«Иль турки мы и то с собой творим, что небо не дало свершить неверным?» [77]
С началом XIX века стереотип не улучшился. Турки, как и прежде, плохо обходились с женщинами, и один французский полковник сообщил следующее Чарльзу Макфарлейну, британцу, посещавшему Константинополь в 1847 году: «Вы не можете навестить их до́ма, чтобы вас не обворовали. И посмотрите, как они живут! Их жены и дети отделены и держатся взаперти, словно в клетке, с того дня, когда турки впервые появились в Константинополе».
Но настоящим вождем по побиванию турок был Уильям Гладстон, у которого на этой почве развился своего рода синдром Туретта. «С первого черного дня их появления в Европе они были единым человеконенавистническим представителем рода людского, – говорит лидер Либеральной партии. – Куда бы они ни направлялись, вслед за ними оставалась широкая полоса крови, и цивилизация исчезла из вида в пределах их владычества» [78]. У него вошло в привычку кричать о гнусном и зверском вожделении турок, вслед за чем он обращался к спасению падших женщин, и потом, чтобы возместить свои недобрые чувства, Гладстон занимался самобичеванием.
И дело было не в их обращении с женщинами или в жестокости, а в их жуткой религии. В 1898 году Уинстон Черчилль стал свидетелем жизни мусульман в Судане и рассказал об увиденном в книге «Речная война» (The River War). Его мнение о пагубном влиянии ислама можно найти почти на каждом неоконсервативном сайте в киберпространстве. Мой прадед был мусульманином, поэтому я надеюсь, что меня не обвинят в исламофобии, если я процитирую решительную и разящую карикатуру Черчилля:
Какое ужасное проклятье наложило магометанство на своих приверженцев! Помимо исступленного фанатизма, который столь же опасен для человека, как водобоязнь для собаки, в их среде присутствует страшная фаталистическая апатия. Последствия этого очевидны во многих странах. Привычка к расточительству, неряшливое ведение сельского хозяйства, медлительность торговли, незащищенность частной собственности существуют всюду, где правят или живут последователи пророка. Искаженный сенсуализм лишает жизнь того изящества и утонченности, которые обычно прилегают к достоинству и святости самой жизни. То обстоятельство, что по магометанскому закону каждая женщина должна быть безусловной собственностью мужчины – как дочь, жена или наложница, – откладывает окончательное искоренение рабства до тех пор, пока исламская вера не утратит свое могущественное влияние на человечество.
Отдельные мусульмане могут выказывать великолепные качества. Тысячи из них становятся отважными и верными солдатами Королевы, готовыми с честью умереть за нее; но влияние религии парализует социальное развитие тех, кто ее исповедует. В мире нет более реакционной силы. Магометанство далеко от заката, это – вера воинствующего прозелитизма. Она уже распространилась по Центральной Африке, оставляя своих бесстрашных воинов всюду, где ни ступит ее нога; и, не будь христианство защищено сильной рукой науки – той самой науки, с которой оно когда-то тщетно боролось, – современная европейская цивилизация могла бы пасть, как пала в свое время цивилизация Древнего Рима.
И это довольно точно выражает мнение людей. Ведь правда? Реакционная сила, парализующая социальное развитие, – не в том ли состоит скрытое или явное убеждение тысяч западных политиков?
Воинственная вера, которая находится в контрасте с рациональностью христианства, потому что христианство защищено сильной рукой науки, – да это почти в точности слова из регенсбургской речи папы.
Кое-что в исламе беспокоит мягкую западную душу, не так ли? Как он не похож на Церковь Англии с ее деликатными епископами и их печальными сомнениями. Беда с исламом в том, что люди грубы и верят в него – по-настоящему верят, – а западноевропейцы по-настоящему вымуштрованы историей, риторикой и опытом 1400 лет и тревожатся из-за ислама. Большой вопрос, стоящий перед нашим поколением, заключается в том, как мы будем разбираться и обходиться с этим различием.
Скажем ли мы, что этим бывшим римским территориям должен навсегда быть закрыт путь в «Европу», поскольку они оказались по другую сторону раздела, идентифицированного Анри Пиренном? Последуем ли мы совету папы и будем ли держать турок «в перманентном контрасте к Европе»? Я думаю, так поступать не стоит. На мой взгляд, это будет исторической ошибкой.
Посмотрим же, что мы в силах предпринять, чтобы отчасти распутать этот огромный клубок предрассудков, окружающих мусульманскую Турцию, и выясним, так ли сильно отличается от нас Джонни Турок.
Французские политики любят порассуждать о турецком массовом уничтожении армян в 1915 году, и они яростно грозят пальцем Стамбулу. Турция никогда не будет принята в ЕС, говорят французы, если она не признает этот ужас и не извинится за него. Конечно же армяне пострадали чрезвычайно.
Но в чем заключаются французские мотивы? Извинилась ли Французская республика перед народом Алжира за пытки и убийства, имевшие место в период французского господства? И если мы начали требовать слов покаяния, не следует ли Турции добиться французских извинений за то, как Наполеон убил две тысячи беззащитных турецких пленных в Яффе, что было одним из самых жестоких военных преступлений в истории? Почему бы Жаку Шираку не прекратить читать мораль от имени армян и не попросить прощения за Наполеона?
Далее, нам постоянно твердят, что турки – сексисты, и их обращение с женщинами не соответствует договорам Европейского союза. Да, мы согласны с тем, что ислам создает определенные препятствия, но посмотрите на факты – огромное и продолжающее расти количество образованных женщин-профессионалов, среди которых Тансу Чиллер, первая женщина, ставшая премьер-министром Турции более десяти лет назад. Во многих мечетях Стамбула мужчины и женщины могут молиться вместе. И прежде чем Брюссель начнет очередную проповедь о гендерном равноправии, стоит напомнить, что Турция дала женщинам право голоса раньше Бельгии.
Антитурецкое лобби заметно укрепилось из-за недавних процессов над писателями и журналистами, обвиненными в оскорблении Türklük – турецкости; и мы, те, кто восхищается Турцией, обязаны счесть это судебное преследование серьезной ошибкой. Конечно же, туркам необходимо избавиться от статьи 301 в их Уголовном кодексе, ведь, в соответствии с духом вольтерьянства, люди должны быть вправе говорить о Турции все, что им заблагорассудится.
С другой стороны, надо помнить, что Турция не одинока в принятии непродуманных законов, ущемляющих свободу слова. Австрийцы поступили совершенно нелепо, приговорив Дэвида Ирвинга к заключению, сделав тем самым мученика из психа. У многих людей также возникают обоснованные сомнения в работоспособности недавних британских законов против разжигания религиозной ненависти. Смысл в том, что турки неправы, когда поступают подобным образом, но они не одиноки в этой неправоте.
Что еще входит в восхитительный винегрет антитурецких предрассудков? Со времен Мехмеда II турок снова и снова обвиняют «в наполнении сада природы грязными пороками». Не требуется говорить многое в защиту турок в ответ на подобное, по крайней мере, не в том случае,
