполню свое обещание.
