— Вы не смеете меня трогать! — кричал Корцфлейш выполнявшему приказ Ольбрихта юному лейтенанту. Корцфлейш потерял фуражку и выглядел злым и взъерошенным. Позже он успокоился и заявил, что участие в перевороте не входит в его понимание военной службы. Если Гитлер мертв, значит, произойдет всего лишь смена командования. Хаммерштейн подчеркнул, что такое отношение было типичным для военных.
Согласно опубликованным источникам, разным подразделениям отдавались приказы о захвате центров вешания. Однако начальника пехотной школы в Деберице генерала Хицфельда не уведомили об этом заранее. Он был участником заговора и вполне мог быть оповещен о необходимости находиться в боевой готовности. В решающий момент и он, и его заместитель полковник Мюллер отсутствовали. Не нашлось никого, кто мог бы возглавить курсантов для выполнения этого задания, пока Мюллер не вернулся вечером. Согласно другим сведениям, майор Якоб — инструктор пехотной школы — осуществил захват Берлинской радиовещательной станции, но, учитывая отсутствие дальнейших инструкций от Ольбрихта, принял заявление Геббельса, которое министр сообщил по телефону
О событиях в Вене рассказано в серии статей доктора Людвига Йедлики, опубликованных в «Ди Фурше» 20–31 июля 1963 года, то есть до выхода в свет книги. О заговоре знал небольшой круг военных и гражданских лиц, и военной подготовкой руководил полковник Рудольф Марогна-Редвиц. В число других видных заговорщиков входили Карл Зейц и Йозеф Рейтер. О плане «Валькирия» также было известно капитану Генерального штаба Карлу Зоколу. 20 июля первые приказы «Валькирии» поступили в шестнадцать сорок пять и были приняты начальником Генерального штаба полковником Кодре, который приступил к их исполнению. На семь часов были вызваны все офицеры. Штауффенберг по телефону подтвердил, что приказы имеют силу. Это вмешательство потребовалось после объявления по радио, что Гитлер жив. Были арестованы высшие партийные чиновники и руководители СС. При этом соблюдалась безукоризненная вежливость, арестованным предложили вино и бутерброды. В восемь тридцать позвонил Кейтель и потребовал, чтобы все действия были немедленно прекращены. Капитан Зокол позвонил Штауффенбергу, и тот усталым голосом посоветовал ему не поддаваться слабости. К этому времени Кодре и его командующий ставкой генерал барон фон Эсебек и сами решили все прекратить. Они извинились перед арестованными и отпустили их. Впоследствии Кодре был арестован и попал в концлагерь. Полковник Марогна-Редвиц был казнен 12 октября. Зокол чудом уцелел. События в Вене имеют удивительное сходство с событиями в Париже.
В своей книге «Мы защищали Нормандию» Шпейдель приводит несколько иное время, когда происходили эти события. Но поскольку он всеми силами старался показать свою непричастность, пусть даже в ущерб исторической достоверности, мы использовали сведения Шрамма и личные воспоминания генерала Блюментрита, сравнивая их данные с хронометражем событий в Берлине
Мнения о том, намеревался ли Ремер арестовать Геббельса или нет, в разных источниках не совпадают. Свою собственную версию он изложил в официальном рапорте (см. «Немцы против Гитлера») Естественно, свои действия он представляет в максимально благоприятном для себя свете.
Комментарии доктора Ойгена Герстенмайера в статье, написанной им для «Нойе Цюрих цайтунг» (23 июня 1945 года), проливают свет на события. «Я никогда не считал, что Бек, Ольбрихт, Штауффенберг и другие видные фигуры оппозиции были убеждены, что путч непременно победит. И все-таки мы знали, что должны — и самим себе, и миру — хотя бы попытаться». Об атмосфере на Бендлерштрассе он писал следующее. «Ситуация была очень далека от понятной, и многих это угнетало. Штауффенберг и его адъютант не отходили от телефонов, пытаясь сдвинуть дело с мертвой точки в провинциях».
Мы считаем, что указанные нами здесь время и последовательность событий являются правильными и несколько более соответствуют истине, чем изложенные нами в книге «Доктор Геббельс». Письмо, датированное 20 октября 1944 года, сохранившееся в архивах Кобленца, показывает, что, несмотря на уверенность Гитлера в Ремере, он некоторое время находился под подозрением СС. До сих пор остается неясным, приехал ли он в действительности по приказу Хазе арестовать Геббельса от имени заговорщиков, а потом передумал или, как указано в его официальном рапорте, с самого начала обманывал заговорщиков и прибыл, чтобы защитить министра.
В официальных документах приводится точное время отправки этого приказа — 20.20.
Клейст в разговоре с одним из авторов сказал, что, по его мнению, груз ответственности, которую Штауффенберг взвалил на себя в тот день, оказался слишком тяжелым для него. И хотя он держал себя в руках и полностью контролировал свои поступки, «его грудь вздымалась и опускалась, словно кузнечные мехи».
В разных источниках существуют весьма существенные расхождения в описании поведения этих людей и времени начала контрудара. Свой рассказ мы сверили с воспоминаниями непосредственных участников событий на Бендлерштрассе. Только по истечении двадцати лет память становится ненадежной, тем более когда речь идет о периоде всеобщей неразберихи и огромного нервного напряжения. Хаммерштейн сообщил нам, что только в 1947 году узнал о том, что за поставку автоматов и прочего вооружения для офицеров со склада в Шпандау отвечал некий майор Флисбах.
Герштенмайер описал все происходившее на Бендлерштрассе в статье, на которую мы уже ссылались. Он писал: «У нас не было ни одного шанса. Ольбрихт и его штаб были взяты превосходящими силами наших противников. В конце концов восемь или десять человек, так и не сдавшихся, собрались в кабинете Штауффенберга. Среди них были Йорк, Шуленбург, Шверин, Бертольд Штауффенберг, Бернардис и еще несколько незнакомых мне офицеров. Вместе с Йорком и Шверином мы сожгли компрометирующие нас документы. После этого мы предприняли попытку прорваться мимо поставленных в коридоре охранников. Меня арестовали, и один из офицеров повел меня во двор, где находилась расстрельная команда. Казнь во дворе министерства уже началась. Но спуститься вниз мы не успели, поскольку нас остановили эсэсовцы и гестаповцы. Я был в гражданской одежде, поэтому они взяли меня с собой и вернули в кабинет Штауффенберга. После короткого допроса меня, Бернардиса, Бертольда Штауффенберга и Шуленбурга отправили на Принц-Альбрехтштрассе. Мы были в наручниках». Граф Шверин фон Шваненфельд был другом Хасселя. По информации, сообщенной нам графиней Марион Йорк, она с мужем была на семейном торжестве в Веймаре. С ними был Герштенмайер. Утром 20 июля Йорк уехал на поезде в Берлин. Больше она мужа не видела.
По некоторым версиям, вторая попытка самоубийства Бека была успешной, и ему никто не помогал. Однако все же больше документов свидетельствует о том, что и вторая попытка генерала не привела к смертельному исходу. В любом случае его желание совершить самоубийство вполне понятно. Георги рассказал нам, что в последний раз видел своего отчима — Ольбрихта — около 11.30. Тот был деловит, собран и попросил зарядить для него револьвер. Улыбнувшись, он объяснил свою просьбу тем, что много лет не держал в руках оружия. Георги, благодаря своей форме люфтваффе, сумел выбраться с Бендлерштрассе и пробраться в свой кабинет, где всю ночь уничтожал компромат на себя. Он был арестован через несколько дней, но вскоре освобожден, поскольку обладал глубочайшими техническими знаниями Фау-оружия.
Это сообщение было разослано 21 июля в 00.21.
Фицгиббон был не прав, утверждая, что Фромм ушел и на следующий день был арестован. Он добровольно отправился в дом Геббельса, чтобы принять участие в допросах, и надеялся получить достойную похвалу. По некоторым сведениям, приехавший выяснить, что происходит, министр вооружений Шпеер посоветовал ему посетить Геббельса. Бартрам утверждает, что поехал следом к дому Геббельса (в действительности в написанной десять лет спустя книге фигурирует уже министерство пропаганды) и встретил Фромма, который выглядел бледным и подавленным.
Когда Борман узнал больше информации о заговоре, он стал посылать одно за другим сообщения партийным деятелям по всей Германии. В них он обвинял Вицлебена, Ольбрихта и Бека в преступном сговоре и попутно давал комментарии имеющейся информации по мере ее поступления. Сначала гаулейтерам было приказано арестовать всех офицеров вермахта, лояльность которых могла быть поставлена под сомнение. Но когда за дело взялись Гиммлер и Геббельс, поток сообщений иссяк. Они прекратились 21 июля в 12.50 следующим приказом: «Командующий армией резерва рейхсминистр Гиммлер просит вас срочно прекратить все независимые акции против офицеров, заподозренных или действительно являющихся враждебными. Тем не менее вы должны сообщить командующему армией резерва факты и информацию о каждом случае, который, по вашему мнению, подлежит расследованию. Хайль Гитлер! Борман». Содержание последовавших после этого сообщений в основном сводилось к требованию лояльности. Своей жене Борман 21 июля написал: «Вчера ночью я спал не больше полутора часов, поэтому слишком устал, чтобы рассказывать тебе обо всем».
