Он откинулся на спинку кресла, взвизгнул и закатился хохотать до слез, отмахиваясь обеими руками и вздрагивая круглым, как футбольный мяч, животом.
Пинета терпеливо подождал, когда он кончит.
- Я знаком приблизительно с устройством сейфов госбанка. Они построены по образцу... по образцу... - Пинета задумался на мгновенье - по образцу ливерпульских сейфов!
- Да, да, - подтвердил Барабан, все еще колыхаясь от смеха и вытирая носовым платком заплаканные глаза, - кажется именно по образцу ливерпульских.
- Так вы полагаете, - начал снова Пинета, - что для этой работы мне потребуются какие-нибудь предварительные приготовления?
- Полагаю ли я так? - переспросил Барабан. - Не очень. Откровенно говоря, я совсем не специалист по кассирному делу. Может быть, вы справитесь со всем с этим на месте!
- А когда вы думаете начать самое-то дело?
Барабан посмеялся про себя и посмотрел на Пинету с иронией:
- Оставьте эти пустяки, инженер. О чем вы спрашиваете меня? Мы же не дети, честное слово! Мы же организаторы. Лучше скажите мне, сколько дней вам нужно на подработку?
Пинета задумался.
- Мне нужно дней 5 - 6, - ответил он и подумал: чорт возьми, это что же я делаю! - и тотчас ответил себе - все равно, не умирать же с голода.
- Но мне необходимо знать, - продолжал он, - во-первых, расположение электрической сети госбанка, во-вторых...
- Отлично, - отвечал Барабан, хлопнув его по коленке, - эти сведения мы вам доставим немедля.
- Во-вторых, - продолжал Пинета, - будьте добры купить... - Он остановился на мгновенье и быстро закончил: 15 аршин лучшего гуперовского провода и катушку этого, как его... Румкопфа.
- Как фамилия?
- Рум... Румкорфа, - твердо повторил Пинета.
- И 15 аршин гуперовского провода?
- Да, и ни в коем случае не меньше 15 аршин.
- Будет сделано.
- Это покамест все, - закончил Пинета, - а потом посмотрим.
- Все! - закричал Барабан. - Отлично. Это же Запад! Инженер Пинета. Что значит специалист!
Он откупорил бутылку пива и первому налил Пинете. Потом, перевернув бутылку вверх дном, он доверху наполнил свой стакан.
- За дело! - сказал он, мигая глазами, - за дело большого масштаба!
Они чокнулись.
Но Барабан выпил не сразу. Сперва он выпятил губы и, чуть-чуть прищурившись, долго дул на пузырчатую пену, стекавшую по граненому стеклу. Потом он слегка подался вперед, поджимая живот, и с любовью посмотрел пиво на свет. Наконец, положив руку на грудь, он сразу отхлебнул из стакана.
И пиво, похожее на жидкий янтарь, отчаявшись в спасении, само полетело в рот Барабана.
--------------
Дыра от переносной печки - четырехугольный след, оставленный 18-м и 19-м годом, оказалась дверью в потустенный мир.
Едва только Барабан ушел, как Пинета приставил стол к стене, на которой сохранился этот след, взобрался на стол, уцепился за сломанный кирпич, торчавший из стены боком, и взглянул в потустенный мир.
Он увидел довольно большую комнату в два окна с закоптелым потолком и обрывками обоев на стенах. В комнате не было никакой мебели; кухонный стол стоял между окон; в углу, наискось от наблюдательного пункта Пинеты, стояла кровать.
Скосив глаза насколько было возможно, Пинета увидел на кровати женские ноги в черных чулках и черных же парусиновых туфлях.
Пинета никогда не тяготел к монашескому образу жизни и был достаточно опытен, чтобы верно определить возраст обладательницы парусиновых туфель; нельзя сказать, чтобы он был недоволен соседством. Однако же он не был уверен в том, что его соседка не принадлежит к союзу налетчиков, переселившим его накануне ночью с Васильевского Острова на Петроградскую сторону, и поэтому не решился окликнуть ее.
Больше он ничего не открыл на горизонте потустенного мира.
Он соскочил со стола и принялся ходить по комнате с твердым намерением обдумать план действий, который должен был доставить ему превосходство над налетчиками.
Через несколько минут он уселся за стол, оперся на него локтями и заснул, уронив голову в руки.
Ему приснился Сашка Барин с его вежливым орлиноносым профилем гвардейского офицера.
- Я еду в южную Америку, - сказал он Сашке Барину, - мне очень нравится, что в южной Америке восход и заход начинаются одновременно.
- Поезжайте лучше на Стрелку, - отвечал Сашка Барин.
Он закурил, и дым поплыл вокруг Пинеты кругами.
- Зачем вы меня увезли? - спрашивал Пинета, тщетно стараясь понять, что это говорит он - Пинета.
- Как зачем? - отвечал Сашка Барин, - да для того, чтобы ограбили этого ювелира!
- Какого ювелира? Ювелира Костоправа или Перчика?
- Уж это все равно какого. Лучше, знаете ли, Костоправа.
- Костоправа, так Костоправа, - сказал Пинета. Он махнул рукой и проснулся.
Еще не раскрывая глаз, он услышал голос Барабана.
- Он с нею, в той комнате, рядом, - подумал Пинета.
Барабан сдержанным голосом уговаривал в чем-то свою собеседницу.
Пинета попытался вслушаться в то, что он говорил, и при первых же словах, которые он услышал, откинулся на спинку стула и открыл рот от удивления.
Барабан говорил о том, что он скучает, что всякая работа стала ему нипочем, что он не может жить без той, которой он это говорил.
- Катя, что же вы ничего не скажете мне, Катя?
Пинета приподнял голову и услышал, как женщина отвечала голосом, которому с трудом давалось спокойствие и твердость, что она скорее выбросится в окно, чем согласится на то, что ей предлагают, требовала, чтобы ее выпустили из этой ловушки сию же минуту, и соглашалась продолжать разговор только при одном условии:
- Скажите мне, участвовал ли в этом деле Александр Леонтьевич или нет?
Пинета снял сапоги, встал из-за стола и бесшумно занял прежний наблюдательный пункт, оставшийся от тяжелых времен 18-го и 19-го года.
На этот раз он увидел в соседней комнате девушку лет 22-х, которая сидела на кровати, продев руку сквозь железные прутья кроватной спинки, с силой сжимая эти прутья, и грызла зубами недокуренную папиросу.
Недалеко от нее спиной к Пинете стоял человек, в котором Пинета без всякого труда узнал Турецкого Барабана.
Пинета услышал продолжение разговора:
- Фролов, ого! Вы не знаете еще, что это за воловер!
Девушка откусила мокрый конец папиросы и принялась крутить из него шарик. Пальцы у нее дрожали.
- Вы все лжете о деньгах!
- Чтобы я так жил, как все - чистая правда! - отвечал Барабан. Он для убедительности даже пристукнул себя кулаком в грудь.
- Он не получал от вас никаких денег за это. Просто разлюбил... - Девушка еще раз с металлическим стуком откусила конец папиросы... - И больше ничего!
- Ей-богу, - сказал Барабан, - и такого мерзавца разве можно любить? Это же просто подлец, честное слово!
- (Экая жалость! - подумал Пинета, - что же он от нее хочет, старый пес?)
- Разве он стоит вашей любви, это паскудство? - убеждал Барабан. - Он уже теперь гуляет с другой. Ха, разве он помнит о вас, Катя?
Пинета видел, как крупные капли пота выступили у него на шее. Барабан как будто немного растерялся, сделал шаг вперед и схватил девушку за руку.
- Как вы смеете!
Она свободной рукой ударила его по лицу, вырвалась и убежала на противоположный конец комнаты. Теперь Пинета мог бы дотронуться до нее рукою.
Барабан побагровел и с яростью ударил кулаком о спинку кровати.
- Разобью! - вдруг закричал он хриплым голосом, размахивая рукою.
Пинета с грохотом соскочил со своего наблюдательного пункта. Все стихло в соседней комнате.
Только дверь распахнулась с шумом и снова захлопнулась.
Спустя несколько минут Пинета снова заглянул в дыру для времянки: его соседка горько плакала, взявшись обеими руками за голову.
- Не плачьте, - сказал Пинета, - тише. Мы с вами удерем отсюда, честное слово, не стоит плакать.
--------------
V.
Вокзал плавно подкатился к поезду, вздрогнул и остановился неподвижно...
Пар последний раз с хрипом прокатился меж колес и задохся.
Люди пачками выбрасывались на платформу, кричали, целовались, бранились и тащили узлы, чемоданы, корзины к выходу. У выхода стоял контролер с лицом Бонапарта. Контролер проверял билеты с таким видом, как будто занимался делом государственной важности.
Сергей соскочил с подножки и пошел вдоль платформы к паровозу.
Фуражка с истрепанным козырьком лезла ему на глаза; он был серый, как крот, и походил на человека, который потерял что-то до крайности необходимое и теперь ищет без конца, хоть и знает, что никогда уже не найдет.
Дойдя до паровоза, он остановился и задумался, потирая рукою лоб.
Из-под паровоза проворно вылез черный, весь в копоти и смазочном масле, мальчишка. Мальчишка чистил паровоз, гладил его по тупому носу, протирал замусоренные глаза; он выгибался как акробат, чтобы достать до самых укромных мест, балансировал на одной ноге уж больше из озорства, чем по прямой необходимости. Рожа его сияла черным блеском. Он увидел Сергея и заорал, размахивая тряпкой:
