Подождем немного еще, ведь Аннушка вот-вот разрешится, прибавление семейства, значит, ожидаю, — и он неожиданно широко улыбнулся. — Растет моя семья, Иван, растет…
ГЛАВА ТРЕТЬЯ: НОВОСТИ С УНАЛАШКИ
— Поздравляю, Александр Андреевич, с прибавлением семейства, — Кусков вошел в избу Баранова и тепло приветствовал его. — Девочка, я слышал!
— Да девочка… — радостно сообщил ему Баранов, — красавица!
Он вышел с Кусковым на крыльцо.
— Пойдем, пройдемся-ка по селению… Посмотрим, что люди делают.
Баранов весь сиял от счастья, и особенно от того, что родилась именно дочь. Новость уже разнеслась по всему селению. И промышленные, и алеуты спешили ему навстречу принести свои поздравления.
— Теперь у меня полная семья, — весь сияя от удовольствия, сказал он Кускову. — Сын и дочь!.. Вот подожди, посмотришь, все дам им — все самое лучшее: лучшее образование и воспитание. Учителей привезу, гувернанток!
Он вдруг искоса посмотрел на Кускова… Окинул взором селение и свою избу с протекающей крышей… Нахмурился… точно разгадал сомнения у своего помощника…
— А ты, Иван, не смотри, что теперь, как свиньи, живем в грязных свинарниках, вода течет с потолка, леший ее подери… Будем готовиться к переезду — переведем нашу главную контору на Ситку. Там и климат лучше, и ближе к Американскому материку. Расстроимся там, не избы, а большие дома построим, сделаем из Михайловского большой город, портовый город — и не четыре года будем ждать корабль к нам, — пойдут корабли не только российские, но и других стран… бостонцы и англичане первыми пожалуют, как услышат о нашем городе… И жить будем в больших домах, по-хорошему… и главное… — он опять усмехнулся… — без течи будут. Мои дети будут расти в большом доме, не в избе курной… Что ты думаешь, Иван?!
— Что же мне говорить… Бог вам в помощь, Александр Андреевич. Всегда верил в вас и верю теперь, что еще большими делами вершить будете, а я за вами в огонь и в воду… Михайловское же, конечно, будет хорошим местом для нас.
Баранов вдруг задумался и некоторое время шел медленно, потупив взор. Какие-то новые мысли заворошились у него в голове.
Да, я забыл… в радости, что дочь родилась… Видишь, Иван, эти планы о Михайловском, и расширение дел компании, о нашем продвижении на материк Америки я смогу провести в жизнь, если останусь здесь, если компания откажется послать мне заместителя… Не забудь, что я ведь с каждой оказией писал в Иркутск, просил освободить меня… Четыре года уже не было ответа, я уже забыл, что требовал отставки, а ведь в любой момент придет корабль и привезет мне чистую отставку. Теперь, с прибавлением семейства, я по-другому уже смотрю на все — может быть, поторопился я, поспешил, может, усомнился в своих силах, поддался слабости. Как думаешь?
Начались приготовления к переводу главной конторы Баранова на Ситку. Он весь загорелся. Мысли о переезде на новое место придали ему больше бодрости. Нужно было тщательно обдумать все детали, решить, что и кого брать с собой в Михайловское. Большую часть алеутского населения Кадьяка он решил перевезти на Ситку, и новость об этом решении была принята алеутами враждебно. Кадьяк был их домом, и они не хотели покидать его. Русским же промышленным было все равно. Они могли сняться с насиженного места в любой момент и переехать на новое место по приказанию Баранова. Большой заботой Баранова было решить, кого оставить правителем на Кадьяке, кому поручить здешние дела компании.
Казалось бы, лучшим выбором был способный, грамотный Кусков, но Баранову страшно не хотелось расставаться с ним. Он чувствовал, что начинал стареть и нуждался в помощи этого молодого, энергичного человека. Выбора, однако же, не было, и, вероятно, придется оставить Кускова на Кадьяке, по крайней мере временно.
Медленно тянулся день за днем все в том же ожидании корабля из Охотска, только надежда на возможность получения помощи из Сибири становилась все меньше и меньше. Единственным ярким лучом в жизни Баранова была его семья. Он радостно, следил, как растет Антипатр, и как маленький живой комок — его дочь — заметно рос с каждым днем. Он назвал ее Ириной.
Стоило ему выйти из дому, как он опять погружался в дрязги, злобу и вражду людей, посланных компанией ему в помощь, для того чтобы делать в Америке большое русское дело. И это были не простые промышленные, которые верили ему и готовы были идти за ним куда угодно, и не алеуты, которые если и не понимали его планов, то во всяком случае беспрекословно шли за ним.
Борьба против него шла со стороны людей, казалось, образованных. Особенно враждебен был штурман Талин, из благородных, получивший морское образование в Петербурге и затем поступивший на службу Российско-Американской компании Штурман Талин был послан в помощь Баранову — водить суда по Алеутским островам, собирать меха… Вместо этого, он с самого приезда стал противиться «купчишке» Баранову, постоянно грубил, отказывался исполнять приказания… Не мне, морскому офицеру дворянину, слушаться твоих приказаний!», — кричал он, запирался в своей избе и глушил накопившуюся злобу в вине. К сожалению, сошелся он с оставшимися на Кадьяке монахами, которые тоже были озлоблены на Баранова, особенно «неистовый» Нектарий — красивый чернобородый горячий, вспыльчивый монах. Из первоначальной духовной миссии архимандрита Иоасафа, состоявшей из восьми человек, остались только четверо. Остальные уехали с Иоасафом, а один, Макарий, даже самовольно выбрался на один из западных островов Алеутской гряды, сумел затем добраться до Иркутска и строчил оттуда жалобы в Синод
Подстрекаемые штурманом Талиным, монахи все более и более озлоблялись на Баранова, и положение на Кадьяке летом 1802 года создалось такое, что в любой момент можно было ожидать взрыва. Талин с монахами даже стал подстрекать некоторых нестойких промышленных и особенно алеутов не исполнять приказаний Баранова, а то и просто отделаться от него — заковать в кандалы, заточить в келью… До Баранова даже дошли слухи, что его помышляли убить, но так ли это было на самом деле, он не знал.
Недовольство между монахами и Барановым было взаимным. Первый восторг Баранова, узнавшего от Шелихова о посылке к нему духовной миссии, когда Баранов пожертвовал крупную сумму на постройку церкви и содержание миссии, — это восторженное чувство за несколько лет совместного существования с членами миссии на острове сильно остыло, в особенности из-за обвинений его в греховной связи и поощрения подобных же отношений среди промышленных, а главное, из-за их «вздорных», по его словам, требований.
— Не понимают отцы, — кипятился он, — что у нас ничего нет, что компания ничего не шлет нам, а они все требуют то одно, то другое…
Монахи открыто обвиняли Баранова в том, что он живет во грехе, когда у него в России остались жена и дети. Они осуждали его за то, что он взял вторую жену — индианку и прижил от нее детей. Эта враждебность к Анне смягчилась только после того как она приняла православие и стала верной дочерью истинной христианской церкви.
Правы были монахи, что многие промышленные завели себе девок из туземных алеуток. Многие из них, однако, женились на алеутках по церковному обряду, если у них не осталось жен на Большой земле. В таких случаях промышленный под присягой давал подписку, что у него не было жены в России и что он согласен на самое жестокое наказание, если это окажется ложью. Копии таких подписок Баранов держал у себя в конторе. Он иногда просматривал свои бумаги и обыкновенно знал все, что происходило не только в семьях русских промышленных, но даже и в сотнях алеутских семей.
Вот и сегодня. Стоял сухой, солнечный день. Каким удовольствием было сидеть в комнате и знать, что с потолка не капаем, что не нужно подставлять ведро, собирать воду. Баранов перелистал ворох записок. Ему на глаза попала одна. Это была просьба одного из промышленных, Никифора Захарова, просившего разрешения жениться на «американке» из местной алеутской семьи.
— Как-то Захаров живет на Ситке теперь, — подумал Баранов. — Помню, помню, как два года назад он женился и вскоре уехал в Михайловский форт…
Он взял бумажку. Не силен был Баранов в грамоте, писал с ошибками, да и читал медленно, с запинками. Он пристроил свои старые очки на переносицу и принялся читать…
«1800-го Года Января 10-го дня на острове Кадьяке в Павловской Гавани дал сие обязательство Американской Духовной Свите промышленный Города Иркутского Слободы Зиминской Крестьянин Никифор (Захаров) сын Ефимов Захаров, втом что я Захаров в России не имел жены вчем и клянусь пред Богом, а ежели я втом изобличен буду то подвергаю себя гражданскому Суду жестокому наказанию, почему и желаю совокупиться законным браком на вновь просвещенной Американке Изакскаго Жила Наапии, по крещении Палагея вчем и утверждаю моим рукоприкладством и нижеписанными свидетелями Никифор Захаров своеручно подписуюсь всвидетельстве Петра Казаритина прозбою Его Тимофей Тараканов руку приложил: Свидетельствую Андрей Отолин. № 8».
