1 ноября 1458 года «приеха из Литвы от короля Казимира королевич в Великый Новъгород, и новгородци прияша его в честь». С королевичем приехал и посол, которого новгородцы отпустили к королю «добре почтивше и одаривше». Двоюродному брату короля Казимира, князю Юрию Семеновичу, бояре «даша... пригороды Новгородчкыи: Русу, Ладогу, Орешок, Корель-ской, Яму, пол Копорьи». Под контролем литовского князя оказались важнейшие стратегические позиции Новгородской земли. Приглашение литовского князя на пригороды формально не противоречило Яжелбицким соглашениям (по ним новгородцы обязывались только не принимать к себе беглых русских князей—«лиходеев»), но тем не менее свидетельствовало об определенной политической ориентации господы. Отношение ее к великому князю-сюзерену продолжало оставаться двусмысленным. Яжелбицкий договор не принес подлинного смягчения конфликта. Вот почему в январе 1460 года слепой великий князь Василий отправился в Господин Великий Новгород: ему, наверное, казалось, что личные переговоры с новгородскими властями принесут больше пользы, чем сношения через формальных послов.
Великий князь Василий был волевым и отважным человеком. В злосчастный день боя под Суздалем он смело сражался в самых первых рядах. Нельзя не подивиться неиссякаемой энергии, с которой он много лет вел борьбу за свои великокняжеские права. Не раз попадая в отчаянное положение, он снова и снова вступал в схватку со своими врагами. Потерявший зрение, физически беспомощный князь лично водил в походы свои полки, сам принимал важнейшие политические решения. Правда, в последние годы рядом с ним стоял его юный наследник Иван, тоже с титулом «великого князя». Иван уже самостоятельно ходил в походы, уже одержал первую крупную победу на Оке, закрыв путь на Русь очередному ордынскому набегу. Теперь он оставался в Москве, во главе великокняжеской администрации. А сам великий князь Василий с двумя младшими сыновьями приближался по зимней дороге к Великому Новгороду, своему могучему, гордому, непокорному вассалу. Великий князь Василий совершал, может быть, самый смелый поступок в своей жизни. Он клал голову в пасть льва.
«И архиепископ Иона Великого Новгорода и Пскова со своим священным собором, и с мужи Новгородстии стретоша его честне с кресты». Под колокольный звон древних новгородских храмов великий князь всея Руси ппервые за сто четырнадцать лет «вниде» в собор «святей Софии, и стояв святую литургию». После этого Василий Васильевич со своей свитой отправился на Городище, традиционную великокняжескую резиденцию, где еще совсем недавно жил его враг, Дмитрий Шемяка.
Ни новгородские, ни московские источники не сообщают, о чем именно шла речь на переговорах великого князя Василия с новгородской господой. Официальные им мятники той и другой стороны подчеркивают мирный, дружелюбный и торжественный характер пребывания Василия Васильевича в городе святой Софии. «Архиепископ, владыка Иона возда честь князю великому Василию Васильевичу всея Руси и сыном его, князю Юрию и князю Андрею, и их бояром, чтивше его по многи дни, и дары многы въздаст ему, и сыном его, к боляром его. Тако же и князь Василий Васильевич Новгородский (Суздальский, находившийся в Новгороде.— Ю. А.) воздал честь князю великому... По-тому же » степенный (посадник.— Ю. А.) Великого Новгорода и бояре и весь Великий Новгород честь велику воздаша... и дары многи»,—; утверждает новгородский летописец.
«Новгородцы... въездаша князю великому честь велику и сыновьям его»,—солидаризируется с ним московский.
Но близкая к митрополиту всея Руси Софийско-Львовская летопись сообщает, что после приезда великого князя новгородцы «удариша в вечье, и събрашеся к святей Софеи, свечашесе, все великого князя убити и с его детьми». По словам Ермолинской летописи, ког-да Федор Васильевич Басенок, боярин великого князя, возвращался ночью на Городище после пира у посадника^ на него «удариша шильники (на языке XX века— шпана.— Ю, А.) и убиша у него слугу, именем Илейку Усатого, рязанца». Сам же Басенок «едва уте-че на Городище и с товарищи». Летописец утверждает, что враги великого князя «приидоша всем Новгородом на великого князя к Городищу». Расходясь в деталях, обе названные летописи рисуют одну и ту же достаточно правдоподобную картину.
Не дремали противники московско-новгородского сближения, сторонники той части новгородского боярства, которая все больше поворачивалась спиной к Москве, возлагая свои надежды на великого князя Литовского. Вспоминались старые и новые обиды и жроз* мирья», активно и не безуспешно хлопотали агитаторы «литовской» партии. Приезд великого князя подлил масла в огонь. Как бурное море волновался Великий Новгород. Возбуждаемые противниками Москвы, нестройные толпы были готовы на самые крайние эксцессы.
Но этого не случилось. По словам митрополичьей летописи, владыка Иона держал речь на вече: «О безумнии людие! Аще вы великого князя убиете, что вы приобрящете? Но убо большую язву Новгороду доспег ете...» Недавно избранный в архиепископы, бывший игумен Никольского Отенского монастыря был, несомненно, умным человеком, хорошо понимавшим суть вещей. Архиепископу было ясно, что дело вовсе не в личности великого князя Василия. За спиной великого князя, живущего на Городище,— сама Москва. «Сын бо его большей, князь Иван, се послышит ваше злотворе-ние...» Убийство Василия Васильевича, даже любой акт насилия над ним и его людьми неминуемо и немедленно поведет за собой беспощадное, страшное возмездие. «А се часа того, рать испросивше у царя, и пойдет на вы, и вывоюет землю вашу». Иона знал, чем напугать новгородцев. Не видевшие никогда ордынских «ратей», они были хорошо наслышаны о них и боялись их больше всего (и с полным основанием). Умышленно или неумышленно архиепископ ошибался только в одном —г с «царем» (ордынским ханом) уже были далеко, не такие' отношения, чтобы просить у него «рать». Москва могла наказать новгородцев и без всяких ордынских «союзников». Но, во всяком случае, слова владыки оказали СВО^ воздействие: «оконнии възвратишася от злыя мысли своея».
Дело было, конечно, не только в красноречии архиепископа и даже не в страхе перед безжалостными ордынскими всадниками. Живший по своей феодальной традиции, имевший свои особенности и бережно лелеявший их, Господин Великий Нов/ород был частью единой Русской земли и в глубине своего сознания никогда не забывал об этом. Население великого города состояло не только из бесшабашных «шильников», всегда готовых на все, и не из одних сторонников великого князя Казимира и его родичей. В начале второй половины XV века в Новгороде, как и повсюду на Руси, развивалось и крепло сознание национального единства,, сознание общности коренных интересов всей Русской земли. И это сознание в конечном итоге оказалось сильнее воинственных призывов «литовской» партии.
С критическими днями пребывания Василия Васильевича в Новгороде связан интересный литературный памятник «Сказание об умершем отроке». Герой «Сказания» - Григорий Тумгень, постельник великого князя Василия. Выходец из Рязани (сын тамошнего боярина), Григорий стал одним из любимых слуг великого князя и сопровождал его в Великий Новгород. Здесь он тяжело заболел и был спасен от смерти только благодаря своим молитвам Варлааму Хутынскому. Оказывается, рязанец Григорий, служа московскому великому князю, был горячим почитателем новгородского святителя. Москва, Рязань, Новгород... Далеко отстоящие друг от друга края Русской земли связываются в «Сказании» внутренним единством. И не только в «Сказании», с его чудесным исцелением отрока Григория новгородским святым, прослеживается эта связь. В те же годы в Новгороде строится церковь во имя Сергия Радонежского— наиболее чтимого святого Московской земли, а в московском Кремле — церковь Варлаама Хутынского по повелению самого великого князя (в связи с исцелением его слуги). И в Новгороде, и на Москве наиболее дальновидные и прогрессивные силы все больше понимали общность коренных интересов Русской земли как целого.
Однако до политического единства Руси было еще далеко. Не добрые пожелания и прекрасные мечты, а реальные жизненные потребности и возможности управляют судьбами народов. Слишком несхожи были конкретные интересы новгородских бояр и великого князя на Москве. Подчинение власти своего сюзерена означало для боярства конец политических амбиций, потерю безраздельного влияния на новгородское вече, вполне возможно и даже вероятно — утрату меньшей или большей части земель и богатств. Подчинившись власти великого князя, новгородские бояре превращались в лучшем случае в его местных представителей, в ответственных исполнителей его воли. С вековой самобытностью, с вековой гордой самостоятельностью боярства было бы покончено навсегда. Могли ли пойти на это потомственные посадники, властные хозяева своих концов на Волхове, своих вотчин на далекой Двине?
