Работа над присланным из Варшавы текстом договора о предоставлении Польшей России вспомогательного войска, а также русским контрпроектом, полученным из Петербурга, заняла у Потемкина около полумесяца. В течение этого времени светлейший князь постоянно сносился со своими сторонниками в Польше и королем Станиславом-Августом, для урегулирования деталей. 27 марта Григорий Александрович направил в столицу обширную почту, посвященную спорным вопросам трактата, в которую входили собственноручное письмо князя и три пространные записки, дополняющие текст письма. Именно в этих источниках Потемкин и излагал свой проект об альянсе с Польшей. Эти любопытные документы дважды обернулись из Крыма в Петербург и обратно, поскольку императрица под замечаниями князя оставила свои пометы. Из них видно, что корреспонденты и на расстоянии работали так, как если бы они находились в разных кабинетах Зимнего дворца, отвечая письменной репликой почти на каждую фразу друг друга.
Как и опасалась Екатерина II, обсуждение деталей союзного договора вызвало целый ряд затруднений. Первую важную сложность князь видел в желании Станислава-Августа «самому предводить» вспомогательными войсками, которые Польша, по договору, предоставляла России. Станислав-Август непременно хотел отправиться на войну во главе своей армии, поскольку удачные военные действия и земельные приобретения для Польши значительно повысили бы его популярность в польском обществе и увеличили политический вес, столь необходимый королю. Но подчинение иностранному фельдмаршалу было несовместимо с его королевским достоинством, а поскольку польский корпус должен был действовать вместе с русскими войсками, то Станислав - Август требовал формально распространить свое командование и на русскую армию. «Затруднение будет обойтись в сем деле с королем, которому хочется самому предводить», - рассуждал Потемкин.
Князь, обычно весьма щепетильный в вопросах дипломатического этикета, когда дело касалось протокольного подтверждения достоинства России, на этот раз проявил редкую терпимость по отношению к требованиям польского короля. «Если б он со своими примкнул ко мне, - писал Григорий Александрович в письме, - я бы не поставил себе в обиду, в самом же деле не давая ему от себя как только одного виду начальства» {493}. Подобная сговорчивость показывает, насколько Потемкин дорожил идеей союза. Ради заключения договора он был готов даже перешагнуть через личную гордость, формально оказаться на вторых ролях, подвергнуться резкой критике своих противников, выслушать новые обвинения в том, что он якобы не дорожит честью России, закрыть глаза на неизбежный ропот русских офицеров.
Однако, князь надеялся, что его сторонники в Польше все же найдут повод удержать короля дома. «Ежели же бы его отклонить от сего, то лучшая манера тем, что королю польскому несовместно предводить часть… Не можно ли будет в утешение поправить домашнее его состояние из способов в их же земле?» {494} - рассуждал Потемкин. «По всему есть замашка королевская схватить прибавку власти, - продолжал свою мысль князь в приложенной к письму записке. -… Я и теперь, как и всегда говорил, чтобы королю дать все выгоды приятной жизни, но отнюдь не власть. Уже теперь его далеко пустили, наипаче допустив в примасы родного брата». Князь Казимеж Понятовский, брат короля, являлся примасом, т. е. главным епископом Польши, что обеспечивало Станиславу-Августу лояльность католического духовенства. Формально примас осуществлял власть в стране в случае смерти короля до выборов нового. Под репликой Потемкина Екатерина подписала: «Лучше в примасе, нежели в гетманстве, понеже у примаса попы, а у того войски. Власть примаса только по смерти королевской, и тогда сей примас скорее сообразится с нашими интересами, нежели всякий иной» {495}.
Вручение командования Станиславу-Августу предусматривалось на самый крайний случай. В записке, приложенной к письму светлейший князь предлагает особо оговорить в тексте договора, что «требование королевское о команде и наипаче, чтоб оную распространить еще и на нашу армию, при коей Польский корпус действовать станет, легко отклонить тем, когда в союзном трактате постановим, что войска востребованной стороны должны быть под начальством генерала [109] стороны требующей, как то в обычае писать во всех оборонительных договорах. Когда их войска будут действовать, имеют состоять под начальством своего генерала, но под главным руководством нашего» {496}.
Кроме затруднений с командованием войсками, русская сторона была неприятно удивлена размерами территориальным притязаний Польши, в случае ее вступления в войну. Секретный первый артикул присланного из Варшавы проекта договора предусматривал присоединение к Польше Бесарабии (современной территории Молдавии), и Молдавии по р. Серет (северо-восточной части современной Румынии). Такое требование неизбежно вело к конфликту с Австрией, желавшей получить земли вниз по Дунаю. «Секретной артикул первой, где они требуют Молдавию по Серет и Бессарибию… стараться выложить из головы у поляков идею сего приобретения, - рассуждал князь. - а можно им обещать выгоды по торгу нашим и австрийским равные» {497}.
Потемкин считал, что Польша просит много, чтобы получить хоть что-нибудь, и в результате переговоров удовлетворится синицей в руке, мечтая «о журавле в небе». Он советовал императрице ни в коем случае не обещать таких значительных приобретений, потому что «поляки прежде время расславят по всему свету» и обострят взаимоотношения России с «цесарцами», т. е. с австрийцами {498}. «Обещание Польше выгод нужно, и те, которые тут, достаточны», - рассуждает Потемкин.
Сложным и весьма щекотливым был вопрос о согласовании чинов в русской и польской армиям. Система государственных и военных чинов в Польше была довольно запутанной. «Уравнение точное чинов не может быть без некоторых объяснений… Чины литовские равного звания хотя бы и старея были уступают коронным, - сообщал князь в особой записке. - У них не по степеням идут, а вдруг получают иногда первые достоинства, а некоторые и покупать можно. У нас же до фельдмаршала дойти - есть редкость. Каково же потому уступить гетману польскому, у коего иногда в команде ничего не бывает? Я бы думал наперед степени их военные согласить с литовскими и все установить по табели нашей» {499}. Таким образом, Потемкин предлагал распространить на польскую армию Табель о рангах.
В условиях войны Григорий Александрович заранее прикидывал, где именно следует использовать вспомогательное польское войско. Как бы опровергая рассуждения своих недоброжелателей о том, что он желает получить преданный ему польский корпус, князь пишет: «Ко мне больше одной бригады определять не надобно. Другие обратить в Украинскую армию, с которой и готовые нарадовые войски соединить не худо». Таким образом, Потемкин фактически передавал польское вспомогательное войско в состав Украинской армии Румянцева, близко связанного с «социететом» - пусть союзники находятся под неусыпным контролем не заинтересованного в альянсе с Польшей старого фельдмаршала.
Разрабатывалась и новая форма для вспомогательных польских войск, сочетавшая цвета мундиров, принятые в обоих государствах: зеленый и малиновый. «Мундир им дать из цветов общих обеих держав». - писал Потемкин.
Договор предусматривал, что вспомогательное польское войско формировалось на средства России. Польская казна была пуста, но само слово «субсидия» крайне оскорбляло польскую сторону. «Никогда не было помышляемо платить Польше субсидии… 600 тысяч чернвоных удобнее могли бы обратиться на прибавку собственного своего войска». - рассуждал князь. Но в ситуации конфликта с Турцией, по мнению Потемкина, было не грешно использовать и наемников. «Я думаю, что на военное время выгоднее употреблять чужие войски, ибо тут потеря людей не убыточна, деньги же дать на число вой, употребленных на службу». Екатерина явно была не в восторге от этих предложений, поскольку не доверяла польской стороне. «На сих войск, однако надеяться мало можно, - приписала она под словами корреспондента, - и взять их разве для того только, чтоб другие их не употребляли нам во вред» {500}. Светлейший князь категорически выступал против передачи денег на формирование войск непосредственно королю. Он предлагал Екатерине II выплатить суммы под непосредственную финансовую ответственность тем польским вельможам, которым будет поручено набирать войска, т. н. «товарищей». «Поручить сие людям достаточным на их ответ, - писал Потемкин, - а то если дать деньги королю, то ни товарищи, ни денег не будет» {501}.
