Над храмом простиралась местность, сильно пострадавшая во время бедствия 373 года: оползни и обвалы, разрушившие храм Алкмеонидов, уничтожили всю северную часть святилища. Там, позади подпорной стенки, возведенной после катастрофы для защиты нового храма, были найдены фрагменты комплекса, являвшегося частью знаменитого Возничего, который чудом остался практически нетронутым. Находящаяся еще выше северо-западная часть святилища в начале эллинистической эпохи была занята театром, который в настоящее время сохранился в реконструированном виде с римской эпохи. Рядом, чуть восточнее, — небольшой теменос с часовней, посвященный Посейдону, посреди глыб, которые он своим гневом обрушил с Федриад; а еще дальше — другой теменос, также размещенный на площадке Аполлона, где поклонялись могиле Неоптолема, сына Ахилла, погибшего в Дельфах, как поведал нам Еврипид в «Андромахе» (стих 1085 и далее). И наконец, на самой вершине святилища, напротив северной стены, в павильоне, или лесхе, книдян находились знаменитые картины Полигнота, которые были детально описаны Павсанием.
Такой вид имело классическое греческое святилище, где, вокруг главного божества отправлялись многие другие культы. Многочисленные постройки возвышались вокруг храма (или храмов): алтари, сокровищницы, прибежища для паломников, которые беспорядочно возводились веками, обнаруживая отсутствие планировки комплекса. Каждый памятник задумывался сам по себе, а не как часть целого. Значение здесь придавалось исключительно религиозным обычаям и практической необходимости. Забота о красоте сначала отвечала желанию прославить бога, а затем — поразить зрителей и затмить соседние памятники, но не гармонировать с ними. Лишь в эпоху эллинизма — первоначально под влиянием архитекторов Пергама — появляются принципы монументального градостроительства: в Афинском акрополе при входе в святилище из Пропилей был виден лишь задний фасад Парфенона, заслоненного второстепенными зданиями, ныне исчезнувшими. Точно так же и знаменитый фриз, которым мы восхищаемся по сей день в музеях, был едва виден и плохо освещен на высоте внешней стены целлы, в тени колоннады перистиля: о нем судили по западному фризу, находящемуся над входом в опистодом. Тем не менее он была создан с особой кропотливостью: речь шла о том, чтобы угодить богине! То же можно сказать и о дарах, которые повсеместно теснили друг друга без какой-либо заботы о композиции. Мы с трудом можем представить количество этих вотивных приношений, в большинстве своем бронзовых, которые исчислялись сотнями: все они были расхищены варварами или разрушены христианами, и единственно сохраненная статуя Возничего является исключением (хотя лошади и колесница ее ансамбля почти полностью утрачены). Однако весьма подробное перечисление Павсания, упоминавшего лишь те памятники, которые он видел лично, в определенной степени позволяет нам представить чрезвычайный хаос, царивший в святилище, загроможденном дарами, где посетителя со всех сторон то слепил золотистый блеск бронзы, сохранявшийся благодаря систематической чистке, известной по надписям, то привлекали ярко раскрашенные мраморные скульптуры, оживлявшие фронтоны, метопы или фризы на главных постройках. Добавим сюда толпу чужестранцев, лотки мелких торговцев, ослов и мулов, жертвенных животных, птиц, вьющих гнезда на крышах храмов, которых юный Ион в начале пьесы Еврипида преследовал своими стрелами. Не забудем также про гирлянды цветов, аромат фимиама, запах жареного мяса, обращения и возгласы, — и мы сможем восстановить атмосферу этих священных территорий, служивших местом встречи для греков, прибывавших сюда, чтобы спросить у богов совета в отношении какого-либо мероприятия или найти утешение в своих несчастьях.
Надежда на исцеление всегда была одним из сильнейших мотивов религиозных верований. В случае болезни греки обращались к своим богам. Местное божество, каким бы оно ни было, являлось первой надеждой. Однако в первую очередь таким целителем являлся Аполлон, и многие его эпитеты — Пеан, Эпикурий, Алексикакос, Акесий — отсылали к этому его качеству. В этой роли выступали также некоторые герои: в Аттике в IV веке был Герой-Врачеватель, известный лишь под этим именем. С конца V века славу этих знахарей затмило божество, специально предназначенное для этой сферы, — Асклепий. Успех нового бога обнаруживает пример Софокла: он был жрецом одного из героев-знахарей, мало нам известного, которого звали Алкон или, возможно, Аминос, впоследствии он стал последователем культа Асклепия, сочинил пеан в честь этого бога и разместил у себя его статую, которую в 421 году афиняне доставили из Эпидавра и поместили в святилище близ театра Диониса, на южной стороне акрополя. Таким образом, уже в это время Асклепий был возвышен до ранга богов, хотя Пиндар в 474 году, сочиняя третью «Пифийскую оду», говорит о нем лишь как о герое, сыне Аполлона, который выучился искусству врачевания у кентавра Хирона и был поражен молнией Зевса за то, что он нарушил законы природы, вернув к жизни умершего. На эту тему фиванский поэт изрек замечательные слова: «Не стремись, о душа моя, к жизни бессмертной, но извлекай пользу из возможного!»
Высоко почитавшийся в святилище Аполлона в Эпидавре, в Арголиде, Асклепий вскоре занял там первое место. Его слава возросла благодаря его сенсационным исцелениям. Тогда, в последнюю треть V века, благодаря Гиппократу с острова Кос зародилась клиническая медицина. Из Эпидавра новый культ распространился по всему греческому миру с удивительной скоростью: в Афины и порт Пирей (куда Аристофан в своей комедии «Плутос», поставленной в 388 году, поселил слепого знахаря Плутоса), в Дельфы, Пергам, Кирену (где в Балаграх начиная с IV века находился Асклепейон), на Кос, родину Гиппократа, где развивалась крупная школа медицины. Эпидавр, самое первое святилище Асклепия, останется самым известным и посещаемым: красивый храм, ротонда, построенная архитектором Поликлетом Младшим, театр, созданный тем же архитектором, и многочисленные сооружения культового характера свидетельствуют о его процветании в IV веке. Веру чужестранцев и их надежды укрепляло чтение о чудодейственных исцелениях, совершенных божеством и упомянутых в надписях IV века, которые видел Павсаний и часть которых была найдена: 66 чудес Асклепия, дошедших до нас в деталях, повествуют об излечении немой девушки, о принятии родов у женщины, носившей плод пять лет, о выведении из организма камня или ленточного червя. Бог демонстрировал свое мастерство даже на примере разбитой вазы, которую он чудесным образом восстановил. Мало какие тексты столь ярко демонстрируют почтение греков к богам, как эти небольшие поучительные рассказы, составленные неизвестным служителем, который черпал сведения из архивов святилища или из приношений, смысл которых он не всегда понимал.
* * *
Этот краткий обзор основных культовых действий показал нам, насколько близко к богам чувствовал себя греческий народ в архаическую и классическую эпоху. Божества в их почти бесконечном множестве проявлялись повсюду как в силах природы, так и в общественной жизни. Каждое божество местности или группы с поразительной пластичностью отвечало основным потребностям человека и благосклонно принимало его разнообразные просьбы. Эти разносторонние способности бога являются характерной чертой греческого политеизма, которую рационалистическая мифология, устроившая иерархию на Олимпе и систематизировавшая божественные функции, еще больше запутала в наших глазах. Во всяком случае, это очевидно в случае с крупными гражданскими божествами, или, как их называли, полиадами, которые имели первостепенное значение в государствах. В Афинах это Паллада, в Аргосе и на острове Самос — Гера, в Спарте, Милеете, Кирене — Аполлон, в Эфесе — Артемида, на Фасосе — Геракл, в Лампсаке — Приап, и так далее. Это локальное превосходство сложилось вследствие исторических обстоятельств, однако можно констатировать, что за всем этим разнообразием легенд и культовых традиций главное божество, каким бы оно ни было, практически везде берет на себя основные функции по защите социальной группы. В эпоху эллинизма это выразится в личном участии бога в управлении городом, когда в отсутствие гражданина, способного взять на себя расходы по отправлению высшей государственной должности, само божество (со своей священной сокровищницей) принимало эту магистратуру эпонима и в этой должности, в течение года, фигурировало в заголовках официальных документов.
Но такое превосходство существовало не всегда, и даже там, где оно проявлялось, оно не мешало распространению культов. Даже календарь, который регулировал жизнь государства и не был единым для всех, по сути своей, являлся календарем религиозных праздников, упорядоченное проведение которых означало смену времен года. Как город или деревня отмечены святилищами, так смена месяцев отмечалась священными церемониями, которые являлись своего рода ориентирами для определения хода времени. Когда случайно из-за неправильных астрономических вычислений возникало весьма ощутимое несоответствие между официальным календарем и ходом солнца, складывалось очень затруднительное положение — так произошло в Афинах около 430 года, когда астроном и математик Метон реформировал календарь. Аристофан в «Облаках» упрекает афинян:
