царствовать». Третьи (как, например, Гаррис) иронизировали над Екатериной, воображавшей, что она держала скипетр, тогда как в её руках находилось только опахало. её добрые качества, — прибавил англичанин, — преувеличены, её недостатки умалены. — Кюстин пошел дальше и назвал её царствование длинной комедией, которой она обманывала Европу. Четвертые, подобно Погодину, колебались и мучились сомнениями, то превознося, то осуждая ее. Она не велика, «а очень средняя»; но отчего при ней было много хорошего? Она была очень и очень умна, но «и много пятен на себе оставила». «Карамзин! Зачем ты написал ей похвальное слово?». «Екатерина, — писал Фридрих Великий, — служит укором для многих монархов, закоченевших на своих тронах и не имеющих ни малейшего понятия о великих делах, какие она приводит в исполнение. Во Франции четыре министра не работают столько, сколько эта женщина, которую следует зачислить в ряды великих людей»!
«Прошу вас не называть меня более Екатериной Великой, — писала сама она Гримму (22 февр. 1788 г.); во-первых, потому, что я не люблю прозвищ; во-вторых, мое имя Екатерина Вторая; в-третьих, я не желаю, чтоб про меня кто-нибудь сказал, как про Людовика XV, что прозвище не соответствует лицу». — Вольтеру и Гримму она сообщила, что Екатерина лучше издали.
Надо полагать, что «Като» издали действительно казалась более привлекательной, чем вблизи. Но многие из подходивших к её исторической могиле не только срывали увядшие цветы, но безжалостно топтали её заслуженные лавры.
Одно несомненно, что она занимала «важнейшее место в истории», что она была женщиной необыкновенной, и что «ей нельзя не удивляться».
Дочь мелкого герцога Ангальт-Цербтского, имевшего чин генерала прусской службы и состоявшего комендантом Штетина, она сделалась Северной Семирамидой и наполнила мир своим именем. До маленькой принцессы, вследствие близкого соседства огромной России, рано дошли рассказы о Белом Царе, его великих победах, большом богатстве, несметных полчищах. Некоторые утверждают, что еще 14-летней девочкой она стала мечтать сделаться русской царицей.
Желание укрепить прусское влияние при петербургском дворе побудило Фридриха II сделаться сватом дочери своего коменданта. В Россию София-Августа отправилась лишь с дюжиной сорочек да несколькими платьями, сшитыми на деньги, высланные Елисаветой Петровной на путевые расходы. В наставлении, данном отцом, значилось: ... «униженно оказывай уважение императрице и милостивыми взорами смотри на слуг и фаворитов государя». Поездка в Москву напоминала ей приятный сон. Опа быстро осмотрелась и освоилась с своим новым крайне трудным положением. «Я могу приноровиться ко всяким характерам, — сказала она впоследствии, — уживусь, как Алкивиад, и в Спарте, и в Афинах».
При первом же свидании с своим женихом она услышала, от него: «я влюблен в фрейлину Лопухину и желал бы на ней жениться, но готов жениться и на тебе, так как этого желает тетка». Четырнадцатилетняя ангальтка решила понравиться жениху, Елизавете и народу.
Скоро состоялись присоединение к православию, помолвка и бракосочетание (в 1745 году) светлейшей принцессы, нареченной Екатериной, с великим князем Петром Федоровичем. Между молодыми супругами сразу обнаружился полный разлад. Даже в течение медового месяца «дорогой супруг» не удостаивал Екатерину Алексеевну особым вниманием. Петр Федорович проводил время среди лакеев и грубых голштинских солдат, не выпуская изо-рта трубки. Рядом с его спальней находилась псарня. Не стесняясь, он рассказывал молодой супруге о своих любовных похождениях. Екатерина, напротив, обладала выдающимися способностями, живым характером и большой наблюдательностью. В то время, когда Петр Федорович убивал свой огромный досуг кукольным театром, игрой в солдаты, с многократными переодеваниями в разные мундиры, а иногда читал рассказы о разбойниках, грабивших по большим дорогам, Екатерина Алексеевна, не любимая мужем и мало замечаемая при дворе, в течение 18 лет, внимательно прислушивалась к окружающему, все обдумывала, а главное — читала и читала. Она прочла хронику Тацита, Диалоги Платона, Дух Законов Монтескье, сочинения Вольтера, Историю Германии Барра и др. Она была «неравнодушна к русской короне» и потому решила ждать и все перенести. Вольтер «приучил ее в это время мыслить», Монтескье, Тацит и другие расширили кругозор её миросозерцания.
В 1761 г. Петр Федорович вступил на Всероссийский престол. Дворец наполнился дымом солдатского кнастера и запахом портера. — «Наше время — сказал шталмейстер Нарышкин, — уходило на еду, питье и на то, чтобы творить сумасбродство». Правда, политическое чистилище XVIII в. — тайная канцелярия —была закрыта и появился указ о правах дворянства. Но они не могли искупить отрицательных сторон царствования Петра III. Для всех стало очевидным ограниченность его ума, его презрение к русским, его распутство. «Затащили меня в эту проклятую Россию, где я должен считать себя государственным арестантом, тогда как, если бы оставили меня на воле, то теперь бы сидел на престоле цивилизованного народа», сказал Петр Федорович, узнав об освободившемся шведском троне. Ропот на немецкое иго увеличивался и становился открытым. «Он не похож на государя», — говорили придворные (Болотов).
9 июня на торжественном обеде, в присутствии 400 лиц, Петр Федорович грубо оскорбил Императрицу бранными словами и готов был отдать распоряжение об её аресте. Ранее он думал об её заточении в монастырь. — Монашеский клобук на голове, наполненной идеями Вольтера и энциклопедистов... Нет, это невозможно! Мера терпения переполнилась. «Я не намерена, как царь Иван Васильевич Грозный, просить убежища у английского короля, — писала Екатерина Алексеевна в елико британскому послу, — потому что решилась: или царствовать, или погибнуть».
Уже в 1756 г. она сблизилась с представителем Англии сэром Чарльзом Уильямсом, и, благодаря его помощи, получила в долг деньги от Англии. Теперь Екатерина, более чем когда-либо, старалась стекать расположение нужных ей людей. К концу июня 1762 г. в её партии насчитывалось 40 офицеров и около 10.000 нижних чинов.
До открытого столкновения враждующих лагерей дело не дошло. — «Его священное величество случай» выручил Екатерину. 29 июня Петр III отрекся от престола и отвезен был в Ропшу, а 6 июля 1762 г. Алексей Орлов писал Императрице: «Матушка, милосердная государыня, как мне изъяснить, описать, что случилось. Не поверишь верному своему рабу. — Но как перед Богом скажу истину. — Матушка. — Готов идти на смерть, но сам не знаю, как эта беда случилась. Погибли мы, когда ты не помилуешь, матушка, — его нет на свете. Но никто сего не думал» и т. д. Оказалось, что «бывший Император Петр III скончался от геморроидального припадка».
В первых манифестах (от 28 июня и 13 июля 1762) Екатерины говорилось об опасности, грозившей государству, о том, что закон наш православный «возчувствовал свое потрясение», что с самим «злодеем» России мир
