Сложнее было с угрозой двоебожия и даже троебожия. Поскольку реальность Иисуса как рожденного, распятого, умершего, погребенного и телесно воскресшего Сына Божьего составляла неотъемлемую часть христианской религии, теория, что Христос был лишь иной манифестацией единого высшего Бога, не являлась решением проблемы и приемлемой альтернативой. Однако в этом ключе рассуждал Трифон у Юстина, и подобные воззрения бывали у некоторых раннехристианских еретиков.
• «Монархианство». Монархиане считали, что Иисус не был Богом, но получил от Бога некую божественную силу.
• «Савеллианство». (Названо по имени Савеллия, римского или ливийского богослова III века.) Савеллиане считали, что Отец, Сын и Святой Дух – три разных аспекта одного и того же Бога. Как мы уже видели, у Юстина в «Диалоге» Трифон занимает своего рода савеллианскую позицию: один и тот же Бог Израилев открылся патриархам и Моисею в разных обличьях или модусах (ангел, пламя огня и т. д.), но не в разных реальностях. (Напротив, для Юстина субъект божественного откровения, названный в Библии ангелом Господним или огнем неопалимой купины, есть Христос/Сын или Логос Божий до своего воплощения: см. главу 8.)
• «Патрипассианство». (По сути, одно из направлений савеллианства.) Патрипассиане считали, что на кресте пострадал Бог Отец.
Казалось, что от обвинения в многобожии можно уйти, лишь отрицая равенство лиц в едином Божестве.
Только Отец есть полностью Бог, а Сын – второй или более низкий Бог, и еще ниже стоит некий Дух Святой. Такая позиция предполагала градацию – Ориген называет Сына hupodeesteros , т. е. «низшим» ( Против Цельса , 8.15) – и господствовала в доникейской церкви. Ее предвосхитили уже такие мыслители Нового Завета как Павел и Иоанн (1 Кор 15:24–28; Ин 14:28).
Это общее мнение, разделявшееся в течение двух с половиной веков всеми крупнейшими богословами, было предельно ясно сформулировано Арием и его союзниками, а затем оспорено и отвергнуто меньшинством епископов при поддержке императора на Никейском соборе. Под влиянием двух авторитетных александрийцев, Александра и Афанасия, а также могущественного Константина, Первый вселенский собор положил начало новой эпохе в христианском мышлении.
Вернемся к более осязаемым материям. Как мы уже сказали, в 318 году в Александрии, столице спекулятивного мышления в христианской церкви, начался большой церковный спор. Арий, священник ливийского происхождения, служивший в храме под названием «Бавкалис», четко сформулировал учение о Христе и его взаимоотношениях с Богом Отцом. Это учение привело в ярость епископа Александра.
От трудов Ария до наших дней сохранились лишь отрывки из писем и цитаты из поэмы «Талия». Вся информация содержится в выдержках, которые приводят Афанасий, главный враг Ария, и более поздние антиарианские историки. Судя по всему, Арий был человеком ясного ума, который взялся раз и навсегда снять неясности в богословской терминологии, касающейся Христа. Вольно или невольно он разворошил осиное гнездо.
Арий хотел, чтобы Логосу (Сыну) было отведено ясное место. Но какое? Он ставил его ниже всемогущего и предсуществующего Отца. Сын не был нерожденным. В отличие от безначального Отца, Сын имел начало. И Сын не был частью нерожденного Отца: Отец привел его из небытия в бытие ( Послание Евсевия Никомедийского ; цит. в: Епифаний, Панарион , 69.6). Возникновение и рождение Сына не проистекало из необходимости, но такова была воля Отца. До этого Сын не существовал: он произошел после Отца и, следовательно, не вечен. Утверждать, что Сын обладает одной сущностью с Отцом, значит делать его отдельной частью Бога. Но тогда получится, что Бог – сложный и делимый, чего быть не может ( Послание Александру , цит. в: Афанасий, Послание о Соборах , 16; Послание императору, цит. в: Епифаний, Панарион , 69.6).
Арий четко раскладывает все по полочкам (быть может, в теологии это не всегда стоит делать) и все проговаривает ясно. Сын есть тварь ( ktisma ), и Бог – лишь по имени (см. Афанасий, Против ариан , 1.6). В своей поэме «Талия» Арий восклицает: «Была Единица, двойственности же не было, пока не осуществилась»; Троица есть, но «славы неподобны» (цит. по: Афанасий, Послание о Соборах , 15). [39]
Епископ Александр Александрийский стоял на противоположных позициях. Бог всегда был Отцом, а Сын не тварь, которую Бог привел из небытия в бытие, но истинный Логос Божий, рожденный от вечности и подобный сущности Отца (Послание ко всем епископам; цит. в: Сократ Схоластик, Церковная история , 1.6). Александр хотел, чтобы Арий отрекся и предложил ему подписать ортодоксальную формулу, но упрямый священник отказался. Результат не заставил себя ждать. В 319 году Арию и его единомышленникам объявили анафему. Их исключили из сообщества верующих.
Однако Арий не опускал руки. Он обратился за помощью и защитой к очень влиятельным епископам: Евсевию Никомедийскому из Вифинии и Евсевию Кесарийскому из Палестины. Оба сочувствовали его идеям. Более того, оба были вхожи к императору и недолюбливали Александра Александрийского. Созванные епископские соборы – один в Никомедии, другой в Кесарии – оправдали Ария и его союзников. Неудивительно, что после этого все запуталось.
Тогда вмешался Константин. Победив императора Лициния, он стал устанавливать мир на востоке своих территорий (324 год). Он написал письма Александру и Арию, а доставку их поручил епископу Осию Кордубскому, своему основному советнику в церковных вопросах, которому суждено будет сыграть важную роль в никейской драме. Император – на тот момент не только не богослов, но и даже не крещеный христианин – считал полемику пустой: мол, нашлись любители поспорить. Он решил немедленно положить конец перебранке и недвусмысленно приказал Александру и Арию найти общий язык:
...
Когда вы состязаетесь друг с другом касательно маловажных и весьма незначительных предметов , тогда самое несогласие ваших мыслей не позволяет вам управлять таким множеством народа Божьего и не только не позволяет, даже делает это противозаконным.
( Жизнь Константина, 2.71) [40]
Однако Александр и его сторонники вовсе не считали пустяком вопрос о вечном рождении Сына Божьего и не отменили отлучение Ария. В начале 325 года они созвали в Антиохии собор. На этом соборе присутствовал Осий, но ариан не позвали. Участники собора подтвердили свою позицию, а в дополнение, несколько неразумно, отлучили Евсевия Кесарийского, покровителя Ария и доверенное лицо императора. У Константина это не вызвало восторга, и он решил немедленно положить конец хаосу. Он собрал и профинансировал собор всей церкви, первый вселенский собор христианства. Сначала собор предполагали провести в Анкире (нынешняя Анкара), но потом перенесли его в Никею в Вифинии (нынешний город Низник в Турции на восточном побережье одноименного озера): так было удобнее императору и епископам, прибывающим с запада. Отлучения с Евсевия Кесарийского и Ария сняли, и оба были на соборе.
Из 1800 приглашенных епископов приехали где-то 200–300 (Евсевий называет цифру 220). Почти все они были с греческого Востока. Западная церковь послала лишь шесть представителей: помимо Осия Кордубского, епископского главы собора и главного советника Константина по христианским вопросам, – епископов Галлии, Калабрии, Паннонии и Карфагена. Римский папа Сильвестр лично не поехал, но послал двух священников. Вообще людям Запада были малоинтересны эти восточные разборки, да они их и не вполне понимали.
Император торжественно открыл Собор 20 мая 325 года речью на латинском языке, которую тут же перевели на греческий язык, и заседания продлились до июля. Записи заседаний не сохранились, но ясно, что основные дискуссии велись вокруг основного вопроса, разделявшего греческие церкви: природа и статус Сына Божьего по отношению к Богу Отцу. Судя по всему, тумана и нечеткости в определениях хватало.
Евсевий Кесарийский решил сыграть на опережение и продавить свою проарианскую линию, представив вероисповедную формулу. Ее текст сохранился в его Послании кесарийской церкви, написанной сразу после Собора. Раздел, посвященный Иисусу, недвусмысленно гласит следующее:
...
Веруем… во единого Господа Иисуса Христа, Божие Слово, Бога от Бога, Свет от Света, Жизнь от Жизни, Сына единородного, перворожденного всей твари, прежде всех веков от Отца рожденного, чрез которого все произошло, который воплотился ради нашего спасения и жил между человеками, пострадал и воскрес в третий день, восшел ко Отцу и придет опять в славе судить живых и мертвых.
(см. Афанасий, О никейских постановлениях ) [41]
В конце концов, александрийский дуэт, Александр и Афанасий, выдвинул замечательную антиарианскую формулу: Сын «единосущен» (омоусиос) Отцу. Ею не пользовались широко до Собора, но она и не родилась в голове Александра и Афанасия (хотя, конечно, отражала их ход мыслей). Александр говорил, что Сын присутствовал вечно: рождение Сына свершилось не в каком-то интервале времени и не из ничего, а в вечности и из собственной сущности Отца. Афанасий в свою очередь утверждал, что Христос есть «всесовершенный плод Отца, единственный Сын, неизменяемый Отчий Образ» ( Слово на язычников , 46). [42] Никто из них не считал слово «омоусиос» козырным тузом. Арий ехидно говорил, что символ веры его оппонентов есть не более чем утверждение, что Бог вечен, Сын вечен, и Сын – от самого Бога (см. Епифаний, Панарион , 69.6).
