На первом суде, за исключением эпизода с поклонением Ориенте, не было обвинений в дьяволопоклонничестве. Хотя животные здесь и упоминаются, это именно настоящие животные, а не колдуны, принявшие облик зверей. Нет никаких упоминаний о полете на животных и никаких оргий: просто воспроизводится старая фольклорная традиция дикой охоты. На втором процессе инквизиторы более умело вписали эту традицию в свою концепцию колдовства, отождествив Ориенте с Дианой и Иродиадой (скорее всего, их стараниями Сибиллия и назвала эти имена, поскольку изначально она никогда не называла Ориенте другим именем) и внушили обвиняемой идею о том, что имя Бога было оскорбительным для Ориенте. В материалах первого процесса говорится, что осел не был съеден, однако запрет на его поедание можно понять тремя способами. Конечно, это могло означать, что животное, любимое Христом, было противно Ориенте, но также это могло значить, что общество почитало Христа и воздерживалось от употребления ослиного мяса из-за любви к нему. Совершенно противоположное объяснение заключалось в том, что осел или ослица также часто считались священными животными Сатаны. Сибиллия, несомненно, была вовлечена в странные, даже еретические практики. Но инквизиция явно навязывала свои собственные представления о ведовстве людям, которые, вероятно, сами не считали себя поклонниками Сатаны.
Вторым случаем было дело Пьерины де Бугатис, которое тоже первоначально рассматривалось подеста, но с самого начала в нем было куда больше ведовских стереотипов. Впервые Пьерина дала подеста признательные показания в 1390 году. Она описала почти те же действия, что и Сибиллия, хотя в ее рассказе о животных, присутствовавших на собрании, не упоминался не только осел, но и волк; также она добавила, что если хотя бы одного животного, за исключением двух упомянутых, не было бы на собрании, то наступил бы конец света. Собрания посещали как живые, так и мертвецы, но не те, кто был повешен или обезглавлен, поскольку они не могли поклониться Ориенте из-за сломанной шеи. После того как животные были съедены, члены общества складывали их кости на шкуры и Ориенте воскрешала их прикосновением своей волшебной палочки. Вероятнее всего, это поверье произошло от древнего культа плодородия. Ассоциация дикой охоты с bonae mulieres строится именно на этом основании. В материалах процесса связь эта раскрывается в конкретных деталях. Пьерина призналась, что члены общества проникали по ночам в дома богачей, из которых они воровали еду и питье, а дома бедняков благословляли [376]. Ориенте обучала своих последователей магическим искусствам, но предупреждала их, что дела, творившиеся на их собрании, нужно хранить в секрете, чтобы не спровоцировать преследования. Пьерина утверждала, что Ориенте правит своими последователями так же, как Христос правит миром.
Дело Пьерины было передано инквизиции, и она дала повторные показания 21 июля 1390 года. Здесь стремление инквизиции интерпретировать общество Дианы в терминах ведовства еще яснее, чем в случае с Сибиллией. Пьерина призналась, что посещала собрания общества с шестнадцати лет, поскольку была вынуждена занять место тети, которой, если бы она не нашла себе замену, никогда не позволили бы умереть. Всякий раз, когда Пьерина хотела поприсутствовать на собрании, она призывала Люцифеля [377], который являлся ей в образе мужчины. Он давал ей указания и переносил (предположительно, по воздуху) на встречу. В возрасте тридцати лет Пьерина, наполнив ложку своей кровью, подписала ею договор с дьяволом.
Эти процессы в период, предшествующий судам над бенанданти, являются наиболее красноречивыми примерами того, что инквизиция интерпретировала странные обряды культа плодородия как ведовство и угрозу и с помощью запугивания добивалась того, чтобы обвиняемые включали в свои показания элементы дьяволопоклонничества.
В 1390–1391 годах, примерно в то же время, когда в Италии проходили судебные процессы над Сибиллией и Пьериной, два столь же важных процесса прошли в Париже [378]. Парижские суды, в отличие от итальянских, были сосредоточены на малефициуме, а не на дикой охоте, но и в этих случаях предпринимались аналогичные усилия для превращения магии во что-то более отвратительное. В Париже этим занимались исключительно светские власти, дела рассматривались судом прево, а затем обжаловались в парламенте. Инквизиция была совершенно непричастна. Первый процесс состоялся 30 июля 1390 года. На скамье подсудимых оказались две женщины: Марго де ла Барре по прозвищу Куанье, женщина из низшего сословия, которая бродила из деревни в деревню с проститутками и считалась обладательницей магических способностей, и Марион ла Друатюрьер, женщина несколько более высокого положения. Марион была брошена своим любовником, который ушел, чтобы жениться на другой женщине, и Марион призвала Марго помочь ей отомстить, при помощи магии сделав мужчину импотентом. Сначала это рассматривалось как простой малефициум, но после пыток обе женщины стали более красноречивы в своих признаниях. Марго призналась, что вызывала дьявола словами «Враг, я заклинаю тебя, во имя Отца и Сына и Святого Духа, приди ко мне» [379]. После ей являлся демон «в облике, который демоны принимают во время представлений на Страстной неделе», но без рогов. И Марго, и Марион были сожжены на костре по приказу прево.
Второй судебный процесс, который длился с 29 октября 1390 года по 19 августа 1391 года, кажется еще более интересным. И здесь прево снова судил двух женщин – Жанну де Бриг по прозвищу Ла Кордьер и Масет де Рюйи. Жанне, которая имела репутацию прорицательницы и ранее была заключена в тюрьму на год епископом Мо за занятия магией, было сначала предъявлено обвинение в том, что она околдовала Хеннекена де Рюйи, чтобы заставить его жениться на Масет. Этот план удался, но впоследствии случилось так, что Масет не понравилось, как с ней обращался Хеннекен. Она обратилась к Жанне, и с помощью восковых фигурок и жаб они вместе совершили магическое действо, из-за которого Хеннекен тяжело заболел. В ходе судебного разбирательства Жанна обвинила Масет, заявив, что именно она на самом деле совершала магические действия. Возможно, это было правдой, а возможно, Жанна надеялась отделаться более мягким приговором или сломалась под пытками.
Под давлением Жанна рассказала суду все, что от нее ожидали услышать. Она призналась, что в детстве ее крестная мать, которую тоже звали Жанна, научила ее предсказывать будущее. В этом им помогало вызывание демона по имени Хауссибут. Чтобы вызвать этого демона, она воздерживалась от крестного знамения, от использования святой воды и даже от мытья рук накануне. Когда наступало время, она, упоминая Троицу, очерчивала круг вокруг себя, чтобы призвать демона, а затем говорила: «Хауссибут, приди ко мне». Ее крестная мать предложила Жанне пожертвовать демону свою руку, но та отказалась. Затем она отвергла и компромиссный вариант – отказалась пожертвовать ему руку и палец после своей смерти. Масет предстала перед судом только 4 августа. Под пытками она призналась, что вызывала Люцифера, трижды прочитав Евангелие от Иоанна (предположительно, пролог), «Отче наш» и «Аве Мария». Обе женщины были осуждены. Жанна подала апелляцию в парламент Парижа, но этот суд оставил в силе приговор, и 19 августа она и Масет были сожжены на костре. В этом случае ответственность за превращение малефициума в ересь легла на светские суды.
В Зимментале близ Берна примерно с 1395 по 1405 год прошла целая серия процессов над ведьмами, и несколько человек были осуждены за колдовство и сожжены [380]. Ведовские процессы проводились светскими судами, и факт, что в них очень подробно приводятся элементы феномена ведовства, еще раз наводит на мысль о том, что ответственность инквизиции за развитие этого феномена была меньше, чем некоторые предполагали. Ведьм в Зимментале обвинили в создании секты, которая собиралась в церкви воскресным утром не для мессы, а для поклонения Сатане. Там они совершали обряды, включая поклонение дьяволу. Они крали детей, убивали их, а затем варили и ели или же высасывали из них соки, чтобы делать мази. С помощью этой мази они превращались в животных, становились невидимыми или натирали свои тела, чтобы получить способность летать по воздуху.
